— Хорошо, наверное, провести Рождество без детских криков? — спросил Пол.

— Я бы хотел, чтобы в Рождество он был со мной, — сказал Мортен, и больше они не говорили об этом.

В кафетерии гостиницы «Кобберхаугхитта» они ели котлеты из оленины. Мортен что-то рассказывал, он выглядел очень оживленным, и Пол начал подозревать, что он хочет сообщить ему что-то очень важное, по крайней мере просто важное, но все равно не мог сосредоточиться на словах друга. Мортен замолк, выжидающе посмотрел на Пола и, поскольку тот по-прежнему молчал, широко улыбнулся, обнажая солидные щели между верхними зубами, и сказал, что влюбленность Пола нетрудно заметить. Пол не отрицал — ведь он же был влюблен! — но не мог объяснить Мортену, что в данную минуту он был глух и невосприимчив не потому, что думал о Нанне, а потому, что размышлял над недописанной переводческой программой.

Это произошло в один из морозных январских дней. В коридорах кафедры было довольно тихо. Все сотрудники находились на семинаре о путях развития кафедры футуристической лингвистики «Куда лежит путь футлинга?». Средний возраст участников семинара составлял приблизительно шестьдесят лет, и уже не один год никому из них в голову не приходили свежие мысли. Но Пол, Нанна и другие сотрудники моложе сорока лет занимали временные должности, и поэтому их на семинар не пригласили.

Так вот, это случилось в холодный январский день. Внезапно он увиделэто: увидел место глагольной фразы, увидел всю формулу целиком. Ему все стало понятно, схема четко вырисовывалась, так четко, словно была написана толстым фломастером на лежащих перед ним листах бумаги: глагольная фраза должна располагаться после именной фразы, но на один уровень выше, как в языках программирования. Как же они не подумали об уровнях раньше! Сейчас, когда он видел всю формулу, это было так очевидно, что удивляло только, как это они до сих пор не додумались до этого.

Он поспешил записать формулу, пока не упустил мысль, как это уже однажды случилось с ним несколько месяцев назад в читальном зале корпуса Хенрика Вергеланна. Как же она была красива! Как проста, как логична. Он горел желанием поделиться с кем-нибудь, его распирало от гордости, но не только за себя и Нанну, его распирало от гордости за свой предмет.

Он вышел в коридор. В кабинете Ринкель свет был выключен, она, конечно, была на семинаре, да и все равно он не смог бы рассказать ей о своем открытии. Поэтому он понесся по лестницам к Нанне, перелетая через ступеньки, находясь больше в воздухе, чем на твердой поверхности, но на втором этаже было совершенно пусто, ее не было в кабинете, несмотря на то что в нем горел свет. Ее не было в туалете. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Пол сунулся даже в женский туалет. Но там никого не было.

В какой-то миг он начал ненавидеть Нанну за то, что ее нет на месте, когда она ему нужна. Ему пришло в голову, что судьба его наказывает, высшие силы мстят ему от имени всех тех, кому приходилось ждать его все эти годы. От имени всех девушек и женщин, которые, прибегая на свидание, стояли, поглядывая на часы, и мерзли. От имени студентов, к которым он опаздывал на занятия. От имени Мортена, на встречи с которым он столько раз являлся с опозданием. От имени мамы, ждавшей его у кухонного окна, постоянно разогревая обед. Он поклялся взять себя в руки, обещал самому себе, что подобное не повторится.

Потом Пол позвонил маме, но она не ответила. Он находился на грани отчаяния — так велика была его радость и потребность поделиться своим удивительным открытием. Мортен в этом случае не мог выступить хорошим слушателем, поскольку знал о предмете исследования слишком мало. Пол подарил маме мобильный телефон на Рождество в прошлом году, но она все время забывала включать его. Но он все равно набрал ее номер, хотя и не удивился, что мобильный отключен. И хотя он знал: шансы на то, что мама его когда-нибудь услышит, минимальны, — он оставил сообщение на автоответчике.

Так он и стоял, оцепенев от разочарования, но испытывая вместе с тем невиданную доселе радость. Нанна! Где же Нанна?! Пол замирал от негодования, но дрожал от удовольствия. Он глубоко вдохнул своим большим носом и стал медленно подниматься по лестнице к себе в кабинет.

— Тебе у-удалось, Пол. Я знала… я знала, что ты справишься, — говорила Нанна, нет, ликовалаНанна, заикаясь от восхищения. Она была счастлива, как Пол и надеялся, и он совершенно забыл о том, что последние десять минут мучился горьким разочарованием, а несколько секунд почти ненавидел ее. Она была в канцелярии, ходила за почтой.

Они столкнулись на лестнице, она шла вниз, а он вверх. Пол потащил Нанну в ее кабинет и перед тем, как все ей рассказать, плотно закрыл дверь. И теперь она ликовала. Она даже хлопала в ладоши, как маленькая. Так обычно выражает восторг его мама, и это сходство между ними трогало Пола до глубины души.

— С помощью рун… э-э… рунической надписи мы… ты!.. создал формулу, и… и мы обнаружили такую же закономерность в детской речи, в речи говорящих на иностранном языке, при… при афазии… в пче… пчи… подчи… и, наконец, в этой рунической надписи, — продолжала Нанна, возбужденная и счастливая, речь ее стала совершенно бессвязной, а по щекам потекли слезы. — Спа-спасибо, Пол! Б-большое спасибо.

— О, я… это такая мелочь, — произнес Пол, не понимая, что говорит. Поскольку речь шла совсем не о мелочи. — Вот мы и закончили, — подвел итог Пол, глядя на нее сверху вниз. — Как ты сказала? В подчи…?

— Теперь все связано вместе, Пол. Ты обнаружил связь! В подчиненных предложениях. Я неправильно выразилась? — спросила Нанна, сбитая с толку. Она вытерла глаза, размазав по щеке тушь, с наигранным ужасом посмотрела на черные частички, оставшиеся на руке, сунула указательный палец в рот и стерла мокрым пальцем остатки косметики. — Я наверняка оговорилась. Я только хотела сказать… хотела… Спасибо! Спасибо, Пол!

Она засмеялась. Он тоже. Неудивительно, что Нанна заговаривается, что сказанное в момент, подобный этому, кажется бессвязным, но так странно, что она говорит «подчиненные предложения», а не «придаточные предложения», успел подумать Пол. Это как если бы химик сказал «марганцовка», а не «перманганат калия». Нанна подошла еще ближе, почти вплотную к нему, и он почувствовал прикосновение ее тела. Все мысли о проекте, о компьютерных языках, о рунических надписях и придаточных предложениях вылетели как у него из головы, так и из кабинета. Здесь остались только тела. Два тела, прижавшихся друг к другу. Она смотрела снизу вверх, рот ее был полуоткрыт, а глаза прикрыты. Он наклонился и прильнул к ее губам, нашел ее язык, на удивление гладкий и холодный.

— Я не должна… — произнесла она и отступила на шаг. Черт бы побрал этого Кристиана с буквы «К»! Рот Пола был похож на влажную открытую рану посреди лица. Внезапно он с болью понял, что не знает, куда девать руки. Он сложил их за спиной, как придурковатый констебль во время патрулирования улиц, и стал покачиваться с пятки на носок, с пятки на носок, размышляя, приобрела ли уже его кожа такой же голубой цвет, в какой выкрашены стены (на самом деле он чувствовал себя не столько неуверенным, сколько покорным, но все равно несколько минут ему не удавалось прогнать такие мысли).

— Садись, — сказала Нанна, указывая на стул для посетителей. Сама она села в офисное кресло, и ее письменный стол разделил их, как баррикада. — Давай поговорим о деле, — произнесла она шутливо, испытывая облегчение оттого, что они могут побеседовать о чем-то конкретном, нейтральном и безопасном, и баррикада между его и ее телом сделалась еще выше.