— Ты как твой папаша: и нашим, и вашим, — пробурчал недовольно Катон.
— Нет, Марк Катон, уверяю тебя. Если Цезарь предпримет что-то враждебное, Фауст Сулла будет нужен нам здесь, — твердо ответил Филипп.
Самым примечательным в этом маленьком эпизоде было то, чего никто не заметил. При действующем senatus consultum ultimum, защищавшем законотворчество от вето трибунов, вето Филиппа-младшего было принято на ура.
Но все это было мелочью в сравнении с радостным возбуждением, охватившим сенаторов после официального лишения Цезаря полномочий, провинций и армии! Луция Домиция Агенобарба тут же назначили новым губернатором дальних Галлий, а экс-претора Марка Консидия Нониана — новым губернатором Италийской Галлии и Иллирии. Теперь Цезарь стал частным лицом, ни от чего больше не защищенным. Но и Катон пострадал: хотя он не хотел ехать в провинцию, его вдруг назначили губернатором Сицилии. Луция Элия Туберона направили в Африку. Он был лоялен к boni, но в кандидатах на губернаторские посты ощущался большой дефицит. Собственно, на нем и закончился имевшийся у сенаторов список. Это послужило Помпею отличным поводом предложить Аппия Клавдия Цензора в губернаторы Греции, хотя тот уже был губернатором Македонии. Сейчас в Македонии делать нечего, объяснил всем Помпей. Ее вполне можно оставить на попечение квестора Тита Антистия. Поскольку никто не знал о решении Магна сражаться с Цезарем не в Италии, а в тех краях, подоплека этого назначения ускользнула от большинства сенаторов, чьи мысли занимало лишь одно: пойдет Цезарь на Рим или не пойдет?
— И конечно же, — сказал Лентул Крус, — мы должны быть уверены, что сама Италия будет надежно защищена. А посему я предлагаю послать легатов с проконсульскими полномочиями во все ее концы. Их первостепенным долгом будет набирать солдат — у нас недостаточно войска, чтобы распределить по всей Италии.
— Я возьму часть этих забот на себя, — спешно откликнулся Агенобарб. — Сейчас нет особой нужды ехать в мои провинции. Оборона государства важнее. Дайте мне Адриатическое побережье ниже Пицена. Я поеду по Валериевой дороге и наберу множество добровольцев. Марсы и пелигны — мои клиенты.
— Охрану дороги Эмилия Скавра, Аврелиевой дороги и Клодиевой дороги — а это, собственно, север Этрурии — я предлагаю поручить Луцию Скрибонию Либону! — крикнул Помпей.
Это предложение вызвало у некоторых усмешку. Брак старшего сына Помпея, Гнея, и дочери Аппия Клавдия Цензора был неудачным и длился недолго. После развода молодой Гней Помпей женился на дочери Скрибония Либона. Отцу это не пришлось по вкусу, но сын настоял на своем. И Помпей просто подкидывал непыльную работенку весьма заурядному человеку. Кому интересна Этрурия? Уж только не Цезарю, да.
Квинту Минуцию Терму поручили Фламиниеву дорогу с наказом осесть в Игувии.
Семейственность проявилась еще раз, когда Помпей предложил послать своего двоюродного брата Гая Луция Гирра в Пицен, точнее, в городок Камерин. Конечно, Пицен был вотчиной Магна, но Равенна очень недалеко от него отстояла, поэтому туда же послали консуляра Лентула Спинтера и экс-претора Публия Аттия Вара: первого — в Анкону, второго — в родной город Помпея Авксим.
А бедному обескураженному Цицерону, прилежно присутствовавшему на всех собраниях, проходивших вне померия, велели ехать в Кампанию и набирать там войска.
— Ну вот! — радостно воскликнул Лентул Крус, когда со всем было покончено. — Как только Цезарь поймет, что нами проделано, он дважды подумает, идти ли ему на Рим! Он не посмеет!
РАВЕННА — АНКОНА
Посыльный, которого Антоний и Курион отправили в Равенну раньше, чем выехали туда сами, прибыл на виллу Цезаря девятого января, через день после драчки в Сенате. Хотя он добрался до места в сонную предрассветную пору, Цезарь сразу принял его, поблагодарил, приказал накормить и проводить в одну из спален. Двести миль меньше чем за два дня — это чего-нибудь стоит. Письмо Антония было коротким.
Цезарь, Квинта Кассия и меня выгнали с заседания, когда мы пытались наложить вето на senatus consultum ultimum. Это странный декрет. Он не объявляет тебя изгоем, никак не затрагивает Помпея, но согласно ему все магистраты, консуляры и прочие облекаются правом отвергать любое вето трибунов. Как тебе это нравится, а? Единственная ссылка на Помпея — упоминание, что защищать римское государство от всяческих происков не возбраняется и прочим магистратам, пребывающим в окрестностях Рима. А это как раз Помпей да еще Цицерон. Но Цицерон ожидает триумфа, а Помпей теперь ждет неизвестно чего. Воображаю, как он разочарован. Есть у boni одно достойное качество: они очень не любят специальные назначения.
Мы поспешаем к тебе вчетвером. Курион с Целием тоже покинули Рим. Мы поедем по Фламиниевой дороге.
Не знаю, важно ли это для тебя, но я постарался, чтобы мы прибыли в таком же состоянии, в каком были, когда ликторы силой выгнали нас. А это значит, что по приезде от нас будет немного попахивать, так что пусть приготовят горячую ванну.
Самым доверенным человеком при Цезаре был в эти дни Авл Гиртий. Когда он вошел в кабинет, Цезарь сидел с письмом в руке, глядя на мозаичную стену, изображающую бегство царя Энея из горящего Илиона с престарелым отцом на левом плече и Палладием (изображением Паллады) под мышкой.
— Лучшее, чем славится Равенна, — сказал Цезарь, не глядя на Гиртия, — это мозаика. Местным искусникам уступают даже сицилийские греки.
Гиртий сел так, чтобы видеть лицо Цезаря. Лицо было спокойным.
— Я слышал, прибыл гонец со срочным посланием.
— Да. Сенат издал чрезвычайный декрет.
Гиртий со свистом втянул в себя воздух.
— Тебя объявили врагом народа!
— Нет, — спокойно ответил Цезарь. — Настоящим врагом Рима оказалось право трибунов на вето. Как все-таки boni схожи с Суллой! Вечный поиск внутреннего врага, а не внешнего. Короче, плебейским трибунам заткнули рты.
— Что ты собираешься делать?
— Идти, — был ответ.
— Идти?
— Да, на юг, в Аримин. Антоний, Квинт Кассий, Курион и Целий сейчас тащатся по Фламиниевой дороге. И доберутся до Аримина, думаю, дня через два.
— Цезарь, пока что ты все еще обладаешь империем. Но если ты пойдешь в Аримин, тебе придется пересечь Рубикон.
— К тому времени, как это произойдет, Гиртий, я, видимо, уже стану частным лицом и буду иметь право идти туда, куда хочу. Под прикрытием своего чрезвычайного декрета Сенат в одно мгновение лишил меня всего.
— Значит, ты не возьмешь с собой тринадцатый легион? — спросил с легким напряжением Гиртий.
Цезарь сидел, как всегда, в чуть расслабленной позе. Спокойный, невозмутимый, не знающий ни сомнений, ни страхов, одним своим видом демонстрируя несокрушимое превосходство над всеми. Таких обычно не любят, но этого человека любили. Его легаты, его солдаты, его офицеры. А за что? А за то… за то… о, за что же?! Да, похоже, за то, что он был таким, каким каждый мужчина хотел бы видеть себя!
— Конечно, я возьму с собой тринадцатый, — ответил Цезарь и встал. — Подготовь парней к маршу. У тебя и у них два часа. Полный обоз, взять все. Артиллерию тоже.
— Ты скажешь им, куда их ведешь?
Светлые брови взметнулись.
— Не сразу. Потом. Собственно, многие из них с той стороны Пада. Что значит для них Рубикон?
Младшие легаты, такие как Гай Асиний Поллион, разлетелись повсюду, оповещая о выступлении военных трибунов и старших центурионов. За два часа тринадцатый свернул лагерь и развернулся в маршевую колонну. Легионеры хорошо отдохнули, несмотря на марш, который они совершили в Тергесте по приказу Цезаря под командованием Поллиона. Там они провели интенсивные маневры, потом вернулись в Равенну, где им предоставили отпуск, достаточно продолжительный, чтобы они достигли пика боевой готовности.
Марш шел нормально. Тринадцатый направлялся к хорошо укрепленному лагерю на северном берегу реки Рубикон — официальной границы между Италийской Галлией и Италией. Ничего не было сказано, но все, включая простых солдат, понимали, в чем дело. И были рады, что Цезарю надоело сносить бесконечные оскорбления, бросавшие тень и на каждого, кто служил у него, — от легатов до вспомогательных войск.
