С высоты две тысячи метров штормовые волны казались легкой рябью, а ночное море совсем не страшным. Слева закончился Таманский берег, а впереди раскинулся простор Керченского залива. Во мраке летней ночи дрожали далекие огни: ярким белым светом сияли маяки мыса Подмаячного и косы Чушка, желтоватым мигали огни и окна судов в заливе. В кабине было темно, красным отсвечивали шкалы приборов, ярким зеленым светом горел транспарант «Авто», машину вел автопилот. Внизу темной полосой потянулся крымский берег. В этой части полуострова поселков было совсем мало. Лишь изредка в темной степи мелькали огоньки случайного жилья. На траверзе мыса Зюк самолет отвернул вправо, автопилот строго придерживался маршрута, введенного в бортовой компьютер. После поворота самолет снизился до тысячи метров. Вспыхнули и растаяли в ночи огни поселка Курортное. Пилот сверился с полетной картой, пора было брать управление на себя. Полетное задание было в высшей степени необычным, ну да не привыкать, мало ли чего ему не приходилось делать за годы летной карьеры. Он утопил тангенту радиостанции и вызвал базу:

— Скала, я 713, за четыре пятнадцать прошел отметку восемь…

— Вас понял, — прошелестело в ответ.

Летчик выключил автопилот и чуть утопил левую педаль, нос самолета начал медленно скользить в направлении мыса Казантип. Цифры на индикаторе лобового стекла начали свой бег, отражая изменение курса. Как только самолет оказался на нужном курсе, пилот выровнял машину. Снова ожил далекий голос, и головные телефоны выдали:

— 713, я Скала, вам 555, повторяю, вам 555.

— Принял 555, — подтвердил пилот и щелкнул одним из переключателей. Убрал тягу до минимальной и выпустил закрылки. Скорость машины стала снижаться, грохот турбин сменил свою тональность. Впереди по курсу вспыхнули огни поселка Мысовое. На высоте пятьсот метров машина по широкой дуге начала облет мыса Казантип и расположенного на нем радиолокационного поста ПВО Украины. Внизу мелькнули бухты, покрытые пеной бьющихся о скалы волн. Очертив полную окружность, самолет лег на курс сорок пять градусов. Приемник снова ожил:

— Семь тринадцать, я Дукат, готов к встрече.

Внизу вспыхнули ходовые огни катера, и на воду легла широкая полоса света. Довернув нос в направлении светящейся полосы, летчик полностью убрал тягу и плавно отжал от себя ручку.

— Дукат, я 713, встречайте, иду к вам, — сообщил он по радио и отстегнул разъем шлемофона, убрал закрылки, вжался в кресло и рванул рычаг катапульты. В глазах мгновенно потемнело, через несколько секунд над его головой расцвел белесый купол. В лицо ударил холодный ветер. Дергая стропы, пилот попытался выдерживать направление спуска в сторону катера. Самолет продолжал снижаться, потом с громким плеском вошел в воду прямо посередине светящейся полосы, прожектор на мгновение погас и стал нашаривать в небе болтающегося под куполом человека. Волны оказались достаточно большими, а вода мокрой. Парашют надулся и потащил пилота за собой. Еле-еле удалось погасить купол. Летчик надул спасательный жилет, свинтил алюминиевый колпачок и рванул тросик фальшфейера. Над водой вспыхнул яркий бело-зеленый огонь. Еще немного и рядом закачался катер. Двое моряков зацепили стропы багром и втащили пилота на борт.

— Все в порядке, — заверил его вынырнувший из темноты офицер. — Машина лежит как раз там, где нужно.

Устало кивнув, летчик начал освобождаться от ремней парашюта. Офицер протянул ему зажженную сигарету, летчик блаженно затянулся дымом.

— Вас ждут внизу, — напомнил офицер. Летчик нетерпеливо мотнул головой, он хотел досмотреть все до конца.

Матросы тем временем вытянули откуда-то продолговатый сверток, завернутый в брезент. Полотно убрали, и летчик увидел на палубе чье-то тело в летно-техническом обмундировании и спасательном жилете. Моряки сноровисто закрепили на нем ремни парашюта. Один из них шагнул к летчику и протянул руку:

— Ваш шлем, пожалуйста…

Летчик отстегнул ремешок, стащил шлем и белый подшлемник. Моряк забрал их и склонился над телом. Через минуту они подтащили тело к борту и, раскачав его, перебросили за леерное ограждение. Катер взревел моторами и лег курсом на Таганрог. Совместная операция ФСБ и ГРУ «Данаец» вступила в свою завершающую фазу. А началом всей истории послужила случайная беседа двух посетителей одного очень закрытого санатория.

Давыдов перевернулся на спину и понял: случилось то, что и должно было случиться — он сгорел в первый же день отпуска, и процедура линьки теперь неизбежна, как крах империализма. С ним это происходило из года в год, и бороться с этим было бесполезно. Анатолий уже привык к тому, что первая неделя отпуска всегда связана с солнечными ожогами и сопутствующими им неудобствами, смирился и относился к ним как к неизбежному злу. По небу лениво тянулись рваные облачка. «Вот в такую погоду и сгорают», — лениво подумал капитан, встал и пошел к берегу. Без разбега вяло плюхнулся в воду. Перевернувшись на спину, он, качаясь на волнах, минут пять блаженствовал, а затем выбрался на берег. Ничего не поделаешь, нужно уходить, иначе к вечеру будет только хуже. В этом году отпуск у слушателя Военной академии связи капитана Давыдова А. В. начался позже, чем у остальных членов его семейства. Поэтому было решено, что до того, как он освободится, жена с дочкой погостят у родственников в Подмосковье, а Давыдов изобразит собой передовой эшелон, задачей которого будет являться поиск жилья на время отдыха всего семейства, его обустройство и встреча прибывающих «основных сил». До прибытия «основных сил» оставалось еще около недели. Местом проведения отпуска Давыдовых традиционно было Щелкино — поселок со статусом города на северо-восточном побережье Крыма. Сюда они ездили всегда, если капитану удавалось урвать отпуск летом. Сначала привлекала дешевизна и отсутствие толп отдыхающих по сравнению с Южным Берегом. А потом стало привычкой, или если хотите, семейной традицией. И хотя супруга капитана периодически требовала перенести место отдыха в более цивилизованные Евпаторию или Феодосию, капитан не сдавался и всегда находил аргументы в пользу Щелкино. С точки зрения Давыдова, побережье вокруг городка удовлетворяло самым взыскательным требованиям. Щелкино так удобно располагалось между двумя бухтами Мысовая и Татарская, что если в одной из них был шторм, в другой было тихо. Щелкино задумывался как город для персонала Крымской АЭС. Но с развалом Союза перспективы строительства станции отодвинулись в необозримо далекое будущее, городок стал местом регулярных слетов фанатов виндсерфинга, а на развалинах недостроенного реактора ленинградские диджеи повадились устраивать грандиозные дискотеки под лозунгом «Танцы, танцы на атомной станции». В общем, отдыхающие могли найти себе развлечения по вкусу, было чем заняться даже любителям спелеологии и археологии. К услугам первых невдалеке были Ак-Монайские каменоломни, а почитатели курганов и древних стоянок могли поискать счастья на двух древних городищах. Некогда они «охранялись государством», а теперь не то что на охрану, а даже на проведение сезонных раскопок у академии наук суверенной Украины не хватало купонов. И искатели древних сокровищ после каждого приличного дождя могли в полнейшее свое удовольствие затариваться осколками греческих амфор и костями съеденных древними греками баранов. На горьком многолетнем опыте Давыдов выработал единственно правильный способ борьбы со своей регулярно повторяющейся напастью. При этом руководствовался постулатом: «Ищи лекарство рядом с источником болезни». Лекарство было рядом, и капитан направился к павильону с вывеской «Вина Массандры». Отсчитав положенное количество купонов, стараясь при этом не запутаться в нулях, он под одобрительные взгляды бомжеобразного аборигена потребовал бутылку «Монашеского №37». Затем Анатолий направился на рынок и, отстояв очередь, заказал себе десять чебуреков. Пока их жарили, Давыдов отлучился за абрикосами. Решив, что задача обеспечения авангарда провиантом на сегодня успешно решена, он побрел прятаться от полуденной жары в снятую квартиру. Разгрузив авоськи со снедью, Анатолий снял футболку и направился к зеркалу полюбоваться собой. Эффект был сногсшибательным, спина и плечи приобрели густую бордовую окраску, а грудь и живот приобрели цвет панциря вареного рака. Вздохнув, Анатолий полез под душ. Поскольку администрация котельной считала, что горячая вода летом является непозволительной роскошью, из душа лилась только холодная. Эффект от соприкосновения обожженной шкуры со струями из артезианской скважины был еще тот. Давыдов продержался не более минуты. Минуту он оглашал окрестности жалобным воем и щенячьим повизгиванием. Вытираться не стал, обмотавшись мокрым полотенцем, пошел на кухню. После приема первой дозы лекарства ему немного полегчало, а после третьей он вообще почувствовал себя человеком. До четырех часов пополудни, пока не спадет самая сильная жара, на улицу выходить явно не стоило. Единственным и самым достойным способом времяпровождения оставался сон. Правда, тут он столкнулся с некоей проблемой, лежать на спине и на животе было практически невозможно, кое-как устроился на боку и задремал. Когда Давыдов проснулся, на часах было без пятнадцати три, или выражаясь языком преподавателей кафедры тактики — пятнадцать часов сорок пять минут. Обычно Анатолий любил поваляться в постели и понежиться, но, увы, в данный момент это удовольствие ему было недоступно. Спина, бока и живот буквально горели, а в голову лезла сказочка Киплинга про то, как какой-то ушлый туземный абориген справился с носорогом, насыпав ему под шкуру то ли колючек, то ли крошек от сухарей. Себя капитан видел в роли носорога. Покряхтев и осмотрев свое тулово в ободранное зеркало, оставленное щедрым хозяином квартиры, Анатолий решил отправиться на пляж. Как только он оказался на улице — понял, что надежды на то, что жара спала и солнце теперь не такое свирепое, как днем, его нагло обманули. Солнце палило вовсю.