Айван с силой тряхнул головой, надеясь стереть эту картину, но женщина в гамаке продолжала раскачиваться, и ее волосы время от времени волочились по земле. Потом она заговорила, и Айван испытал повторный шок, потому что голос несомненно принадлежал мужчине. Дверь открылась, и во двор вышли два других привидения. «Бамбо, — пробормотал Айван, снимая очки, — Бамбо! Ты хочешь сказать, что есть американские растаманы?» Это они и были — белые дредлоки. Волосы вышедшего мужчины взъерошенной копной торчали во все стороны и падали на плечи. На нем были только джинсы, обрезанные по колено, большущая борода, такая же лохматая, как волосы на голове. Женщина рядом с ним была блондинкой, с очень коричневым цветом кожи, и на ней ничего не было. Вообще ничего! Айван увидел пушистое облачко волос в основании ее выступающего живота. Эта пара, судя по их широким странно-застывшим улыбкам, была счастлива. Женщина держала в руке жестяное ведро, мужчина — трубку, которую он протянул лежащему в гамаке. Женщина подошла к козлам и в самой бесстыдной манере присела перед ними на корточки. Козлы отбежали, насколько позволяла веревка. Женщина схватила веревку и подтянула одного из них поближе. Затем, поставив ведро на землю, протянула руку в шерстистое подбрюшье в поисках вымени.

—Давай-давай, подои его хорошенько. Спорим, у тебя получится? — пробурчал Айван, и чуть не рассмеялся вслух, когда ее рука нащупала козлиные яйца.

—Говорят, белые люди все могут — выдои-ка из него немного молочка.

Женщина выругалась и потянула к себе другого козла. Айван понял, что у него начались видения. Колли, который он недавно покурил, наверное, самый мрачный на этом острове. Но кто эти люди? Они тут, кажется, давно, кожа у них глубоко коричневая, не считая красных пятен от укусов москитов.

Все трое были так обдолбаны, что едва передвигались, и мужчины, не переставая смеяться, говорили медленно и с большим трудом.

—Я такой заебаный, — пробормотал один из них.

—Это точно, — пробубнил Айван. — Но я этого не вынесу.

Мужчина встал и усталой походкой отправился в сторону барбекю.

—Ну давай, — выразила свое недовольство женщина. — Возьми эту ебаную трубку.

—Давай-давай, — сказал другой мужчина.

—Все в порядке. — Женщина поднялась и поспешила за ними. Ее плоская батти была испещрена воспаленными красными прыщами. Мужчины сняли шорты, и все трое улеглись на теплое барбекю, напоминая Айвану свиные туши, выложенные на просушку.

Подождите-ка, пока солнце сядет, москиты закусают ваши задницы. Бвай, кто бы мог поверить в такое, а? Но ведь это точь-в-точь даппи. Маас Натаниэль Френсис, где же вы? Вы не видите, что творится у вас на дворе, сэр? Лучше я уйду отсюда, с меня довольно. Проезжая мимо ворот, он заметил какую-то вывеску. «Что бы это могло значить? — подумал он. — Южный Вудсток?»

Айван поспешил в город, на большой скорости вписываясь в крутые повороты. Он гнал так, словно демоны сидели у него на хвосте. Два раза чуть не разбился, но все равно скорость не сбавлял. Он весь отдался езде: ритму спусков и крутых виражей, встречному ветру, темным дорогам и изо всех сил старался опустошить свое сознание. Но духи скорби и разорения не отставали от него.

Дорога назад показалась ему гораздо короче. Когда Айван ехал туда, он оставил одну страну и оказался в другой, и расстояние было соответствующим. Сейчас, к глубокой своей печали, он понял, что это все одна и та же страна, и путешествие его оказалось коротким.

Он чувствовал себя лишенным корней, по воле случая заброшенным в мир, который не знает ни законов, ни границ. «Айванхо Мартин, ты ведь взялся ниоткуда», — горько говорил он себе и, испытывая боль от потери чего-то очень важного, понимал, что осознание его важности приходит только с потерей. «Умножающий знания умножает скорбь», — как говорит Рас Петр.

Вместо радостного триумфального возвращения домой, которое он предвидел в своих мечтах, он внезапно и без всякой подготовки столкнулся с тем, что никакого дома у него больше нет. «Давай, парень, вперед, ты взялся ниоткуда».

Когда Айван вошел, Рас Петр и Эльза сидели за столом, и между ними лежала Коптская Библия. Оба подняли глаза. Рас Петр первым нарушил тишину.

— Хайле, брат мой, одно сердце, ман.

Эльза поднялась ему навстречу, но что-то ее остановило.

—Айван, что случилось? У тебя такой вид, словно ты даппи увидел.

—Может, одного и увидел, кто знает, — с улыбкой сказал Педро.

—Айван, ты голодный?

Айван рассеянно поцеловал ее и направился в спальню.

—Не голодный, просто устал, — сказал он.

—Где ты был так долго?

—Нигде не был — и дай Бог никогда больше там не бывать, — сказал он и свалился на кровать.

Эльза стояла в дверях и наблюдала за ним с обеспокоенным лицом и с дурными предчувствиями.

—Все хорошо, — тихо прошептал Педро, — оставь его. Наш брат получил взбучку, дочь моя. Чувствую, что очень хорошую взбучку, — но с ним все будет в порядке.

—Айван, ты что-нибудь ел?

—Я не голодный, я устал, — пробормотал он и вспомнил, что Дадус с семьей все еще ждет его на обед.

Только через три дня он смог выйти из спальни.

—Да, — скорбно сказал Рас Петр, — наш, брат и впрямь получил хорошую взбучку.

Глубоко-глубоко в сознании дремала удобная для него мысль, что горы и реки вечно и неизменно пребудут там и будут ждать его возвращения. Он не собирался возвращаться на родину, разве что совершить короткий визит, если ему улыбнется удача. Почувствовать вечное присутствие предков. Оживить себя великолепием своего детства. Или, при другом раскладе, сломанный и поверженный, подобно Безумцу Изику, он приковылял бы домой и затерялся в теплых безгрешных водах своего начала в ожидании конца. Он никогда не говорил этого вслух, даже с Эльзой, не было повода. Но все годы эта уверенность, как незримый якорь, как тихое утешение, шагала рядом с ним.

И так было не только с ним. Подобная уверенность была непременной частью психики всех обделенных в городе. Ему часто доводилось об этом слышать. Так часто, что фактически к этим словам, превратившимся в клише, никто уже не прислушивался и не принимал всерьез. Но неважно, казались ли они пустыми фразами или очередной иллюзией, за этими словами стояла реальная причина, заставлявшая их так часто срываться с губ.

«Бвай, мне осточертело это дерьмо, знаешь, поеду я скоро к себе в буш. Не потому, что я такой сам, а потому, что не пришел из ниоткуда. Надоело думать, что я должен тут оставаться, в деревне люди всегда нужны».

Но теперь настали времена, когда Айван уже ни в чем не был уверен. Даже его воспоминания враз потускнели, словно были запятнаны. Возможно, подобно Изику, который видел то, чего не видел никто, он тоже стал жертвой лживой истории, воспоминаний реальности, казавшейся такой весомой и неизменной, а оказавшейся лишь эфемерными фантазиями, которых никто не разделял. Реальным стало только то, что было сейчас. Прошлое опустошило его, а будущее… черт возьми, кто может знать будущее?

Ночной Ковбой был заряжен ганджой и фаталистическим видением конца света. Он улыбнулся.

—Мой брат, — воскликнул он с подъемом, — то, что для тебя, — оно твое! Давным-давно знал я, что ты должен прийти ко мне. Только для тебя и берегу их.

Айван протянул деньги, Ковбой даже не стал их пересчитывать.

—Вот, — сказал он. — Это твое. Ее будущее тебе глаголет. Теперь у тебя есть защита.

Айван отправился в тростниковые поля и узнал, что это такое. Он стрелял, пока не иссякли патроны и его возбуждение. Вернулся невероятно уставший, но чувствовал себя так, словно в нем что-то восстановилось. Не возвратилось, нет, ибо то, что ушло, ушло навсегда, зато взамен появилось что-то другое.