Я уже хотел сказать, что у меня даже нет предмета, но что толку? Ладно, если я докричусь до него через все эту вакханалию, но и даже времени нет на простые объяснения. А Лина, уловив суть, осталась со мной. И вместо нас с Сашей и Марией отправились Серж с Юлей. Они перебежали на ту сторону заграждения, откуда мы только пришли и последовали дальше по своему пути. А нам с Линой нужно было отправляться к жилому комплексу, где и находилось Хранилище.
Я кивнул Роулинсону и услышал его ответ:
— Береги себя, tovarishch!
Он посчитал, что я русский. Это забавно. Может у меня внешность такая? Но не это меня беспокоило в эти секунды. Рядом вновь прогрохотал взрыв, опять осыпав нас землей и камнями. Но после, держа Лину за одну руку, я резко поднялся и спиной отступал за строение, посылая в ответ ренегатам патрон за патроном. Я даже не целился, просто был зол и хотел выместить эту злобу на них.
Лина делала то же самое, и я понимал, что вот она — жизнь и смерть. Это война. Мы боролись за свои идеалы, враждуя с теми, кто был против нас. Это было правильно. Но и так же — неверно. Я даже не видел своих врагов. Они либо скрывались за первым слоем наших же заграждений, либо были скрыты за густым дымом. Или и вообще скрывались во мраке наступающей ночи.
Моя и Линина обоймы разрядились как раз в тот момент, когда мы скрылись за стеной строения. Это была какая-то служебная рубка, но даже это сейчас было не важно. А потом мы просто побежали туда, куда должны были, следуя приказу.
Мы пробежали мимо арсенала и приближались уже к жилым комплексам, как я вновь услышал стрельбу. Рядом с жилым комплексом развернулась другая битва. Не такая масштабная, как на главной площади, но и здесь трещали затворы винтовок, а гильзы осыпались на мощеный булыжник. Я обратил внимание, что пара яблонь, что находились прямо посреди поля боя, просто осыпались в труху и лежали на земле.
Но это другая битва. Я обратил внимание, что здесь работает группа одного из полковников, у которого в подчинении больше 50 охотников. Но в живых я видел не больше 30. Всех тяжело раненных или мертвых оттаскивали в коридор жилого комплекса. А бой продолжался.
Мы, бежали трусцой, приклоняясь почти что к самой земле. И уже почти добежали, как я почувствовал сильное жжение в ноге. Я даже не заметил, как распластался на мощеной дорожке, стирая ладони в кровь.
Боль пульсировала в голове. И я ощущал все свое тело. Как стучится сердце, словно землетрясение. Как воздух попадает в легкие, словно мощный торнадо. И как адреналин разливается по всему телу, подобно волнам при шторме. А еще эта боль, так похожая на извержение вулкана. Острая, едкая. Болезненная.
Мне прострелили ногу. Я вижу, как брызжет моя кровь. Но ее я не боюсь. Странное чувство, что знаешь, что сам вид крови тебя пугает. Но твоя личная кровь тебя нисколько не заботит. А возможно это всего лишь защитная функция организма, которая блокирует тот участок мозга, который отвечает за страх.
Лина, подвергая себя опасности, поднимает меня. Я наступаю на простреленную ногу, и по всему телу пробегает судорога и адская боль, что я прикусываю губу до крови. Вкус крови и новая боль — ослабляет прошлую. Лина перекидывает мою руку через свою шею и тащит к входу к жилому комплексу. К ней тут же подбегает один из охотников, что занимался тем, что, уносит раненых или убитых с поля боя.
Он хватает меня за другую руку, а затем закидывает меня к себе на плечо. Чувствую себя бесполезным. Но сейчас идет битва, и мне стоило бы после того, как все закончится, если я конечно выживу, поблагодарить этого парня. Он заносит меня в жилой комплекс и следом за ним залетает Лина.
— Умеешь накладывать жгут? — говорит он ей.
— Умею, — быстро отвечает она.
Он передал ей бинты и какую-то почти тонкую резинку.
— Тогда справишься, — отвечает Лине охотник и вновь выбегает наружу.
Лина раздирает на мне джинсы. И откуда у нее только такие силы? Или это все действие адреналина? Она перевязывает мою ногу этой резинкой и затягивает ее так туго на бедре, что я просто перестаю ее чувствовать. И сразу становится легче. А саму рану она сначала протирает ватой, стирая всю не запекшуюся кровь. Она бы и вытащила пулю в таких условиях и могла бы все хорошенько обработать и зашить, но времени катастрофически не хватало. А потом принялась перетягивать рану бинтами.
Я вижу, как выступили капельки пота у нее на лбу. И в этом момент мне становится ее жалко. И что она только забыла в этом Консорциуме? Неужели ее прошлая жизнь была намного хуже того, что она имеет сейчас? Или она совершила что-то настолько страшное, что сознательно отринула прошлую жизнь? Но не мне копаться в ее прошлом.
«О прошлом лучше забыть», — как говорила она.
И я о нем стараюсь забыть. Хоть оно и частенько всплывает в моем сознании.
Она смотрит мне в глаза. Я вижу на ее лице эмоциональную усталость. Я подтягиваю ее к себе и целую в губы. А затем улыбаюсь.
— Это может быть наш последний поцелуй, — говорю я.
— Тьфу ты! — говорит она и тоже улыбается. — Забудь об этом! Все будет хорошо!
И сама целует меня. Так приятно. Тепло растекается по моему телу от прикосновения ее губ к моим. А после прильнула ко мне и еле слышимым шепотом, который заглушается перестрелкой, произносит:
— Ты сможешь дойти?
— Дойду! — отвечаю я со всей уверенностью.
И начинаю подниматься, опираясь на ее руку и стену. На больную ногу я не наступаю, просто из-за того, что не стоит этого делать, а не того, что это может причинить боль. И вот таким образом мы передвигаемся к концу коридора прямо к лифту. Я опираюсь на Лину и стену. А она, обнимая меня, шагает вслед за мной.
Идеальные мишени для противника, подумал я. Но я еще надеялся, что наши охотники справятся с угрозой. Мы шли по коридору, и я разглядывал тела умерших. Большинство из них были еще совсем молоды. Кто-то умер от пулевых ранений, а кто-то от взрывов, которые отрывали им конечности или просто обрушали на них тяжелые толщи земли. Но крови почти не было. И это отчасти меня радовало. Но сама эта ассамблея мертвых — она нисколько не грела мою душу.
У входа в жилой комплекс послышался взрыв, и ударная волна выбила одну из дверей, точно так же прокатившись по коридору, и я ощутил ее напор, но, дойдя до нас, он был уже совсем слабым. Кажется, нашим в этой бойне везет намного меньше, нежели ренегатам.
Мы достигли лифта, и Лина ударила кулаком по кнопке вызова. На дисплее высветилась надпись:
«Идентифицируетесь».
Лина подняла к панели Исин. И панель считала с него код. В обычной ситуации, этот лифт, ведущий на нижние уровни здания, не открыл бы свои створки, но сейчас была совершенно другая ситуация. При сигнале тревоги, любой из охотников Консорциума имел право спуститься в архив или хранилище для защиты самого ценного, что только есть, помимо Главы.
Лифт открыл перед нами свои створки, и мы вошли внутрь. Свет, как собственно и во всех зданиях Консорциума, был исключительно приглушенного красного цвета. Лина ударила по кнопке «-2». И лифт быстро отправился вниз.
Лифт остановился, и мы вышли наружу. Мы были в большом зале, который имел свои системы безопасности, но они точно так же реагировали на Исинов их владельцев. Точно так же, какой-нибудь ренегат не мог спокойно пройти, имея в своих руках Исин с руки одного из охотников. Каждый Исин был непосредственно подключен к своему владельцу. И если пульс хозяина падает на ноль, то он тут же становится неактивным. А если просто снять Исин с руки еще живого хозяина, то он не подействует лишь потому, что будет полностью неактивным до того момента, пока хозяин не вернет его себе.
Теперь я опирался только на Лину и понимал, что ей достаточно тяжко. Но мы быстро преодолели зал и добрались до коридора, где я вновь смог опереться на стену. Таким образом мы дошли до двери в хранилище. При входе Лина вновь провела своим Исином у панели и дверь открылась.
Нас встретили вооруженные охотники, тут же направив на нас пистолеты. Они были на взводе и могли совершенно случайно спустить курок. Но выстрелов не было. И Лине помогли меня втащить внутрь.
