Одиннадцать тридцать вечера. Мать должна была вернуться домой несколько часов назад. Отец тоже. Дэвид прав. Ее семья рушится, отец исчезает все чаще и чаще, мать борется с алкоголем, брат переехал. Кого она пытается обмануть? Стоуксы по уши в проблемах.

К черту все это, решила Мелани и направилась в кабинет отца. Там пожертвованные книги. Требуется составить каталог. Давно пора приступить к работе. Она заленилась и распустилась. Настало время сосредоточиться, чтобы вовремя все закончить.

Взяла лист бумаги со стола и занялась делом. Описала одну книгу, еще сотня впереди. Встала, направилась в холл и проверила сигнализацию. Система включена и активирована.

Вернулась к работе, обработала еще пять книг и пошла взглянуть на окна. Сигнализация, естественно, оповестит о любом незаконном вторжении. Однако Мелани не смогла заставить себя вернуться в кабинет, пока лично не осмотрела весь дом.

Допила ромашковый чай и углубилась в записи. Название, автор, издатель, дата издания. Номер, каталог, дальше. Работа очень важна, а она прекрасный специалист.

Ларри Диггер. Почему он обратился к ней именно сейчас? Чего на самом деле хочет? Репортаж года или быстрые деньги? Алтарь в спальне. Кто способен на такое художество? Это сообщение? Что она не Меган Стоукс? Что никогда не заменит родителям их первую дочь? Мелани и без того прекрасно это понимала, спасибо большое.

Дэвид Риггс. Официант, бывший полицейский. Надежные руки. Она сразу это заметила. Длинные ловкие пальцы. Широкие мозолистые ладони. Руки, на которые можно положиться. Однако Дэвиду необходимо научиться улыбаться.

– Что же теперь делать, Мел? – спросила она сама себя в пустом доме. – Что же делать?

Нет ответа. Когда она впервые вдохнула запах гардении и образы взорвалась у нее в голове, картинки казались настолько реальными, настолько подлинными, что какая-то часть ее согласилась – так и есть, я действительно дочь Рассела Ли Холмса. Но потом размышления породили сомнения и немного утешили. Вполне вероятно, что существует и другое объяснение. Может, тяжелый цветочный запах вызвал фантастические, бредовые ассоциации. Может, она слишком близко к сердцу приняла инсинуации Ларри Диггера.

Но алтарь, игрушка Меган, окровавленный клочок старой ткани и сорок четыре свечи с запахом гардении, образующие имя мертвой малышки…

Нет объяснений. Если верить собственному брату – игрушку Меган так и не нашли. Если верить собственным желаниям – в подсознании не должна всплывать хижина с запертой там убитой девочкой. Если верить собственному миру – злоумышленник не должен выжидать в спальне через коридор поздно ночью. Просто голова кругом.

Но алтарь существовал. В реальности. Кто-то пытается передать некое сообщение, и придется принять это всерьез. Надо расспросить Ларри Диггера, просто необходимо. Все расследовать самостоятельно. Посмотреть, что нарыла полиция. Может, кто-то просто злится на Стоуксов, вот и пытается навредить. Придется докопаться до сути, если не ради своей семьи, то ради себя самой.

Система безопасности дома предупреждающе звякнула. Мелани успокоилась, услышав, как набирают контрольный код на панели у входа. Еще один подтверждающий санкционированный вход звоночек. Через несколько секунд послышались шаги по коридору, потом мать всунула голову в двери кабинета.

Патриция была в длинном черном пальто и кокетливой шляпке. Тушь осыпалась вокруг глаз, и она выглядела так, словно провела весьма нелегкий день. Обычно мать возвращалась с собраний Анонимных алкоголиков порозовевшей, обновленной и готовой противостоять всему миру, следуя программе двенадцать шагов. Но не сегодня.

Она вошла в комнату, нервно теребя верхнюю пуговицу пальто и старательно избегая взгляда дочери.

– Привет, – первой произнесла Мелани. – Что-то ты поздно.

– Привет, милая.

Мать запоздало улыбнулась, еще сильнее завертела пуговицу, наконец расстегнула. Махнула полой пальто по стопке книг у двери, бросила шляпку, подошла к дочери и чмокнула в щеку холодными губами.

Мелани уловила запах застарелого сигаретного дыма, смешанного с «Шанель № 5», и застыла.

Мать пахла так, словно была в баре.

Обреченно, машинально Мелани принялась искать признаки. Жидкость для полоскания рта успешно скрывает запах джина с тоником. Легкое пошатывание. Мутные глаза, бессвязная речь. Трясущиеся руки, виноватое выражение лица. Но, в общем-то, трудно утверждать наверняка. Возможно, это один из тех днейматери, а возможно, все гораздо хуже. За последние шесть месяцев все невероятно усложнилось.

– Твой отец уже в постели? – отвернувшись, бодро спросила Патриция, якобы разглядывая стопки книг.

– Его нет дома.

– Ну, иногда он задерживается даже по воскресеньям, – нахмурилась Патриция и подняла старый фолиант. – Вероятно, из-за каких-нибудь важных пациентов.

– Возможно.

Мать отложила книгу. Взяла другую. К дочери не поворачивалась.

– Как твоя мигрень, милая?

– Все прошло.

– Спокойный день?

– Разумеется, – прошептала Мелани. – Разумеется.

Патриция повернулась. Бросила томик, который неохотно, почти сердито держала в руках, и внезапное проявление эмоций снова заставило зазвучать колокола тревоги в голове Мелани. Мать вздернула подбородок. Голубые глаза засверкали. Выражение лица стало вызывающим, у Мелани захолонуло сердце. О, Боже, мама снова сорвалась. Просто она не очень сильная. В ее жизнь существует так много демонов, так много темных моментов…

А потом Мелани вдруг заинтересовалась причинами. Прошло двадцать пять лет, а мать по-прежнему тревожится. Что же она натворила?

– Я не пьяна, – категорически заявила Патриция. – О, не стоит отрицать, Мелани. По глазам вижу – ты решила, что я пила. А вот и нет. Просто… просто наступил один из тех дней.

– То есть ты выпила всего один бокал, а не четыре? – спросила Мелани более ядовито, чем намеревалась.

Прикусила губу, но сказанное не вернешь.

– Милая, говорю же тебе – я не выпивала…

– Тогда где ты была весь день? Уже почти полночь!

– Гуляла.

– Где? Давай, мама, признайся – гуляла по барам?

– А я и не подозревала, что обязана отчитываться в собственном доме перед собственным ребенком, – надменно выпрямилась та.

– Я не то имела в виду…

– Именно то. Ты боишься, а когда боишься, превращаешься в матушку-наседку для всех нас. И мы тебе это позволяем, правда, Мелани? Я думала об этом сегодня вечером. Насколько мы с твоим отцом зависим от тебя, от твоей заботы обо всем. Насколько я завишу от тебя. Ради Бога, мы позволили тебе работать в разгар невыносимой мигрени. Какие родители допустят подобное?

Патриция пересекла комнату, взяла руки Мелани и посмотрела на нее так серьезно, что смутила дочь и совсем сбила с толку.

– О, Боже, Мелани, – заплакала мать. – Если бы ты видела себя вчера вечером, когда незнакомец внес тебя в дом. Настолько бледная, настолько хрупкая… я впервые осознала, до чего тебя довела. Выплескивала на тебя свои страхи, свою боль за Брайана, но никогда не думала о твоих страданиях. Ты всегда казалась настолько сильной, что я все принимала как должное. Поэтому выливала на тебя все эмоции. И ты такая хорошая девочка, что никогда не жаловалась. Но это несправедливо с моей стороны, в моем возрасте пора бы уже это понимать. Святые небеса, когда же я научусь заботиться сама о себе?

Мелани открыла рот. Казалось, что она внезапно очутилась среди зыбучих песков.

– Я… не возражаю.

– А должна бы.

– Ну, а я не против. Честно.

– А я говорю – должна! Мелани… – задохнулась Патриция.

На лице матери промелькнули нетерпение, ярость, испуг и наконец покорность судьбе. Если у нее что-то случилось, она пока не готова поделиться, но ведь в конце концов все непременно выйдет наружу.

Господь Всемогущий, что бы это значило?

– Мелани, у тебя никогда не было поворотного момента в жизни? – более спокойно спросила Патриция. – Конечно, тебе всего двадцать девять, но ты никогда не чувствовала себя на распутье? Вдруг вся жизнь становится мрачной, и хотя ничего не видишь впереди и не понимаешь, куда идешь, одно знаешь точно – надо сделать шаг. Очень важный шаг. Шаг с большой буквы.