«Не ты ли всю жизнь мучаешься вопросом, кто ты и откуда?»

Мелани вздохнула. В нынешнем смятенном состоянии рассудка ни до чего путного не додуматься. Необходима хорошая пробежка.

Она пошла наверх и невольно замедлила шаги, заметив, что дверь спальни приоткрыта и виднеются отражения крошечных огоньков, мерцающих на деревянной панели. И тут ударил запах. Аромат гардений, густой и приторный.

У Мелани не было ничего пахнущего гардениями.

Что-то… что-то снова нахлынуло. Колыхнулось в сознании. Круги в пустоте.

Толкнула дверь. В поле зрения попала кровать. Мелани оставила ее помятой в середине ночи, а сейчас желтые простыни расправлены, ручной работы фиолетовое одеяло идеально гладкое. Мелани никогда так не заправляла кровать.

– Мария? – прошептала она.

Нет ответа.

Взгляд упал на изножье кровати. И вдруг в голове взорвалась картинка.

Маленькая девочка держит красную деревянную лошадку. Маленькая четырехлетняя девочка сидит на полу бревенчатой хижины в лесу, прижимая любимую игрушку к груди.

Хочу домой, хнычет она.

Отдай мне игрушку, милая. Если отдашь…

Хочу домой!

Меган, прекрати ныть.

П-п-пожалуйста…

Отдай лошадку!!!

Хочу домой, хочу домой, хочу домой! Нет, нет, нет. Не-е-е-т!

Мелани выбежала в коридор. Упала на колени и зарыдала, уткнувшись лбом в пол, стараясь изгнать видения из головы. «Ничего не хочу знать. Ничего не хочу видеть».

Потом снова вдохнула аромат гардении, и образы вновь закрутились в мозгу.

Смутно услышала топот ног на лестнице.

– Эй, кажется, кто-то кричал… Мелани!

У нее не было сил подняться и приказать Дэвиду Риггсу отвалить подальше. Это ее проблема. Только ее, больше ничья.

Она скорчилась на полу, смутные картины вспыхивали в голове, как лампочки.

Меган, лошадка, хижина. Меган, лошадка, хижина.

Кто стоит в дверях? Кто стоит в дверях?

Что я здесь делаю?

Не хочу знать, не хочу знать…

– О, Боже, – ахнул Дэвид.

Мелани взглянула вверх. Риггс смотрел в ее спальню с нечитаемым выражением лица. Может, потрясенно. Может, с жалостью.

Пришлось отвернуться, а потом она прошептала:

– Не позволяйте моим родителям это увидеть. Мой брат… брат знал бы, что делать.

И снова закрыла глаза.

Кто стоял в дверях? Кто стоял в дверях?

Не хочу знать…

Брайан Стоукс всегда понимал, что обречен на трудную жизнь. Сколько он себя помнил, настроение вечно было мрачным и унылым, детство запомнилось бесконечными серыми вечерами. Отец постоянно дежурил в больнице, а мать чопорно сидела на диване, царственная в своем одиночестве. Иногда Брайан спокойно возился с игрушками, прижимался к матери, одаривая ее самыми очаровательными улыбками, пока она наконец не начинала улыбаться в ответ и не стискивала сына в благоухающих объятьях. В другие вечера он вел себя ужасно – разбивал вазы и мебель, с воплями носился по дому, мать не выдерживала и бросалась в слезы, рыдала, стенала и умоляла сказать, за что он так сильно ее ненавидит.

В возрасте шести лет у него не было ответа. Он не осознавал, почему заставлял мать смеяться или плакать. По большей части его терзали вина и неуверенность. Что-то в их домашнем мирке неправильно. Они все его ненавидят, в конце концов решил он. Отец, мать, младшая сестра Меган…

Единственным человеком, скрашивавшим жизнь, была Мелани, но в последнее время Брайан отдалился даже от нее. Игнорировал ее звонки и другие попытки пообщаться. Удалился в свою квартиру в Южном Бостоне, где без помех до предела оттачивал отвращение к самому себе.

Три месяца назад он лежал в постели, то гадая, почему бы просто не перерезать себе вены, то вспоминая Меган. Ненаглядную красивую Меган. Как она протягивала к нему ручки и просила показать железную дорогу. По ночам он проскальзывал в ее комнату, чтобы посмотреть, как сестра спит, чтобы уберечь от опасности, хотя и не понимал, какой. Пока не стало слишком поздно.

Меган, Меган, мне так жаль.

Вытащил бритву из коробки.

А потом вспомнил о Мелани. Как она выглядела, когда он впервые ее увидел, как бросилась ему на шею, как любила его. Просто любила.

Мелани вдохнула жизнь в семью Стоуксов, и Брайан не мог причинить ей боль. «Если не хочу жить для себя – надо жить для нее».

Он начал посещать группу поддержки. Узнал, что носит внутри слишком много ярости. Узнал, что у него в голове «полная путаница с отношением к родным» и «проблема с настоящей близостью». Его учили, что необходимо выяснить раз и навсегда, кем он хочет быть. И выяснить это обязан он сам, а не отец и не семья. Что ему необходимо научиться любить себя. А Брайан все яснее понимал, что проблемы связаны не столько с сексуальной ориентацией, сколько с чувством вины за смерть своей малышки-сестры.

Двадцать пять лет спустя те кошмарные дни в Техасе внезапно принялись преследовать его с удвоенной силой. Иногда он просыпался в холодном поту. Иногда от собственного крика.

Как-то Брайан увидел во сне смерть родителей и ощутил себя счастливым. В те дни он не решался приходить домой.

Сегодня утром позвонил Джейми О'Доннелл. «Мелани выглядит слишком бледной, словно находится на грани, – рявкнул он. – Прошлой ночью у нее снова случился приступ мигрени, очевидно, вследствие крайнего перенапряжения. Брайан, что, черт возьми, происходит?»

Брайан понятия не имел. Но забеспокоился.

Затем после полудня позвонил какой-то мужчина, не назвавший своего имени, и коротко буркнул, что Мелани нуждается в брате. Брайан немедленно поспешил к сестре. Наплевал на официальное заявление отца, что Брайан Стоукс отныне нежеланный гость на Бикон-стрит, и рванул домой. В спешке дважды проехал на красный, чтобы побыстрее добраться до места.

Сцена в спальне Мелани убила наповал.

– Маме такое видеть не стоит, – выдавил он, бросив взгляд на старую красную деревянную лошадку и нечто вроде алтаря из зажженных церковных свечей.

– Шутишь? Ради Бога, входи и закрой дверь.

Брайан повиновался. Сестра стояла в другом конце комнаты, все еще в пижаме, хотя давно перевалило за полдень. Руки обхватили тело. По щекам струятся слезы. Явно перепуганный вид его потряс. Мелани никогда не пугалась. Никогда.

– Мелани… – машинально шагнул он к ней, но потом заколебался.

Они смотрели друг на друга, сознавая, что между ними выросла стена. «Так мне и надо, – решил он. – Стоять в этой спальне и сомневаться, нужен ли я здесь».

Повисло неловкое молчание.

– Брайан, познакомься, это Дэвид Риггс, – наконец произнесла Мелани и указала на единственного человека в комнате, который двигался вполне целенаправленно. – Он бывший полицейский. У него остались связи…

– Бывший?

– Артрит, – коротко пояснил Дэвид.

Брайан кивнул, заметив хромоту.

– Я позвонил приятелю, действующему детективу, который умеет держать язык за зубами. Ваша сестра прямо-таки зациклена на конфиденциальности.

Мелани вопросительно глянула на брата. Тот одобрительно кивнул, хотя пока не составил мнения о Дэвиде Риггсе. Без помощи не обойтись, ведь сам Брайан никогда не видел ничего подобного и не имел связей в правоохранительных органах, и поэтому не знал, что предпринять.

– Господи, что это? – наконец разразился Брайан. – Я имею в виду… кто это сделал? Как? Зачем?

– Пока не выяснено, – ответил отставник. – Начнем с сорока четырех церковных свечей с ароматом гардении. Одна красная деревянная лошадка, клочок старой синей ткани с пятнами крови. Обратите внимание на расположение свечей. Кто-то отправил сообщение.

Брайан слегка повернулся и посмотрел прямо на фигуру. Дерьмо. Мерцающие свечи образовали слово. МЕГАН.

Далекие воспоминания всколыхнулись в душе. Малышка Меган на полу. Брайан схватил ее куклу и разорвал на части. Меган плачет, ничего не понимая. Клочки разбросаны по всему полу. «Ты должна стать сильной, Меган, должна стать сильной».