Пол помнит, как стоял рядом с мамой, державшей в руках кучу мешков из гастронома на углу, тянулся к щеколде на синей двери и гордо отпирал ее для них обоих. Он приходил домой из школы с ранцем за спиной, один, вместе с Мортеном, а потом с многочисленными девушками. Он напивался вусмерть, блевал рядом с синей дверью, полз, воняя, вверх по лестнице, надеясь, что мама не проснется (она всегда просыпалась, но никогда его не ругала). В день Того происшествия, в тот день, когда все обнаружилось, он стоял перед этой дверью, рядом с замочной скважиной краска была вспучена, он помнит свою руку на ручке двери, но понятия не имеет, ни как попал сюда, ни как потом поднялся по лестнице к маме.

Пол удивился, что думает о Том происшествии, но не испытывает ни отвращения, ни стыда, только тоску по тому, что находится за этой синей дверью. Вот он стоит, взрослый человек, занимающий ответственную должность, с ключом в руке, он уже вставил ключ в замочную скважину, но еще не повернул его, и его переполняет радость. Затем Пол повернул ключ, опустил ручку вниз и толкнул дверь. Поднимаясь по лестнице, он пытался понять происхождение этой радости, но не смог, как не смог определить причину ранее испытанной подавленности. Нанна, проект, мама. Может быть, все дело просто в желании посидеть в ее пыльной гостиной и поболтать о Нанне. Сейчас он уже многое может рассказать. Это интересно всем мамам — включая его собственную, романтически настроенную:

Она на год младше него, выросла в Хамаре, в доме на две семьи у собора, ее мама — учитель, папа — ревизор. Она говорит на распространенном в тех местах восточнонорвежском языке, но при необходимости может перейти на хедмаркский диалект. От сильного волнения она обычно начинает заикаться. Ее брат только что закончил обучение и стал дантистом, он живет с девушкой, но детей у них пока нет. Основной специальностью Нанны является лингвистика, она также изучала немецкий и английский. Она училась в Тронхейме и снимала квартиру вместе с подружкой из Хамара. После школы, до отъезда на север, год проучилась в Высшей народной школе района Румерике по специальности «драматическая актриса». С восьми лет она поет в хоре. Не любит ходить на лыжах, но хорошо плавает. Она наверняка потрясающе выглядит в купальнике с мокрыми волосами и жемчужинками воды на плечах. О да, он хочет поговорить о Нанне. Но сначала он расскажет маме о проекте. До сих пор это было как-то некстати, но сейчас, сегодня время пришло.

Он начал говорить сразу, как только вошел в квартиру и обнял маму. Он тараторил так быстро, что его история получилась бессвязной, он перескакивал с одного на другое и слишком углубился в предмет. Мама усадила его на диван, и он получил столько внимания, сколько ему требовалось, она говорила с сыном, глядя на него сверху вниз, терпеливо, как мамы говорят с взволнованными детьми. Она снисходительно успокаивала его, но вместе с тем проявляла любопытство. Ну да, ей очень хотелось послушать, но было понятно, что рассказ ребенка гораздо важнее и интереснее самому ребенку, чем ей, взрослой.

— Успокойся, Пол. Подожди, я принесу чайник. Ты ведь не забыл кокосовые булочки? Вот я уже и пришла.

С чашкой чая в руках и булочкой перед собой на столе, в компании спокойно кивающей напротив мамы он начал сначала:

— Это грандиозно, понимаешь. Необычайно интересный проект, и на нем можно хорошо заработать. Мы… она открыла каркас всех языков.

— Каркас?

— Ну не в прямом смысле, конечно. Считай это метафорой. Если ты с чем хорошо знакома, мама, так это с метафорами.

— На самом деле мне лучше известны клише.

— Ну мама. Попытайся понять! Нанна открыла основополагающую структуру всех языков.

— Я пытаюсь понять, Пол. Но не могу. Что ты имеешь в виду?

— Слушай меня, мама, — сказал Пол, делая ударение на каждом слове в попытке говорить медленно и четко. — Нанна годами работала над этим проектом. Ты понимаешь?

— Да, этопонять нетрудно.

— И ее проект совершенно… изумительный.

— Ну, все, что связано с этой дамой, изумительно.

— Правильно. Нанна углубилась в недра грамматики и достигла самого дна. И она вывела… как бы это сказать… некую формулу, описывающую общие черты всех человеческих языков.

— Ага, и что эта формула собой представляет? Не забывай, что мне надо выдавать информацию по чайной ложке, мальчик мой.

— Ты же знаешь, что, как бы языки ни различались между собой, у них есть множество общих черт.

— Ах вот как.

— Например, во всех языках есть гласные и согласные.

— Конечно.

— И хотя в разных языках наличествуют очень отличные друг от друга гласные и согласные, тот факт, что во всех языках есть и те и другие звуки, является общей чертой.

— Хорошо, это я понимаю. Хочешь еще чаю? А что еще у них общего?

— Да многое. Нет, спасибо. Хотя да. Добавь кипяточку. Ну, например, за несколькими возможными исключениями, во всех языках существует система личных местоимений.

— Первое лицо…

— Правильно, это тот или те, кто говорит.

— Второе лицо…

— Это тот или те, к кому обращается говорящий.

— И третье лицо.

— …это тот или те, о ком говорят. Молодец, мама. Ты заработала три очка.

— Ну, я же все-таки кандидат наук. А еще есть общие черты?

— Да, их множество. Ты и сама это знаешь, просто не задумывалась об этом. Вот возьмем еще одну вещь. У каждого слова есть выразительная сторона — это то, что видится или слышится, и содержательная сторона — это его значение.

— Об этом говорил Фердинанд де Соссюр.

— Мама, я в восторге.

— Ты же знаешь, у меня особое отношение к швейцарским мужчинам.

Пол пропустил это замечание мимо ушей и настойчиво продолжил свое повествование:

— Все языки объединяет то, что связь между выражением и содержанием случайна. Произвольна, как говорил Соссюр.

— Хм. Ну ладно. Наверное, я это забыла. И что это означает — связь случайна?

— Что не требуется, чтобы выразительная сторона слова была каким-то образом похожа на то, что это слово обозначает. Слово «кошка» выглядит совсем не как кошка, у него нет хвоста и шерсти, и по звучанию оно не похоже на кошку, оно не мурлычет и не мяукает.

— Спасибо, спасибо, это я знаю.

— Хорошо, тогда ты понимаешь, что связь случайна. Ничего в комбинации звуков к-о-ш-к-а не указывает на то, что это слово должно обозначать именно это животное.

— Нет, конечно.

— Вот! И одно и то же содержание имеет различное выражение в разных языках. Cat, chat, Katze, felis…

— Ладно. Значит, Нанна работала над этим?

— Нет, нет, я просто пытаюсь выдавать информацию по чайной ложке, как ты и просила. Это предыстория. Я просто привел тебе несколько примеров того, что языки похожи, несмотря на то что на первый взгляд они совершенно отличны.

— Хорошо. Тогда что же она сделала? В чем заключается ее открытие?

— Ей удалось в какой-то степени обнаружить общие грамматические принципы, на которых строятся все языки.

— Ах вот как. Каркас. Или формула, о которой ты говорил?

— Точно. Формула построения предложений. Подумай о членах предложения, мама! Подлежащее, сказуемое, дополнение.

— Ладно, я думаю о членах предложения. Здесь тоже есть что-то общее?

— Да, есть. Хотя очевидно, что и в этом языки разнятся.

— Ну, это я знаю.

— Мама. Ты сама просила выдавать тебе информацию по чайной ложке, а теперь обижаешься на это.

— Прости.

— В турецком и праскандинавском на первом месте обычно стоит подлежащее, а на втором дополнение, после этого сказуемое. В классическом арабском и кельтском идет сначала сказуемое, потом подлежащее, потом дополнение.

— А в норвежском подлежащее, сказуемое, дополнение?

— Да.

— Например «Пол любит Нанну»?

— Правильно, мама. Ты во многом совершенно права. Но это различия, лежащие на поверхности. Однако если мы углубимся, то обнаружим, что в своей основе языки похожи. И именно над этими грамматическими характеристиками и работала Нанна. Над структурой предложений и фраз.