После этого разговора — который потряс мать больше, чем входило в намерения Эстер, — она всеми силами старалась больше не касаться предмета заключения странных союзов. Ведь Эстер Гиббс любила родителей и, желая заботиться о них и не причинять обид, больше никогда не заговаривала об этом, пока они были живы. Когда мать ее доживала последние дни, Эстер даже позволила ей впасть в приятное заблуждение, что ее дочь принимает ухаживания Вилли Толда, фермерова сынка, и позволила ему по воскресеньям после обеда оставаться с ней в гостиной.
— Вам не приходило в голову, — обратилась она как-то к Вилли в одно сумрачное октябрьское воскресенье, когда разожгли камин, — что корзина для угля могла бы стать для вас более подходящей парой, чем я? В нашу первую встречу вам хватило — я засекла время по часам — ровно две минуты и десять секунд, чтобы разузнать обо мне абсолютно все. А вот корзина для угля предоставила бы вам гораздо больше времени для любви; вы могли бы каждый день обнаруживать столько разностей в ее теле — тогда как я…
Но Вилли уже не было.
Никто не вел образ жизни пристойнее, чем мисс Эстер Гиббс, после того, как родители ее умерли, один за другим в течение недели, и были погребены в одной могиле на мэддерском кладбище. Внутри ее домика царил образцовый домашний порядок, хотя бросалось в глаза то, что рядом не было ни одной схожей друг с другом вещи.
На пианино лежала большая палочка красного сургуча, а на розовом платьице, которое Эстер надевала на праздники, когда ей было двенадцать, — большая семейная библия. В ее гостиной также можно было увидеть пару старых очков, лежащих перед камином на зеленой скамеечке для ног.
Ведь до того, как мисс Гиббс начала переставлять и женить между собой предметы мебели, дом не был ее собственностью. Но даже она была немного удивлена, когда однажды вечером, около двенадцати, едва собравшись в постель, она услышала нежный, печальный голосок, взмолившийся к ней с просьбой найти ему жену.
Переженив всех в своем доме, Эстер, к несчастью, совсем забыла о часах. Они всегда показывали правильное время — быть может, поэтому она и забыла о них, ибо, если они бы внезапно встали или начали спешить или отстали бы, она бы восприняла этот как намек на то, что сердце их не на месте.
Она задалась вопросом, почему оставила часы без внимания, однако теперь, когда те раскрыли ей свое желание, она твердо положила себе найти им вторую половину, настолько не похожую на них, насколько это возможно, чтобы доставить часам удовольствие продлевать амурные радости на долгие годы.
Удивление мисс Гиббс прошло после того, как она услышала, с каким чувством обратились к ней часы. Она прекрасно знала, что все на свете — в том числе кристаллы земные и звезды небесные — могут в определенное время, когда им тоскливо или когда их снедает желание — издавать звуки, которые можно расслышать и понять.
Дрок издает треск перед тем, как бросить семя, цветы нежно взывают к пчелам, собираясь познать наслаждение, и любая старая фермерская повозка будет кряхтеть и ворчать, когда ее станут увозить из амбара, где она изведала немало приятного в компании старого бурого филина.
Эстер сразу решила, что облегчит долю бедных часов и устроит для них брак в кратчайшие же сроки. Поскольку ни одного холостяка в доме уже не осталось, она решила выйти за порог, чтобы найти по возможности такую же юную особь женского пола, желающую соединиться узами брака столь же скоро, как и часы, или даже скорее.
Эстер начала поиски на следующий же день, и первым человеком, который встретился ей на улице, был преподобный Томас Такер. С печалью взглянула она на него, ибо однажды ей уже привелось устраивать ему брак, и преподобный весьма разочаровал молодую.
Молодая была прелестной ручной крольчихой, очень юной и послушной, и Эстер сделала все от нее зависящее, чтобы та стала невестой для пастора. Она кормила невесту трижды или четырежды в день морковкой и отрубями, чтобы та стала пухлой и веселой, и затем, увидев как-то в воскресенье, что та скачет и кувыркается в своей клетке, отнесла ее к дому священника и передала корзину мистеру Такеру собственноручно, незадолго до вечерни. Но, увы! вместо того, чтобы отвести молодую в постель, ее незамедлительно препроводили на кухню.
Мисс Гиббс тряхнула головой при виде мистера Такера и прошла мимо. У него не было ничего такого, что можно было предложить в качестве невесты ее часам.
Она бродила по окрестностям, не особенно заботясь о том, куда ляжет ее путь, и, проходя через кладбище, случайно подобрала небольшую кость, когда-то принадлежавшую женщине.
— Узнаю ваш пол, — сказала мисс Гиббс, — возможно, вы та, кто составит счастье моим часам.
— Будьте добры, — отозвалась кость, — положите меня на место. Вы заставили меня неприятно покраснеть, заговорив о замужестве. Я сумела невероятными усилиями сохранить девственность до самого конца. Мне всегда хотелось быть одной из тех дев на небесах, которые получают все самое лучшее, и поэтому, хоть молодые мужчины прижимали меня что есть сил и хоть я им кое-что иногда позволяла, невзирая на пламень страстей — которые, скажу я вам, было трудно усмирить, когда я выходила на встречу с молодым мужчиной — и ради вечного блаженства я билась, вырывалась и расталкивала по сторонам все пороки. Сейчас от меня осталась вот эта лишь косточка, и нехорошо вам испытывать мое целомудрие именно сейчас, ибо, хоть я сейчас и простая кость, мне довелось быть женщиной, а вам-то известно, что это значит.
Мисс Гиббс сжалилась и, кончиком зонта выкопав ямку в земле, почтительно погребла в ней бедную кость.
Так она продолжала бродить, не особенно задумываясь, куда заведет ее путь. Где-то к полудню она достигла побережья и с мыслью о том, что вскоре может оставить поиски, побрела вдоль, иногда шурша галькой, иногда набредая на полосу чистого песка, пока не достигла больших скал, покрытых водорослями.
Мисс Гиббс нравилось уединенность этого места; там она частенько отдавалась размышлениям, и тогда на нее нисходило то блаженное счастье, которое зовется Божьим покоем.
С радостным и благодарным вздохом — который показывал, что ее рассудком не владеет ни одна злобная или жестокая страсть, — она улеглась наземь с намерением полюбоваться прелестным видом летнего моря.
Только лишь она улеглась, как вдруг услыхала рядом мягкий, жалостный голосок, принадлежавший некоему созданию женского пола, брошенному любовником. Мисс Гиббс быстро поднялась, она возбужденно прислушивалась, она убедилась, что скоро страдания ее бедных часов прекратятся, и они смогут сочетаться священными узами брака с печальною девицей, чьи нежные вздохи наполняли летний воздух.
Приблизившись к скале, откуда, как ей казалось, доносились стенания, мисс Гиббс увидела длинную прядь водорослей из тех, что усеяны водянистыми пузырьками, которые лопаются, стоит на них надавить. Ей сразу стало понятно, отчего печальна водоросль. Был отлив, и море, ее супруг, покинуло ее. Жестокое море оставило водоросль на голой скале, и под солнечным жаром она совсем съежилась и высохла, так что ее пузырьки затвердели и при нажатии просто разваливались в ладони.
Никогда в жизни не доводилось Эстер Гиббс видеть положения настолько грустного и настолько интересного. Она поняла всю грубую жестокость любовника водоросли, который так бессердечно оставил свою юную невесту. Ей представилась картина брачного союза этой пары: водоросль, на пороге прощания с девством, все еще крепко сросшаяся со скалой-матерью, теплым летним вечером плавает на поверхности моря. Затем ветерок рябит воду в заливе, и юная игривая волна, увенчанная белым гребнем, стремит к прелестному созданию, ожидающему ее прихода с долженствующим волнением. Одним любовным всплеском цветок девственности сорван, и облегченно и удовлетворенно, с неторопливостью волна ложится на берег.
Представив это полное радости событие, Эстер ждала, что скажет водоросль.
— Увы! — всхлипнула та. — Я осталась печальной, одинокой вдовой; мой неверный возлюбленный ускользнул с моего ложа так тихо, что я не знала об его уходе до тех пор, пока не почувствовала под солнечном жаром, что скоро стану матерью. Как же я несчастна! ибо знаю, что никогда не отыщу другого такого любящего супруга, как море.
