— И что вы с ними делаете?

— Вначале я их выслушиваю, а потом отправляю к кому-нибудь из Олдриджей. Доктор Тристан, он?..

— Отец ли он? — спросила Джемма. — Нет.

— А, — сказала миссис Уингейт. — Вы уже сказали нашему шерифу?

— Ад скует вечная мерзлота, прежде чем я… — Джемма перевела дыхание. — Я хочу сказать, что я ему не говорила. Мы поссорились, и он… — Джемма пожала плечами.

— Я понимаю, — сказала миссис Уингейт, — и вы можете быть уверены, что я никому ничего не скажу. Хотя, дорогая, вы ведь знаете, что слишком долго скрывать это не удастся.

— Особенно с учетом того, что с некоторых пор в Эдилине стало модным рожать близнецов.

Миссис Уингейт улыбнулась:

— Да, похоже на то. Как раз сегодня утром одна из женщин, что на меня работает, закончила шить комплекты для мальчиков-близнецов. У меня такое чувство, что та добрая фея, что покровительствует нашей дорогой Саре, пришлет в мой магазин покупателей, которые захотят приобрести для нее подарки.

Джемма шмыгнула носом и улыбнулась миссис Уингейт.

— Вы настоящая бизнес-леди, если так подумали.

— Мне приходится думать наперед. Я пытаюсь выжить в мире массового производства. А теперь пойдемте со мной, и я покажу вам нечто особенное.

— У вас есть туалет?

— Как у меня его может не быть, когда столько леди в интересном положении навещают меня? Вот дверь.

Джемма улыбнулась. Мало кто сейчас называет беременность «интересным положением». Бабушка Джеммы согласилась бы с миссис Уингейт. Она тоже считала, что называть женщину беременной — вульгарно, и ни один воспитанный человек никогда не стал бы использовать это грубое слово.

Когда Джемма вернулась, миссис Уингейт уже разложила на прилавке несколько красивых детских вещей. На этот раз Джемме предстояло узнать буквально все об оборках, буфах, воланах и прочих сборках. Когда Джемма сказала, что Майку понравилось бы, если бы на костюмчиках его мальчиков был вышит какой-нибудь каратист, миссис Уингейт открыла лэптоп, ввела пароль, и Джемма выбрала фотографию, которая могла бы послужить прообразом будущей вышивки.

— К концу недели у меня будет два новых наряда, — сказала миссис Уингейт. — Почему бы вам не зайти ко мне тогда, и мы поговорим о… обо всем?

Когда Джемма вышла из магазина, она чувствовала себя значительно лучше. Она уносила в сумке еще один, четвертый наряд для малыша, которого только собиралась родить. Миссис Уингейт действительно была прекрасной бизнес-леди!

Как только Джемма добралась до компьютера, она написала Джос, спросив ее о Майке и Люке. Джос ответила:

«Прости, что сразу тебе не сообщила, но я так закрутилась, что забыла об этом. Люку предложили работать в кино. По его сценарию ставят фильм. Брэд Питт хочет играть Томаса Кэнона. И я не могу поверить, что никто не сказал тебе ничего о Майке. Он был в ресторане в Форт-Лодердейле и узнал одного парня, которого разыскивают за убийство четырех женщин. Майк скрутил его и доставил в полицию, а при обыске в доме преступника нашли еще одну женщину, которую этот извращенец связанной держал у себя. Майк спас ей жизнь! В качестве награды ему разрешили уйти в отставку досрочно, и при этом пенсию ему будут выплачивать полностью. Они с Сарой и мальчиками навсегда переезжают в Эдилин в конце лета».

У Джеммы упало сердце. Похоже, исполнились желания еще нескольких человек. Если фильм по книге Люка завоюет «Оскара», он подарит ему вожделенное бессмертие. И Майк получил то, что хотел, — предал правосудию настоящего злодея и спас жизнь жертве преступника. Джемма написала Трису письмо обо всем, от «утренней» тошноты, которая отчего-то начиналась у нее в семь вечера, до только что полученных новостей.

В тот вечер, готовясь ко сну, Джемма взглянула на серебряную пудреницу в корзинке для косметики в ванной. Она открыла ее и, посмотрев на маленький камушек в золотой оправе, сказала, повинуясь внезапному порыву:

— Я не думаю, что ты волшебный, но если ты на самом деле исполняешь желания, сделай, пожалуйста, так, чтобы Колин вернулся в мою жизнь.

Камень не подмигнул ей, как на то втайне рассчитывала Джемма. Разочарованная, она закрыла пудреницу и пошла спать.

— Скажи ей.

Слова прозвучали так громко, что Колин проснулся. Он уснул в большом кожаном кресле, которое купил вместе с Джеммой, и когда кто-то прокричал эти слова, Колин сбросил ноги на пол, отчего пружины на кресле сработали и он едва не катапультировался в другой конец комнаты.

Он так глубоко спал, что, проснувшись, не сразу понял, где находится. Бумаги упали с его колен, и сейчас покрывали пол слоем, доходившим ему до щиколоток. Колин обвел взглядом комнату, словно всерьез рассчитывал кого-то увидеть, но он чуял, что, должно быть, еще не до конца проснулся и потому видит и слышит то, чего нет.

— Что сказать и кому? — пробормотал он, встав с кресла. За окном шел сильный дождь, но слова, звучавшие, как он теперь понимал, в его голове, заглушали все прочие звуки, в том числе и шум дождя: «Скажи ей. Скажи ей. Скажи ей». Снова и снова.

Громкий треск, едва не заставивший Колина схватить висящий на ремне револьвер, оказался раскатом грома, за которым почти сразу последовала вспышка молнии. Вчера вечером он не потрудился раздеться. Он перекусил сандвичем, запил его пивом, затем устроился в кресле и стал заново просматривать все материалы об Эйдриане Колдуэлле, он же — Джон Колфилд, он же… Список был бесконечен, но под каким бы именем ни действовал преступник, он оставался все тем же родным дядей Джин.

Последние несколько дней Колин много говорил о нем с Джин. С трудом, но он сумел настоять на том, чтобы их разговоры не затрагивали ничего, что касалось бы их собственных отношений. Колин ездил в Ричмонд и был у Джин в ее квартире, и она дважды приезжала в его офис в Эдилин.

Слушая ее, Колин не уставал спрашивать себя, как могло случиться, что он ничего о ней не знал. Джин рассказывала ему о своем детстве и о том, как дядя пробирался в ее спальню, с легкостью «обманывая» самые хитроумные системы охранной сигнализации. Не останавливали его и решетки на окнах.

— Когда я спрашивала его, как ему удается преодолевать все «рубежи обороны», он смеялся и говорил, что если мы в состоянии выбраться из своего дома, то он уж точно может туда забраться.

Она рассказала ему о том, что ее дядя дважды обнулил банковские счета ее матери.

— Мама так и не смогла оправиться после второго раза, — с горечью сказала Джин. — Ты никогда не задумывался о том, почему я храню свои сбережения в четырех банках и почему имею дело с тремя разными брокерами?

Колину было стыдно признаться в том, что он вообще ничего об этом не знал. Но с другой стороны, счета оплачивал он, а не Джин. Мужская гордость не позволяла ему интересоваться финансовым положением женщины, с которой он имел близкие отношения.

Она рассказала ему о том, как они с дядей помирились, когда Джин поступила в адвокатуру.

— Я думала, что если он будет больше знать о моей матери и обо мне, если он будет видеть в нас живых людей, то не станет у нас красть.

— Но твоя теория не сработала, — резюмировал Колин.

— Не сработала. Я думаю, он решил, что мы должны быть ему благодарны уже за то, что он не причиняет нам зла. — Она рассказала, как мать едва не сошла с ума, когда ее ограбили дочиста во второй раз. — Когда я познакомилась с тобой, я все еще помогала матери и расплачивалась с ее долгами. Я делала все, что могла, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Я не знаю, как бы она выжила, если бы ты не помогал мне оплачивать мои счета.

Чем больше рассказывала Джин, тем больше Колин ужасался своему неведению. Похоже, он совершенно не знал женщину, с которой прожил несколько лет бок о бок. Она не раскрывала ему своих секретов, никогда не говорила о своем прошлом, да и о настоящем тоже.