Запыхавшись, Пол вернулся в квартиру, и, естественно, ему не терпелось узнать мнение мамы о Нанне, о «моей избраннице», как он весело именовал ее.
— Пол, — сказала мама очень серьезно.
— Да?
— Мы должны поговорить об этом.
— Она тебе не понравилась?
— Нет. Она мне не понравилась. — Мама помолчала некоторое время, потянулась за своей чашкой, но больше не могла сдерживаться. Пола прошиб пот, когда ее ладони с громким восторженным звуком вновь и вновь стали ударяться друг о друга: — Она мне не понравилась. Я в нее тоже влюбилась. Она просто феноменальная!
— Да, правда? — сказал он с облегчением.
— Чудесные глаза.
— Да!
— Фантастические волосы.
— Хм-м, — произнес Пол.
— Красивые руки.
— Да, это точно, — подтвердил Пол, довольный, словно создал их сам. — И славный носик.
— Как маленькая кнопка, — сказала мама.
— Да, — ответил Пол. — Такой славный и такой маленький.
— У вас будут красивые дети.
— Ну мама!
— И мне кажется, тебе только на пользу общение с решительной дамой, — произнесла мама.
— Решительная? Нанна?
— Да, она прекрасно знает, чего хочет.
— Да, но мне кажется, что как раз это не самая характерная ее черта.
— Но она на самом деле решительная, Пол. Я уверена.
— Ты словно хочешь намекнуть, что она властолюбива и манипулирует людьми.
— Нет-нет-нет, — запротестовала мама, смеясь, — перестань, пожалуйста!
Пол тоже засмеялся. Сначала он преданно и ласково смеялся над мамой, потому что истолковал ее реакцию как признак ревности и чувства собственничества. Потом он горько смеялся над собой, над своей гиперчувствительностью и чрезмерной реакцией. Конечно, то, что Нанна понравилась маме, значило для него очень много. Он смеялся и сердился одновременно, потому что очень ждал того момента, когда они с мамой наконец поговорят обо всехзамечательных качествах Нанны, а мама вместо этого говорила, что та несовершенна. Пол протянул руку, чтобы снова в шутку схватить маму за кончик носа, но передумал. Он устал и больше не мог шутить.
В разговоре мамы и сына возникла пауза, а потом мама внезапно завела речь о Туне, первой возлюбленной Пола, и о Том происшествии. Опять То происшествие. Но возможно, все, что случилось с ним после него, было все время скрыто в глубине его души, возможно, события не могли развиваться иначе? Сейчас мама говорила о Туне и о том, как Нанна напоминает ее.
— Чем это? — спросил Пол. — Они разные как небо и земля.
— Ну-у-у, — протянула мама, — кое в чем они все-таки похожи. Ты относишься к Нанне так же, как относился Туне. Только не предавай Нанну, Пол.
— Все, хватит, перестань, — попросил он.
— Тебе так хочется ей понравиться, — проговорила она. Он не ответил. Естественно, он не хочет отвечает на такие глупости. — Пол?
Нет ответа.
— Пол?
— Да?
— Ты что? Перестань! Кстати, не хочешь взять с собой несколько страниц книги, над которой я сейчас работаю?
— Это та, про гувернантку?
— Да. Ее зовут Элизабет. А как…. Как тебе понравился «Дом, который уснул»?
— Черт, я забыл про него! — вырвалось у Пола, и поскольку он до сих пор был немного обижен, то произнес это совершенно не стыдясь, не добавляя извинений, как сделал бы при других обстоятельствах. — Но я дочитаю его, как только приду домой. — И мама знала, что он не врет.
Он ушел гораздо раньше, чем планировал, отчасти потому, что был немного растерян из-за предостережения мамы по поводу предательства Нанны, отчасти потому, что ему захотелось пойти домой и дочитать «Дом, который уснул», хотя он и не забыл, как заканчивается этот рассказ. А может быть, он даже дочитал его, просто ему не хотелось снова слышать напоминания о неприятном эпизоде?
Мама дала ему несколько листов рукописи про зеленоглазую Элизабет, дотянулась и поцеловала его.
— Пол, — прошептала она ему в ухо, и Полу показалось, что у него в голове бушует метель, он повернулся, потому что боялся щекотки, как маленький: — Пол, я думаю, что Нанна… фантастическая. И не верь ничему другому!
Дома, в гостиной, Пол налил себе коньяка, лег на арбузно-красный диван, где занимается любовью с Нанной, и взял рукопись рассказа, написанного мамой больше двадцати пяти лет назад на старой печатной машинке без функции исправления ошибок. Когда она печатала, он, возможно, был в школе или играл вместе с Мортеном на поросших травой холмах около интерната для детей с ограниченными возможностями. А может, спал в своей комнате под плакатами с Кевином Киганом и Реем Клеменсом. [55]
Желтоватые, скрепленные вместе листы лежали в боковом кармане его папки с тех самых пор, как он взял их у мамы в октябре, больше трех месяцев тому назад. Он открыл брошюру на третьей странице и продолжил читать:
В ту ночь мальчик просыпался несколько раз, ему снилось, что он плывет на корабле по большим волнам.
Он лежал в кровати, когда мама читала ему это вслух, и раскачивался вверх и вниз, словно был героем рассказа.
На следующее утро, когда мама открыла дверь, а мальчик раздвинул шторы, он закричал так громко, а мама замерла так тихо, что папа тут же примчался посмотреть, в чем дело. Все трое стояли, тесно прижавшись друг к другу, и выглядывали на улицу. Они находились не на поляне в темном лесу. Вокруг них сновали гудящие автомобили, бежали люди, зажав под мышкой сумки и папки и покрикивая друг на друга громкими голосами, дрались коты, лаяли собаки, одна из которых даже подбежала к маленькому белому домику, задрала заднюю лапу и описала его угол.
«Ты что, мама!»
А вокруг стояли такие высокие и большие дома, которых никто в семье раньше не видел. Ни мама, ни папа, ни мальчик — ни даже беленький маленький домик — не знали, что на свете бывают такие высокие и большие дома. Большие дома наклонились и с кислой миной разглядывали маленький белый домик. Дом изумленно моргал своими окнами и был ужасно расстроен.
Весь день мама, папа и мальчик сидели на крылечке перед маленьким белым домом, стоявшим теперь посреди улицы в большом городе. Машинам приходилось объезжать его, и водители гневно грозили кулаками. Когда стало смеркаться, семья ушла обратно в свой дом. Мама закрыла дверь (даже заперла ее), папа выключил свет (но оставил лампу в коридоре на втором этаже), а мальчик плотно-преплотно задвинул шторы. Потом они легли в свои постели, долго ворочались, но в конце концов уснули.
Следующую ночь мальчик тоже спал беспокойно, ему снова снилось, что он плывет на корабле по большим волнам. Но он не просыпался, просто переворачивался на другой бок. Дом скрипел и шевелился, и мальчик открыл глаза раньше обычного, но продолжал лежать в постели до тех пор, пока не начало светать, пока дом не замер на месте и он не услышал, как проснулись мама с папой.
Когда совсем рассвело, мальчик подумал, что родители уже встали. Он зашел к ним. Мама взяла его за левую руку, папа — за правую, и втроем они подошли к окну, раздвинули шторы и выглянули наружу. Теперь семья находилась не в большом шумном городе. За окном было белым-бело. Дом окружал совершенно плоский ландшафт, на улице было тихо и холодно. Бело от снега и холодно от мороза.
Читая это, Пол негодовал. Он помнил, как в этом месте рассказа его мучило любопытство. Ему было необходимознать, что произойдет с маленьким белым домом дальше, и он, конечно, это знал. Пол Бентсен был сыном Марен Бентсен, он вырос на рыбьем жире и сказках. Но, хотя было совершенно понятно, что произойдет дальше, он должен был это знать наверняка. Он помнил, как нетерпеливо слушал впечатления домика от пребывания на Северном полюсе:
Белые медвежата построили снежный лабиринт, тюлени жонглировали снежками, а моржи лежали большой кучей и рассказывали друг другу моржовые сказки. Маленький белый дом дрожал от холода, и слезы его, застывая, превращались в длинные звенящие сосульки, тяжело свисающие с окон и причиняющие им боль. Семья не решилась выйти на улицу. Мама, папа и мальчик сидели, дрожа, в доме, папа положил руку маме на плечи, мама обняла мальчика, а он прижался щекой к папе, так они и грелись.
