Нетвердые ноги уносили пьяницу прочь. Да, подумал он, надо бросать пить этот проклятый ром, пока еще жив. Наверняка это сигнал. Этого даппи послал мой дедушка, чтобы я поостерегся. Надо бросать пить. Безмерно горькая мысль для человека, который обожал бутылку.

«Голый даппи с двумя револьверами, а? Спаси меня Боже Иисусе. Ни глотка больше. Завязываю. Даже пробки от бутылки не понюхаю, никогда, сэр».

—Бомбаклаат! — сказал Богарт, заливая открытую рану крепким ромом. — Так ты четырех Вавилонов положил? Не могу поверить.

—То ли пять, то ли шесть, — протянул Риган. — Не помню точно.

Молодые члены банды, собравшиеся вокруг сарая под названием ранчо Солт-Лэйк-Сити, выражали свое неподдельное удивление и восхищение. Никому из четырех парней, которым посчастливилось там оказаться, когда явился, выбравшись из канавы, Айван, этого никогда не забыть. Острая боль, причиненная крепким ромом, ничуть не уняла его эйфории. Он уже разыграл драматичную сцену перестрелки в лицах. Пока рассказывал, подробности приходили с фотографической резкостью и ясностью вспоминаемого фильма.

—Скоро заживет, — сказал Богарт, осматривая плечо. — Все не так плохо. Иисусе! Четыре Вавилона!

Айван что-то писал на клочке бумаги.

—Бвай, как тебя зовут?

—Алан Лэдд, сэр. — Алан Лэдд был горд тем, что выбор пал на него.

—Возьми это и отнеси редактору, но не позволяй ему задавать вопросы. Ты понял?

Мальчик энергично закивал.

—Просто брось и беги, — посоветовал кто-то.

—По виду ты светлый парень, беги к нему, — сказал Риган и прочел с листа:

На моей пластинке записана история преступления. Риган

—Да, сэр, Миста Риган, — сказал Алан Лэдд и стал собираться.

—Посмотри эту одежду, — сказал Богарт. — И ковбойку можешь взять.

—Ты знаешь Ночного Ковбоя? Найди его, ман. Скажи, что мне нужны еще патроны. Все, что у него есть. Сюда, на ранчо, и принеси. Я сюда вернусь…

—Все будет, ман… Но четыре Вавилона — вот пластинка-то.

—Хоть столько, — ответил Риган.

—Иисусе.

Она знала, что, как и все остальные в доме, не уснет в эту ночь. Она убавила как можно тише ящик-громкоговоритель, чтобы маленький не услышал из сводки новостей что-то, что могло бы его расстроить. Она была уверена, что полиция уехала, но каждый звук, доносящийся снаружи, заставлял ее вставать и прислушиваться. Все ночные звуки казались враждебными.

—О Иисусе, — пробормотала Эльза, встала и перешла в другую комнату. — Иди ко мне, любовь моя, — сказала она, открывая объятия. — Я знаю, тебе никак не заснуть.

Ман-Ай смотрел на нее печально. Он не плакал, но слезы наворачивались ему на глаза. Его личико казалось лицом старика, когда он полез к ней на руки.

—Что случилось мисс Эльза? Где дядя Айван и мой папа?

—Тише, — сказала она, — твой папа скоро придет. Тише. Давай спать.

—Почему весь Вавилон ищет дядю Айвана?

—Не знаю, правда не знаю, Ман-Ай. — Она принялась его укачивать.

—Как мне заснуть, мэм? Что-то случилось. Я знаю, что дядя Айван попал в беду.

—Тише, мальчик, ничего страшного. В какую-такую беду? Не тревожься понапрасну. Давай спать! — Эльза крепко прижала его к себе и стала укачивать. Она почувствовала, как напряжение оставляет его тело, и увидела, что он закрывает глаза.

—Но я рад, — пробормотал он сонно, — все равно я рад, что он их пострелял.

—Не говори так, Ман-Ай, — сказала она и посмотрела в его детское лицо. Бедняжка, остался без мамы. Почему он всегда такой печальный? Она убрала его дредлоки со лба и увидела, что в сонных глазах мальчика таится свирепость.

—Рад я, — шептал он во гневе, — очень рад. Ман-Ай и сам не знает, что говорит, подумала Эльза, как он может что-то понимать? Она увидела, как мальчик забывается на ее руках тревожным сном, и ей стало уютнее, когда он расслабился и она услышала его тихое дыхание.

Эльза, должно быть, задремала, потому что, когда она очнулась, перед ней стоял Айван.

—Айван, вся полиция…

—Айван мертв, — сказал он, улыбаясь. — Настало время Ригана.

—Полиция ищет тебя. Педро пошел тебя предупредить.

—Полиция здесь была? Когда? — Он заинтересовался, но вряд ли забеспокоился. Скорее наоборот, на его лице проступило почти радостное оживление.

—Сразу, как ты ушел. Говорят, ты застрелил полицейского — правда? — Глядя на его лицо, она почувствовала боль безнадежности.

—Думаешь, одного запалил? — Его глаза загорелись. — Четверых я грохнул.

—Айван, не говори так… Бог простит тебя. Бог простит тебя, Айван.

—Риган, — ответил он. — Айван мертв. Почувствуй разницу… Скоро ты услышишь, как обо мне заговорят.

—Что с твоим плечом? Где ты собираешься прятаться?

—Прятаться? Кто прячется? Я не прячусь, Эльза.

—Но вся полиция ищет тебя — все до одного! Он оторвался от поисков в своем ящике.

—Теперь-то ты веришь?

—Чему?

—Тому, что я стану известным? Слушай радио, ман, ты все услышишь.

Эльза посмотрела на него внезапно потемневшими глазами. Она пыталась справиться с приступом истерики.

—Ты с ума сошел! Айван, ты не в своем уме!

—Почему это не в своем уме? Нет, я не сумасшедший, я просто злой. Что мне еще делать? Чтобы они опять раздирали мне спину и вышвыривали меня? Никогда. Не пройдет у них. К чертям! Меч их да внидет в сердца их — Рррриган на них пошел! Ураган на них пошел, блаадклаат!

Она глянула в его дикие, сверкающие глаза и поняла, что он сошел с ума.

—А где «хонда»?

—"Хонда"? Наверное, Вавилон забрал.

—А что с нами всеми станет? Как Педро будет торговать?

—Смотри — я ушел. Вавилон может вернуться. Скажи Педро, что мне нужны патроны. Скажи ему, чтобы нашел меня — он знает где.

—Куда ты идешь?

—Искать Жозе. С него все началось.

—Что ты хочешь с ним сделать?

—Чо, — сказал он с улыбкой, — об этом ты прочтешь завтра. — И ушел.

Она почувствовала, как руки мальчика обвили ее, и поняла, что на этот раз ей нужен он.

— Не бойтесь, мисс Эльза, Вавилон не схватит дядю Айвана, — прошептал он.

—Сейчас его зовут Риган, — ответила она и почувствовала, как у нее льются слезы. «Он сошел с ума, — подумала она, — но все равно мы должны стоять за него — пока достанет сил».

—Нет, нет и нет! — голос главного редактора был утомленным, и нотка раздражения проступала сквозь его годами культивируемое спокойствие. — Дело вовсе не в том, что мы прославляем преступление. Это сущность самой истории, драматичной по своей природе.

Нет! Робингудовский элемент отнюдь не выпячен, по крайней мере, ни им самим, ни его редакторами… Читатели — вот кто здесь главный! Как можно было не ожидать от них отклика на мотив неудачника? Один человек против всей армии? Что, заголовки? Ну что ж, автор заголовка, пожалуй, немного перестарался:

На моей пластинке записана история преступления, — хвастается Риган.

Возможно, тут равновесие и впрямь немного утрачено, но взгляните на передовицы. Разве они не порицают насилие? Разве не чтут вечную память отважных стражей порядка, ставших величайшими жертвами? Не призывают все слои общества содействовать полиции? Не надеются на скорейшее задержание человека по имени Риган?

Само собой разумеется. Действительно, пятеро его самых опытных репортеров углубились в предысторию событий. Они сделали на них слишком сильное ударение? Вряд ли, если вы хоть немного представляете, какой интерес вызывает все это у общества. Редакция завалена письмами, и телефон звонит не переставая. Конечно, некоторые из читателей — не более чем любопытствующие, но сотни из них имеют свой взгляд на случившееся и неоценимую информацию, которую готовы нам предоставить. Журналист должен следовать за своими читателями, разве это вам не известно?