– Нет, царевна, – свистящим шепотом взмолился охранник, стараясь не раздразнить зверя.

Но Береника уже отводила копье. Ударив Ясона пятками, девушка поскакала к вепрю. Зверь неподвижно следил за ней, а когда Береника подъехала поближе, бросился вперед. От неожиданности царевна метнула копье так сильно, что упала с коня. Оружие ударилось о бивень кабана и отскочило в сторону. Бактрийки принялись всаживать в зверя одну стрелу за другой, но сильно повредить дикому вепрю они не могли. Береника откатилась в сторону. Кабан выместил ярость на беззащитном Ясоне. Вепрь пронесся под брюхом коня и выскочил из-под его задних ног. Жеребец рухнул на землю, неистово брыкаясь.

– Ясон! – завыла Береника, моля про себя безучастных богов спасти ее любимого коня, который бился на земле, истекая кровью.

Клеопатру замутило. Мохама обняла девочку. Бактрийки продолжали осыпать зверя стрелами, но, хотя одна стрела угодила ему в глаз, вепрь держался на ногах.

Один из ловчих ухватил топор, однако не осмеливался подойти к разъяренному животному. Бактрийка схватила копье и начала осторожно приближаться к упрямому вепрю. Уцелевший глаз зверя злобно оглядывал поле боя. Храбрая охотница потрясала копьем, дразня кабана. Она давала время своей спутнице прицелиться получше. Вторая бактрийка крикнула подруге на их родном языке:

– Под шею, любовь моя! Это его слабое место. Бей, когда я выстрелю. Нам помогут боги.

Нежное обращение удивило Клеопатру, которая одна из всех прочих понимала этот язык.

Стрела сорвалась с тетивы и ударила вепря в ухо, отчего зверь откинул голову, открывая уязвимую шею. Вторая бактрийка метнула копье. Кабан собрал последние силы и бросился на нее. Безоружная девушка упала на спину, не устояв перед бешеным напором. Мохама оттолкнула Клеопатру, вырвала из рук оцепеневшего ловчего топор и, громко закричав, разрубила вепрю спину. Раздался тошнотворный треск, и кабан упал. Бактрийка-лучница поспешила к своей подруге, которая в беспамятстве лежала на земле. Клеопатра не сводила глаз с поверженного и окровавленного циклопа. Мертвый кабан выглядел гораздо меньше, чем живой. Береника обнимала несчастного Ясона. Затем она встала, вскинула к небесам руки, обагренные кровью коня, и принялась проклинать богов.

Когда все успокоились и направились к лагерю, лучница-бактрийка спросила у Мохамы:

– Где ты научилась обращаться с топором, дикарка?

Клеопатре не понравились интонации, прозвучавшие в ее голосе. Девочка напряженно ожидала, что ответит рабыня, опасаясь, что на сегодня неприятности еще не закончились.

– Меня научил один охотник-перс, – спокойно ответила Мохама.

– Как же ты училась, когда у тебя был полон рот? – рассмеялась лучница, уже позабывшая, что эта дикарка спасла от смерти ее подругу.

– Не беда, когда рот полон, – усмехнулась Мохама, – беда, если голова пуста.

Клеопатра ела жадно и поспешно, не обращая внимания на жир, который стекал по пальцам и щекотал руки до самых локтей. Вепрь, зажаренный над костром, оказался сочным и восхитительным на вкус. Сидя под открытым небом, царевна самозабвенно набивала живот. Именно так и следует поедать свежедобытую дичь. Девочка подняла голову. Звезды усыпали небо, словно миллион серебряных монеток. Наверняка богам пришлась по душе сегодняшняя охота.

После ужина Авлет остался у костра вместе с родичами и друзьями. Клеопатру попросили заново рассказать о том, как был убит дикий кабан. Девочка краем глаза следила за Береникой, стараясь угадать, нравится ли сестре ее рассказ. Но Береника оставалась равнодушной. Наверное, до сих пор оплакивает своего любимого коня Ясона.

Старшая царевна лениво прислонялась то к одной бактрийке, сидящей справа, то к другой, которая сидела слева, и было непонятно, слышит ли она хоть слово.

Когда Клеопатра закончила рассказ, пламя превратилось в жаркие уголья. Царь осушил остатки вина из кубка. После чего воздел руки и провозгласил:

– А теперь спать!

Но Клеопатре не хотелось уходить отсюда, прохладный ночной воздух так приятно холодил кожу.

– Отец, может, ты нам что-нибудь расскажешь? – попросила девочка.

– Боюсь, что Каллиопа, прекрасная муза сказителей, покинула старого бедного пьяницу. Она не любит, когда я слишком усердно возношу хвалу Дионису, – ответил царь, помахав пустым кубком.

– А ты призови эту непостоянную музу и попроси ее снизойти к тебе. Твои дочери и товарищи ждут.

Царь вздохнул.

– Каллиопа, спутница великого слепца Гомера, снизойди к твоему покорному слуге, поклоннику твоей сестры Эвтерпы!

Авлет вознес очи к небу, потом сокрушенно покачал головой.

– Бесполезно, я слишком много выпил.

– Все равно расскажи, отец, – не унималась Клеопатра, прижимаясь к толстому брюху царя. – Расскажи, как ты взошел на трон.

Она любила эту историю, историю возвышения своего отца. В ней шла речь о матери – Клеопатре V Трифене, которая родила Теа, Беренику и саму Клеопатру.

– Помогите мне, девочки, – попросил Авлет.

Клеопатра и Мохама ухватили царя за руки, больше похожие на медвежьи лапы, и помогли подняться. Правитель набрал полную грудь воздуха и оглядел слушателей, привлекая внимание всех и каждого.

– Я незаконнорожденный, – тихо и печально начал он. – Таково начало моей истории, но, если будет на то милость богов, далеко не конец. Моя мать была прекрасной сирийской царевной, в ее жилах текла кровь царей Македонии. Она вела свое происхождение напрямую от Селевка, великого соратника Александра. Мой отец, Латир, встретил мою мать, когда находился при сирийском дворе. Он не взял ее в жены потому, что уже был женат на нелюбимой второй супруге и второй своей сестре, Клеопатре Селене. Он любил мою мать и оставался с нею, пока его не призвали на египетский трон.

Авлет помолчал, затем продолжил:

– Я вырос в Сирии, в доме матери. Она не стала нанимать для меня учителей и сама обучила меня писать и читать. У нее был прекрасный голос, глубокий и трагический. Затем меня послали учиться в Афины. Именно там, друзья мои, я научился играть на флейте. Я и помыслить не мог о том, что когда-нибудь стану царем. Я был ублюдком, изгнанником и музыкантом, самым неподходящим правителем для царства Птолемея Первого Спасителя. Когда мой отец умер, на трон взошел мой безумный двоюродный брат, Птолемей Одинадцатый Александр. Следуя традиции, он взял в жены свою старшую сводную сестру, а три недели спустя убил ее. И настал день, когда толпа ворвалась в гимнасий, где он занимался, и перерезала ему глотку. «Кто творит царей Александрии? Мы!» – кричали мятежники.

Авлет вздохнул.

– Так и вышло, что, кроме меня, не осталось наследников на царский престол. Однажды я сидел в саду вместе с моей дорогой матерью и читал ей моления Каллимаха. Прискакал изможденный гонец и сообщил, что я стал царем. Вот и все.

Все вежливо захлопали в ладоши. Авлет снова вздохнул и приложился к кубку с вином.

– А про маму? – попросила Клеопатра. – Расскажи, как ты женился на ней.

– Ах, чудная Трифена! Бывает, я слышу, как ее душа витает где-то рядом. Особенно в тихие звездные ночи, такие, как эта.

И царь понурил голову. Клеопатра прижалась к отцу и взяла его за руку.

– Ты думаешь, она сейчас с нами, отец?

– Может быть, – с надеждой в голосе ответил Авлет. – Она была как воздух, светлая и животворящая.

– Если бы она была с нами, разве она не захотела бы, чтобы мы вспомнили о ней? – стояла на своем Клеопатра. – Разве это не пришлось бы ей по душе?

– Да, – согласился царь. – Мне кажется, что и твоя маленькая душа возрадуется, когда мы поговорим о матери, правда?

– Правда, – прошептала царевна.

– А ты, Береника? – спросил правитель у старшей дочери, которая во время всего разговора даже не повернула головы.

– Как пожелаешь, отец, – ответила Береника, избегая встречаться взглядом с Авлетом.

– Тогда поговорим о Трифене. Она тоже была дочерью моего отца, но от первой жены, Клеопатры Четвертой. По политическим причинам отец выдал ее замуж за сына сирийского принца, и она уехала к мужу. Там я и познакомился с моей сводной сестрой. И сразу же воспылал к ней любовью.