Шон потянул за пояс халата, и он легко развязался. Впервые за долгое время Сасс ни секунды не думала про боль, про шрамы на ногах. Взъерошив напоследок волосы, она приподняла его лицо, взглянула внимательно и любовно в его глаза, затем расстегнула его рубашку: одну пуговицу, вторую, третью, четвертую, и вот перед ней уже появилась обнаженная грудь, и она покрыла ее поцелуями. Зарывшись лицом в темные, курчавые волосы, Сасс двигалась губами от соска к соску, наслаждаясь дрожью, охватившей Шона.

Она засмеялась, он отозвался эхом, и снова они замолкли. Подслушивать было некому, и все-таки они вели себя как дети, затеявшие запретную и интересную игру.

— О… Сасс, как ты прекрасна!

Он с удивлением взглянул на ее тело, такое прелестное в лучах заката. Он положил руки ей на плечи и нежно подтолкнул, чтобы она легла на спину. А потом, не говоря ни слова лег рядом с ней: она обнаженная, он тоже. Его руки побывали повсюду, губы не отставали от них. Сасс нежилась под его ласками, потом в ней пробудилась страсть, и она стала отвечать ему пылкими поцелуями.

— Шон, — простонала она, а он перекатился на спину, увлекая ее за собой, так, что она оказалась лежащей сверху, обняв его руками и на миг замерев. Но только на миг.

— Сасс, — жалобно произнес Шон сквозь смех. — Никакого сочувствия к моему состоянию? Сейчас не время для бесед.

— Твое состояние не вызывает сочувствия, — засмеялась она. — А теперь тише, любовь моя. Чуточку помолчи. — После этого, раскинув руки, Сасс наклонила голову к его груди и приложила ухо к сердцу. — Вот. Я слышу его. Сильные удары. Такое живое. Мы такие живые, Шон. Вот почему мы должны были встретиться и исцелить друг друга.

Шон высвободил свои руки из ее пальцев, обнял ее и пробежал ладонями вниз по ее узкой спине.

— Хватит разговоров. Мы уже исцелились. Мы здоровые люди, и теперь нам надо жить, а не оглядываться на прошлое. Перед нами будущее и любовь. И, начиная с сегодняшнего дня, я намерен много и основательно заниматься любовью.

С этими словами он снова лег на нее и накрыл губами ее рот. Этот поцелуй совершенно не походил на прежние. Он был умелым, долгим и страстным, и Сасс ответила ему тем же, чувствуя, как волны желания захлестывают ее. Наконец, когда он вошел в нее, и они слились в одно целое, прошлое и будущее исчезли, сменившись все более восхитительным настоящим, и Сасс поняла, что значит любить до конца. Шон будет принадлежать ей, сейчас и всегда. И все, что она отныне сделает, будет сделано ради него. Вскрикивая, дрожа, обнимая его за шею, она без слов поклялась, что их судьбы и мечты никогда не разойдутся. Теперь они принадлежат друг другу, и отныне ничто и никто не сможет их разлучить.

Наружные фонари осветили владения Сасс Брандт, словно чудесное белое зарево. Как все красиво. Наконец-то и она почувствовала себя красивой. Стоя на громадной террасе, возвышающейся над садом, она почти поверила, что в ее жизни ничто не изменилось. Казалось, в дом вот-вот нагрянут гости, пойдут приветствия, поцелуи. Лизабет будет воевать с поставщиками из ресторанов, а повсюду — в доме, во дворе, на дорожке, ведущей к океану, будет звучать смех, так же естественно, как рокот волн о берег. Сасс будет переходить от одного гостя к другому, смеяться, временами присядет и выпьет бокал вина со старым другом, остановится, чтобы обнять и поцеловать Курта.

Сасс застыла, сжав серебряный набалдашник трости. Забавно, что она вспомнила о нем теперь, когда стала такой счастливой. Впрочем, мимолетная боль быстро улетучилась, ее вытеснило ощущение покоя и радости. Мягкий свет не мог сделать ее жизнь такой, как прежде, да она и не хочет этого. Ведь это была не жизнь, а фасад жизни; все говорили друг другу ложь, поскольку никто не знал, что такое правда. И уж она меньше всех. Нет, она не хочет возвращаться назад. Даже боль и страдание, пережитые ею после несчастного случая, в конечном счете оказались благом. У нее появилось время, чтобы все осмыслить, понять, как поверхностна голливудская жизнь, где истинные чувства скорее исключение, чем правило. Ее боль принесла ей Шона. А ради этого она согласилась бы упасть тысячу раз с гораздо более высоких утесов.

Улыбаясь своим мыслям, Сасс решила подняться наверх. После их первой чудесной любовной игры ей вообще не хотелось покидать постель. Но Шон настоял. Она выпила из него все соки, заявил он, и Сасс засмеялась его шутке. Она прекрасно понимала, что он беспокоится за нее. Как будто такое упоительное упражнение могло быть вредным для ее здоровья. Да, пожалуй, сейчас она поднимется наверх, и…

— У тебя все в порядке?

Сасс вздрогнула, оглянулась через плечо и увидела, что Лизабет заканчивает раскладывать свежие фрукты на серебряном подносе, который поставила на низкий столик у дивана.

— Лучше не бывает, Лизабет, — весело ответила Сасс, сначала переставляя трость, потом ноги. Пока еще она ходит немного неловко, но даже Лизабет не может отрицать тот поразительный прогресс, сделанный ею за последние месяцы. Сасс остановилась возле дивана.

— Как я выгляжу, ничего?

— Чудесно, — ответила Лизабет. Сделав шаг назад, она внимательно осмотрела поднос с фруктами, даже не взглянув на Сасс.

— Ты даже не потрудилась взглянуть, Лизабет, — тихо сказала Сасс, обиженная таким невниманием.

Лизабет подняла на Сасс глаза.

— Ты выглядишь прелестно. Лучше, чем прежде, и в самом деле. Кстати, когда придет Ричард, мне нужно присутствовать при вашем разговоре?

— Конечно! Лизабет, после всего, что нам довелось с тобой пережить, неужели ты думаешь, что я оставлю тебя в стороне?

— Я просто подумала, что туда придет мистер Коллиер, так что во мне не будет нужды, — фыркнула Лизабет.

— Не говори глупости, — сказала Сасс, направляясь к дивану. Она устала. Левая нога была еще слабой, несмотря на упорные занятия. — Лизабет, присядь. Я не могу долго стоять. Я нервничаю, когда ты нависаешь надо мной.

— У меня так много дел. Я лучше…

— Если хочешь сохранить свое место, посиди и поговори со мной, — настояла Сасс, усмехаясь, чтобы разрядить обстановку.

Лизабет села в одно из мягких кресел, как можно дальше от Сасс. Ей не хотелось находиться рядом, ощущать запах ее духов и видеть, что одежда больше не висит на ней, а глаза больше не молят ее о помощи. Ноги, скрытые под широкими брюками, оставались единственным свидетельством того, что у Сасс Брандт не все в порядке. Волосы падали на плечи, еще более кудрявые и пышные, чем были, и достаточно длинные, чтобы укладывать их в прическу. Великолепная кожа была слегка тронута солнцем, как раз столько, сколько надо. А ее глаза… Перемены отразились в них сильнее всего. Испуга в них больше не было, Лизабет увидела в них лишь решительность и уверенность в себе, и за все это благодарить нужно было Шона Коллиера. Даже когда здесь жил Курт, Сасс никогда не выглядела такой, всегда в ней ощущалась некая отрешенность.

— Лизабет? — Сасс наклонилась вперед и протянула руку, чтобы дотронуться до подруги. Но они сидели слишком далеко друг от друга, так что жест Сасс получился лишь символом доверительных отношений. — Лизабет, что с тобой происходит в последнее время? Мы почти не разговариваем друг с другом. Не так, как бывало раньше.

— Год выпал нелегкий, Сасс.

— И это ты мне говоришь?

— Я говорю тебе, — холодно ответила Лизабет, — что он был нелегким для всех. Включая и меня. Много месяцев я единственная управлялась тут со всем. Я поднимала тебя и одевала. Готовила, возила на машине к доктору, сутками торчала в госпитале, когда тебе делали очередную хирургическую операцию. А где были все остальные? Где?

— Лизабет, ладно тебе, — успокоила ее Сасс, пораженная взрывом подруги. — Прости. Я никогда не говорила тебе слова благодарности. Никогда не говорила, как я признательна тебе за все, что ты для меня делала, когда все от меня отвернулись. Ты простишь меня?

— Речь идет не о прощении, Сасс, а о признательности.