Тот, кто пренебрегает строгим соблюдением этих он (гириили гиму),автоматически становится «асоциальным» и нередко исключается из общества как чужеродный элемент. Что касается современности, то эта паутина обязанностей отнюдь не исчезла, но ее рисунок становится все более размытым, и признаются многочисленные отступления от жестких норм. Но в тот период, который мы рассматриваем, обязанности и долг соблюдались со всей строгостью. Люди, которые работали не по найму, и представители интеллектуальной элиты, ведущие немного иной образ жизни, чем рядовые японцы, ни в коей мере не избежали всех хитростей этикета, но сумели свести к минимуму последствия пребывания в этой неволе, сумели отстоять право на собственное мнение и на то, чтобы всегда оставаться включенными в активную деятельность. Разумеется, те, кому посчастливилось избежать ига группы, или те, кто эти группы возглавлял, могли в какой-то степени пренебрегать рамками он.Здесь таится одна из причин, по которым реформы Мэйдзи не были выражением воли народа (она в любом случае не могла быть выражена, даже если бы народ этого захотел), но проводились «сверху» теми, кто не был опутан сетью обязанностей, мог мыслить самостоятельно и принимать на себя инициативу. Этим объясняется огромная роль, которую сыграла элита, то есть абсолютное меньшинство, в социальных преобразованиях. Демократизация, изначально направленная на то, чтобы завоевать для Японии почетное место среди наций и дать свободу ее народу, стала только помехой. На самом же деле все реформы были проведены силами горстки политических деятелей, подчинявшихся интеллектуальной элите. Чтобы создать для себя иллюзию, будто они думают самостоятельно, эти люди безуспешно пытались (и им для этого требовалось мужество) с грехом пополам приспособить философские, религиозные и политические идеи Запада к японской действительности. Во второй главе мы рассмотрели, каким образом эти идеи эволюционировали в период Мэйдзи. Народу — производителю благ, выполняющему свое предназначение в обществе — оставалось только следовать прямым указаниям «сверху», принимая реформы и удобства, предлагаемые им (конечно, когда их не навязывали). Врожденное любопытство японцев, тяга ко всему новому и некоторый снобизм привели к тому, что западные обычаи перенимались, по крайней мере в начале описываемого периода, со слегка наивным энтузиазмом. Капиталистическая система довольно долго предшествовала демократизации страны, которая принесла действенные результаты только после Второй мировой войны. Но все же старые обычаи не были окончательно отброшены и, если какие-то из них исчезли, большая часть осталась наряду с нововведениями. Японцы не могли отказаться от этой радости сердца, от того, что составляло их традиционное «искусство жить».

Накопление, наслоение самых разных традиций и устоев присуще японской цивилизации с самого начала ее возникновения. Оно и сегодня придает Японии особую оригинальность и создает, вероятно, самую наполненную культуру, какую только можно себе представить. В самом начале японской истории было принято и ассимилировано влияние Китая, в период правления сёгуна Токугавы эта разнородная смесь устоялась, так что в стране к началу периода Мэйдзи появился настоящий слиток старых обычаев, в котором с трудом можно было отличить исконно японские элементы от заимствованных. Идеи и технические достижения Запада были добавлены не к разнородному сплаву, в котором они растворились, как можно подумать, но к цельному блоку, который принимал только самые необходимые добавления.

Изменения в японском обществе начались в период Мэйдзи и длились до Второй мировой войны. После ее окончания в стране произошли последние важные изменения, затронувшие внешнюю сторону жизни и ее условия, но мало отразившиеся на поведении людей. И в повседневной жизни они, как и раньше, продолжали соблюдать обычаи, причем некоторые из них уходили истоками во тьму веков. Медицина и гигиена, несмотря на применение западных технологий, редко покидали стены городов и очень медленно внедрялись в жизнь людей.

В начале эпохи Мэйдзи врачи в Японии были редкостью, и крестьяне предпочитали в соответствии с обычаем полагаться на молитвы и заклинания для излечения от болезни, а не обращаться к врачу, использующему непонятные им средства.

Традиционная медицина процветала среди всех слоев населения, и, несмотря на усилия государства ввести новые способы лечения, в Японии существовала инстинктивная неприязнь к врачам-иностранцам, эффективность метода которых не была освящена обычаем. Это одна из причин, почему детская смертность в период Мэйдзи оставалась такой же высокой, как во время правления сёгуната. Хотя правительство, встревоженное этим обстоятельством, прилагало неимоверные усилия, чтобы уже в начале эпохи Реставрации провести вакцинацию против оспы, условия жизни в городах и деревнях были настолько тяжелыми (исключение составляли лишь избранные слои общества), что это не позволяло улучшить ситуацию. Вакцинация сократила число смертей от оспы, особенно среди детей младшего возраста, но не могла решить ни проблему, связанную с плохим питанием и несоблюдением правил гигиены, которая часто становилась причиной выкидышей, ни проблем послеродовой лихорадки и других болезней, которые угрожают матери и ребенку.

В деревнях, где нищета была просто ужасающей, детская смертность была связана, помимо всего прочего, с многочисленными убийствами новорожденных, совершаемыми из чисто экономических соображений. В начале эпохи Мэйдзи количество детоубийств резко сократилось, чему немало способствовали новые законы, но все же дегская смертность все еще была крайне высокой. Беременные женщины почти никогда не обращались за консультацией к врачу, но зато к их услугам были разнообразные поверья, меняющиеся от провинции к провинции. Так, например, следовало питаться определенным образом и произносить определенные заклинания, чтобы роды прошли благополучно. Предписывалось облегчать появление на свет младенца призыванием комии молитвой богам, особенно коми,покровительствующему роду (его часто символизировал простой камень), чтобы они защитили ребенка. К этому каменному идолу обращали молитвы, начиная с пятого месяца беременности, гак же как и молитвы к Эбису,одному из семи божеств удачи ( Ситифукудзин)японского фольклора. Камень -комиполагалось ставить на алтарь на седьмой день после рождения ребенка. К моменту родов женщине выделялось особое место (в богатых семьях — отдельный домик, построенный специально для этого случая), где она жила в течение месяца после родов. При родах присутствовала акушерка, которая не только умела их принимать, но и присматривала за новорожденным, приобретая, таким образом, особый статус по отношению к ребенку, которому она помогла появиться на свет. Всю свою жизнь тот должен будет почитать ее и оказывать ей всяческое уважение. Эти акушерки были, как правило, старыми матронами, которые слыли кем-то вроде «жриц в миру» или добрых колдуний, пользующихся особым благоволением богов. Когда у матери не было молока и она не могла сама кормить младенца, на помощь приходила одна из соседок и становилась кормилицей. Даже если эта услуга была временной, ребенок все равно должен был всегда помнить о ней. Как мы видим, он «обрастал» разного рода долгами с самого рождения.

Как только ребенок появлялся на свет, ему давали немного риса, предложенного до этого комирождения в качестве подношения, а также воды, чтобы запить этот рис. Затем, в соответствии с обычаем, этот рис ели мать и как можно большее количество людей. Спустя какое-то время после рождения ребенка в семье проводили очень важную церемонию представления младенца божеству семьи или рода, сопровождающуюся посещением деревенского святилища. Обычно она происходила на тридцатый день после рождения, когда мать могла наконец покинуть свое одинокое жилище и сама представить ребенка богам. Его щипали, чтобы он заплакал и богиня, услышав его голос, могла его узнать. Но перед этим обычай требовал выбрить ребенку голову на седьмой день, оставив только маленькую прядь волос. Эту процедуру, которую часто проводила сама мать, повторяли до того момента, когда ребенок достигнет школьного возраста (то есть до семи лет). К несчастью, выполняли без соблюдения правил гигиены, бритвы были сомнительной чистоты и никогда не дезинфицировались, поэтому почти все дети страдали экземой, поражавшей кожу головы и образовывавшей коричневую корку. Эти раны не лечили: в народе считалось, что они только укрепляют здоровье ребенка. Уродливые корки исчезали сами, когда детей переставали брить.