- Что ж ты думаешь? Все тебе можно?
Рэми вдруг понял, что ошибся и лишив девчонку шального, праздничного безрассудства, вернул ее в суровую, неприятную для ее явь. Не стоило.
- Идем домой!
- Не пойду! - закричала Даша. - И ты за мной не ходи! Слышишь!
- Даша...
Чуть позднее сидел он на скамье у катка и смотрел, как Даша зло режет лед коньками. И хотелось ему пойти, извиниться, да вот только вины за собой он не чувствовал. Да и Даша в извинении, кажется, не нуждалась - спустя мгновение она улыбалась симпатичному, высокому парню, давалась ему в руки, двигалась в такт мелодии флейты, и смеясь, прижималась к новому кавалеру.
Рэми кавалера узнал и мгновенно успокоился - Хлыст, друг Бранше, девчонку не обидит, да и домой проводит. Может, оно и к лучшему - к чему портить Даше праздник только потому, что у самого на душе кошки скребутся?
Людей становилось все больше - все ожидали рассвета, а с ним - удара колокола, оканчивающего праздник. Встали у бортика конькобежцы, а на лед выбежали танцоры. Некоторое время Рэми следил за замысловатыми движениями, но вскоре заскучал. Посмотрел на прижимавшуюся спиной к новому кавалеру Дашу, на ее покрытые румянцем щеки, на обнимавшие тонкую талию чужие руки и усмехнулся.
Что ж, выбор твой. Да и не жаль.
Прощаясь с праздником и с хорошим настроением он скользнул взглядом по толпе зрителей - сначала по рожанам, потом по ложам арханов. И вздрогнул.
Аланна сидела на подушках и скучающе рассматривала пушистую муфту. А за ней стоял виссавиец. Жених.
Закутанный в синюю ткань до самых глаз он отличался от арханов, как отличается орел от оленя. Если сила архана чувствовалась лишь слегка, то синяя аура Элана слепила внутренне зрение так сильно, что Рэми не сразу и понял: виссавиец смотрит в его сторону...
Померкла вдруг аура виссавийца. Мгновенно, безжалостно. Как огонек свечи, задутый сквозняком.
Рэми попятился назад... Но не отпускал взгляд виссавийца, и было глазах Элана все - гнев, смятение, надежда, даже слезы.
Смесь чувств, столь сильных, что Рэми захлестнуло, заставило неосознанно заслониться щитом, отбросить чужие эмоции назад, на Элана, потому как чужие, потому как ненужные, потому как слишком сильные!
Виссавиец медленно бледнел. И все смотрел и смотрел на Рэми, будто видел в мальчишке-маге что-то важное, знакомое. А потом вдруг легко перемахнул через борт ложи и плавно слетел на каток.
Шарахались от безумца изумленные танцоры, бросилась к перилам ложи Аланна, смолкла на мгновение мелодия, чтобы, подчиняясь жесту стоявшего у края катка старшого, заиграть вновь. А Элан ничего не видя шел... К Рэми.
Рэми с головой погрузился в молчание магии, и остались в этом мире только он и бегущий в нему все быстрее виссавиец. Очнувшись, Рэми резко развернулся, врезавшись в праздничную, казавшуюся танцами разноцветных теней, толпу.
Люди его уже не видели. Не переставая смеяться, шутить, не отрывая взгляда от танцоров на катке, они чуть отходили в сторону, давая невидимому магу дорогу. И Рэми бежал. Все быстрее, чувствуя всей кожей, что Элан не отстает, не отказывается от преследования, а пронзает толпу в шагах десятков от Рэми, не упуская юного мага из виду.
Толпа стала реже, фонарики на узкой, заснеженной улице, уже почти не появлялись. Рэми пролетел мимо целующейся парочки, скользнул в темный переулок, и вжался в стену.
От запаха гнили становится плохо. Темнота, чуть рассеянная далекими звездами, густеет. И молчание магии, столько знакомое, давит на грудь, мешает дышать. Где-то вдалеке разносится смех. А здесь... здесь осталось только биение сердца. И в такт ему - шаги виссавийца.
По подбородку течет кровь. Прокушенная губа пульсирует болью. А Элан близко, совсем близко - протянуть руку и дотронуться.
Но виссавиец Рэми почему-то не видит, будто ослеп. Стоит рядом, в двух шагах, тяжело дышит и вслушивается в темноту. Рэми чувствует его запах... сирень, от виссавийца пахнет цветущей сиренью. Свежестью раннего утра. И пряным ароматом магии...
- Этого не может быть! - прошептал Элан, опираясь ладонью о стену. - Он мертв, не береди рану! Это не может быть он...
Рэми еще больше вжимается в стену. Закрывает глаза, усиливая вокруг поле магии. И молится богам, чтобы этот скрывающий лицо урод-виссавиец не заметил и прошел мимо.
И тот прошел...
Лишь спустя пару ударов сердца Рэми удивленно встрепенулся. Обмануть мага так легко? И виссавийцы, холодные, безжалостные целители, хранители морали в Кассии... неужели они способны на чувства?
Рэми вынырнул из вчерашних воспоминаний, не очень-то горя желанием думать о преследующем его виссавийце и о том незнакомце, с разными глазами. Не хотелось думать и о Даше, забыв о которой, Рэми после встречи с виссавийцем вернулся домой. И за которую очень сильно получил позднее от Бранше... мол, Рэми девушку доверили, а Рэми ее даже до дома не проводил.
Не проводил... потому что вернуться на площадь после встречи с Эланом было выше его сил.
Рэми сел на кровати и быстрым жестом стянул через голову тунику. Снял домашние, мягкие сапожки, раздвинул занавеси и лег на кровать, любуясь на усыпанные звездами небо, сам не заметив, как погрузился в глубокий, обжигающий сон.
Холодно. Покрывается мурашками обнаженная кожа и шершавая ладонь проводит по груди, размазывая едкую, неприятную мазь.
- Красивое тело, - шепчет Урий, втирая кашку в живот Рэми. - Жалко. И силы твоей жалко, только вот у меня нет выбора... совсем нет.
И Рэми чувствует, как что-то ласкает его ступни, мягко связывает их вместе, а потом делает виток вокруг голеней, овивает бедра, живот, грудь, шею, щекочет щеку и появляется перед глазами. Росток. Маленький, нежный, и такой безобидный, что касается губ приветливая улыбка.
- А теперь не шевелись, мой мальчик, - сказал Урий. - Не сопротивляйся. Тогда болеть будет меньше.
Нежный росток быстро крепчает, становясь коричневым, и ласкавшие тело побеги вдруг врезаются в кожу, оставляя кровавые следы. И хочется кричать, но губы не слушаются, не размыкаются, и горло будто чужое, пересохла, отказываясь исторгнуть даже самый слабый стон.
Лишь льются из глаз слезы, горькие, беспомощные, и хочется поймать взгляд Урия, да не удается. Не смотрит он на Рэми, лишь поправляет лозу, давая шипам крепче ворваться в тело, разорвать мышцы, добираясь до самых костей. И единственное, что может Рэми - это выгнуться от боли, едва слышно застонав сквозь зубы.
- Тише, мой мальчик, - сочувственно шепчет Урий, гладя волосы Рэми. - Прости меня... но ему нужна сила.
Урий вдруг исчезает с поля зрения Рэми, а где-то рядом слышится звук удара, следом - крик колдуна и треск костей.
- Не тронешь ты моего сына, проклятое создание! - бьет словами, как кнутом кто-то, и Рэми чувствует, как выходят из тела шипы, как уползает куда-то лоза, как он вновь может двигаться, может свернуться комочком на холодном полу.
- Я не знал, о богиня, я не знал, - извиняющее шепчет Урий... - не знал я...
Рэми рывком сел на кровати, потирая виски. Несколько дней один и тот же сон, один и тот же кошмар. Мокрые от пота простыни, пробивающая тело дрожь и шумное дыхание...
Тихий стук в дверь:
- Ты стонал во сне, - сказала Варина, стараясь не смотреть на обнаженного до пояса гостя.
Рэми горько усмехнулся, встал с кровати, прошлепал босиком к столику и налил из кувшина воды, залпом осушив чашу.
- Прости, - прошептал он. - Рис не проснулся?
- Рису надо нечто большее, чем стон, чтобы проснуться, - ответила Варина. - Беспокоюсь за тебя. Бледный ты какой-то, тени под глазами, не ешь совсем... Худой стал, смотреть страшно. Что тебя мучает, а, Рэми? Что тревожит... если тот колдун, то я поговорю с братом. И Урий тебя больше пальцем не тронет. Слышишь? Не молчи, мальчик! Ну же!
