— Да? — Голос ее прозвучал совершенно нейтрально. То, что она не ответила ему ледяным тоном, придало ему мужества сказать:

— Я просто хотел поблагодарить.

— И вам спасибо, — ровно произнесла она. Наступило молчание.

На стуле Ринкель сидел молодой человек и с интересом смотрел на Пола.

— Вижу, у вас посетитель. Я… я лучше зайду в другой раз, — проговорил Пол, быстро вышел, закрыл дверь и во второй (или третий?) раз за короткое время почувствовал, что его охватывают прежние хамелеонские наклонности. Он немедленно испытал раздражение от того, что юношеская неуверенность и ее последствия снова начинают его мучить.

Она старше его почти на двадцать лет. Она его начальник, черт возьми! Пол был не в состоянии вернуться к своему письменному столу, заваленному распечатками огромных таблиц «Excel», вместо этого он быстро зашагал по коридору, кивнул коллеге, пытаясь избавиться от чувства, что его кожа сливается с яично-желтыми стенами. Ему хотелось по-детски затопать ногами, чтобы дать выход агрессии и стряхнуть с себя остатки кожи хамелеона. Почему юноша сидит на этом стуле, на ее личном стуле? Может быть, он сын Ринкель?

Пол понесся вниз по мраморной лестнице, мимо отдела фонологии на втором этаже, вниз, на первый этаж, мимо стойки администратора по направлению к гигантским входным дверям. Он знал, что юноша не может быть ее сыном. Он сидел на ее стуле с выражением собственника на лице: молодой мужчина, охраняющий свою женщину, свою добычу.

Навстречу Полу шел Паульсен в сопровождении какой-то женщины. Пол чуть не сбил ее с ног. Впоследствии они — он и та женщина — сойдутся во мнении, что их встреча в дверях очень напоминает расхожий эпизод из посредственных фильмов, а именно ту ключевую сцену, в которой герой и героиня впервые видят друг друга.

Нанна и Пол, лицом к лицу; автоматически открывшаяся стеклянная дверь; Паульсен, сменивший оперение на зимнее в виде синего костюма; все еще раздраженный Пол, маленькое открытое лицо Нанны — все это замерло. Паульсен придержал тяжелую дверь, которая по истечении запрограммированных пятнадцати секунд начала наезжать на Нанну, он сделал это по-рыцарски, словно почувствовав магию, возникшую между Нанной и Полом, а может, потому, что ни один мужчина не может не быть галантным по отношению к ней.

На Пола смотрела невысокая, хрупкая и узкокостная женщина. На ней был тесный свитер, под которым обозначались округлые груди. У нее светлые волосы (светлые от природы, но еще осветленные ее замечательной парикмахершей, о чем Пол, естественно, не знает), большие темно-синие глаза. Сейчас они глядели прямо в глаза Пола. Белки вокруг радужной оболочки немного покраснели и были похожи на мерцающий перламутр. В ее взгляде сквозил розовый отблеск — словно она только что плакала, словно нуждалась в утешении и защите.

— Пол, — проговорил Паульсен. — Это… Нанна Клев. Наша новая стипендиатка.

— Привет, — ответил Пол и пожал ее руку. Он обратил внимание на то, что у нее удивительно узкие ладони. — Пол Бентсен. Я работаю на отделении футуристической морфологии.

— Привет, Пол, — сказала Нанна, и голос ее оказался сладким, как и обещала внешность.

На самом деле Пол прекрасно знал, что на отделение фонологии должна прийти новая стипендиатка, которая будет работать над определением ареала распространения увулярного «р», он даже слышал, как упоминалось ее имя. Он знал, что совсем недавно она была в США, а потом в Стокгольме. Ему было известно, что докторскую диссертацию она защитила в Чикагском университете, хотя училась в Тронхейме. Пол знал, что ее диссертация получила высокие оценки. Он даже помнил, что Ринкель сотрудничала с Университетом Чикаго. Он кое-что слышал о Нанне Клев, просто никогда особенно ею не интересовался. И если бы он внимательно слушал американца с собачьим лицом, он бы знал, что Джек Миллз был в восторге от Нанны, а это ужасно не понравилось темноволосой норвежской лингвистке.

Пол не помнил как, но все трое зашли внутрь здания и теперь стояли в фойе. Нанна, запрокинув голову, рассматривала зал высотой в пять этажей. Она заметила эскалатор. «Ой, — сказала она, — как здорово!» Она радовалась как дитя, на ее щеку упал светлый локон. Коротко подстриженные на затылке волосы лежали на ее голове как светлый шлем. И Пол понял, что Нанна — самое чудесное создание из всех, что он когда-либо видел, и он должен обладать ею. И вот она заметила аквариум. «Аквариум», — почти крикнула она, и ее брови взмыли вверх, как два птичьих крыла. С этого момента и начинается история Пола. Именно здесь начинается история рыжеволосого лингвиста.

Обычно Пол навещает маму по понедельникам. Случается, ему что-то мешает: встреча, срочная работа, женщина, которую надо обслужить, а еще лучше дождаться, пока она его обслужит, но чаще всего вечер понедельника он посвящает маме, по-прежнему проживающей в квартире в Фагерборге, в той самой, где Пол вырос.

Он направляется к ней сразу после работы: из своего кабинета проходит по лестнице, спускается через огромные стеклянные двери, идет через Исследовательский парк, по мостику, ведущему к кафедре метеорологии, напевая по дороге. Потом он обычно сокращает путь, проходя через лужайку (где весной и в конце лета лежат стада студентов), и шагает через мощеную площадь между гуманитарным и социологическим факультетами. Оттуда он следует по улице Согнсвейен, взбирается на пологий холм к церкви Вестре-Акер и всегда бросает взгляд в сторону могил бабушки и дедушки — по старой привычке, а еще потому, что считает это самым малым, что может для них сделать. Потом Пол спускается к улице Киркевейен, покупает в киоске на бензоколонке три кокосовые булочки (обычно ему не приходится ничего говорить, кокосовые булочки достают с полки и кладут на прилавок еще до того, как он к нему подходит) и широкими шагами проходит последние несколько сотен метров до маминой квартиры. Пол Бентсен всегда ходит быстро.

В тот понедельник, когда он познакомился с Нанной, Пол шел быстрее обычного, он почти бежал, и это один из тех редких случаев, когда, пробегая мимо церкви, он не вспомнил о своих умерших родственниках. Он чуть не забыл купить кокосовые булочки и поднялся в квартиру на пятом этаже, перескакивая через ступеньку.

— Я влюбился, — выпалил Пол, как только мама открыла дверь. Он наклонился и поцеловал ее мягкую щеку, втягивая в себя успокаивающий сухой и сладкий запах мамы.

— Ты всегда влюбляешься, — ответила Марен. — Ты всегда влюблен в какую-нибудь женщину.

— На этот раз все иначе. Совсем иначе. Я не просто влюбился. Я полюбил.

— Входи! Иди садись! — сказала мама. — Чай сейчас будет готов.

Внезапно она захлопала в ладоши, как всегда делает от радости, а потом развернулась и поспешила по длинному старомодному коридору через буфетную в кухню. Ее рыжие волосы светились, пока она не исчезла из поля зрения.

У мамы Пола большая многокомнатная квартира, расположенная на последнем этаже. Здесь эркерные окна, и свет с улицы попадает не во все уголки квартиры: длинные коридоры всегда погружены в полутьму. В квартире есть два крошечных балкона, один выходит во двор, другой на улицу, оба огорожены кручеными железными перилами. Марен Бентсен — богатая женщина. Она заработала себе состояние в последние десять-пятнадцать лет и могла бы жить в гораздо лучших условиях. Но ей нравится эта квартира, где она прожила всю свою жизнь: была ребенком, молодой матерью, зрелой, а теперь стареющей женщиной.