Из мастерской, где они работали, Айван заметил, как пастор Рамсай куда-то уехал. Потом увидел, что Эльза идет через двор в душевую, вероятно, не замечая их. Она не поднимала глаз от земли и шла медленно, глубоко погруженная в свои мысли. Под просторной накидкой очерчивались изгибы уже по-женски оформившихся бедер. Айван сделал вид, что не слышит ворчания Длиньши. Он хотел поговорить с ней, и надеялся, что с отъездом пастора такая возможность появится. Но свинячьи глаза Длиньши ничего не пропускали; недаром все говорили, что он — шпион пастора.

И все равно, увидев, что Эльза возвращается, Айван, не скрываясь, подошел к ней.

—Эльза, что происходит?

—А что происходит?

—Я никак не могу тебя увидеть, вот что.

—Наверное, потому, что не хочешь. — Легкая улыбка заиграла на ее губах. — Почему ты не приходил на последние занятия хора?

—Так ты, значит, по мне скучаешь?

—Лично я, нет. Просто на следующую неделю назначено шествие, и Его преподобие справлялся о тебе.

—Я над велосипедом сейчас работаю — он уже почти готов. Пойдем посмотрим. — Эльза нерешительно посмотрела в сторону мастерской, где Длиньша нарочито ушел с головой в работу. Айван сделал жест, означавший «выбрось это из ума» и голос его стал обольщающим: — Чо, пошли взглянем на него, ман.

—Ну ладно, давай посмотрим на твой прекрасный велосипед.

Эльза не спеша направилась в мастерскую и осмотрела висевший на стене велосипед. Айван старался казаться беззаботным, пока ждал, что она скажет.

—Ой, Айван, какой красивый! Ты хорошо поработал.

—Я всегда хорошо работаю, знаешь.

—Правда? — В ее голосе проступила нежность. — А я и не знала. Закончил уже? — спросила она.

—Почти, — ответил Айван, когда они покинули поле зрения Длиньши. — Осталось только седло…

—О?

—…но вчера я нашел его, — закончил он, пристально глядя на нее.

Эльза отвела взгляд, и снова на ее губах заиграла легкая улыбка.

—Ты нашел седло? Какой счастливчик.

—Да, у себя на кровати.

—Значит, ты кому-то нравишься.

—Очень надеюсь на это, потому что мне тоже кое-кто нравится.

—Ты ничего не говорил… и все-таки это приятно. — Ее улыбка стала шире, глаза — призывнее.

— Во всяком случае, — сказал он, возвращая улыбку, — на следующей неделе, когда я его закончу, я приглашаю тебя покататься.

—Ну, я не знаю, — ответила она мягко, и ее голос стал печальным.

—Чо, поехали прокатимся, ман, для тебя ведь я его собирал, понимаешь?

Эльза с сомнением покачала головой. — Всего одна поездка, — умолял Айван, глядя на нее горящими глазами. Она отвела взгляд.

—Ну, хорошо… возможно. Все зависит от…

—От чего?

—От того, действительно ли ты честный христианин? Вы, молодые парни, иногда становитесь слишком наглыми.

—Но некоторые христиане тоже наглые, — ответил он.

Ее улыбка исчезла. Она повернулась к нему, нахмурив брови.

—Что ты сказал?

—То, что некоторые христиане тоже наглые.

—Что ты имеешь в виду? Айван, о ком ты говоришь?

—Ни о ком, это просто шутка.

—Ты в этом уверен? Скажи мне честно, что ты имеешь в виду?

—Да ничего особенного. Ровным счетом ничего.

Но Эльза уже повернулась и удалялась прочь, вероятно, чем-то глубоко задетая.

—Спасибо за седло, — крикнул он напоследок.

Айван был возбужден, когда вернулся в мастерскую. Между ними было сказано что-то, вселившее в него невероятное тепло, которое не могли погасить даже слишком любопытные взгляды Длиньши.

—Вот те на!

Айван быстро глянул на Длиньшу, смотревшего вслед Эльзе с откровенным сладострастием во взоре. Все это явно предназначалось для Айвана и донельзя ранило его чувства.

—Вот те на!

—Что случилось, у тебя дыханье сперло?

—Нет, но я бы на твоем месте поостерегся резвиться в саду Его преподобия, понял?

—Я не желаю слушать твои мерзости, Длиньша, понял?

—Возможно, и не желаешь, а лучше бы послушал. Давным-давно уже Его преподобие тянется к этому вишневому деревцу. И когда ягодка созреет, Его преподобие возьмет ее себе. А если Его преподобие не возьмет, тогда я ее для себя приглядел — и сдается мне, что ягодка эта вот-вот созреет, — закончил он, утвердительно прищелкнув языком.

Сгорая от ярости, Айван смотрел, как Длиньша злобно косится на него. Было что-то грязное и непотребное в той манере, с какой Длиньша вел разговор о женщинах. Но раньше он никогда не разевал свой грязный рот на Эльзу.

— Думаешь, Эльза захочет такую черную обезьяну, как ты? Думаешь, это еще одна Талия и тебе опять поможет Кули Рой? — Он сказал это самым обычным голосом и после того, как Длиньша раскрыл рот от удивления, ушел, все еще кипя от ярости.

Маслянистый голосок Длиньши расстроил его чувства. «Мудило проклятый!» — выругался Айван. Его трясло от одной только мысли, что эта косматая горилла смеет в таком духе говорить при нем об Эльзе. И вся эта мерзость о пасторе, она не может быть правдой! Пастор — страж ее нравственности, попечитель. Длиньша врет, вот и все. Врун чертов. А если нет? Тогда это многое объясняет. И то, почему она так боязливо себя ведет, и эту ее странную реакцию, когда он сказал, что некоторые христиане тоже наглые. При мысли о пасторе и Эльзе у Айвана болезненно перехватило горло. Нет, это не может быть правдой; Длиньша, как всегда, мутит воду, стараясь вывести его из равновесия. Такой с виду солидный человек — а сколько в нем сучьего! Но если он не врет? Пастор стал заботиться об Эльзе, когда она была еще девочкой, и у него вся власть над ней… Дело было слишком серьезным, чтобы о нем думать на горячую голову, поэтому Айван направил свой гнев на Длиньшу. Он за все еще заплатит. Но как у него челюсть отвисла, когда я вспомнил Талию и Кули Роя! Хрен старый, не знает, что мне все давно известно. Это его потрясло, а ведь, казалось бы, ничем его не проймешь. Теперь будет задираться в отместку.

В тот самый вечер, когда Айван признался, что работает у пастора Рамсая, выяснилось, что Богарт и компания знают Длиньшу и относятся к нему с нескрываемым презрением.

—Хрен чертов, — сказал тогда Видмарк.

—Смотритель целок в приходе Козлиной Бороды, — добавил Богарт со смехом.

По их словам, Длиньша шпионит за всеми молодыми девушками в церкви и докладывает пастору о каждом их контакте с молодыми людьми. Он не гнушается и прямым шантажом, только бы затащить их в свою постель, поскольку, как они говорят, какая же девушка захочет такую обезьяну?

—Он низкий и подлый человек, раскал, который все врет про девок, — суммировал Богарт. — Ты знаешь, откуда взялось его имя — Длиньша?

Когда Айван отрицательно покачал головой, все начали усмехаться в предвкушении общеизвестной истории, которую придется рассказать снова по причине неведения Айвана. Кажется, во всем Западном Кингстоне не было человека, про которого у них не нашлось бы своей жестокой и возмутительной истории.

Богарт устроился поудобнее у костра и сделал глубокую затяжку из трубки-кучи. В его глазах засверкали злые искорки.

—Этого Длиньшу по-настоящему зовут Рафусом, — сказал он с улыбкой. — Ты видишь, какой он уродливый и косматый? Говорят, когда он впервые приехал в город, он был еще страшнее.

Согласно рассказанной истории, Рафус работал садовым мальчиком у какого-то богача — торговца или вроде того. Там же работала изумительно красивая черная девушка по имени Талия, выполнявшая обязанности няни. Рафус был пленен молодой девушкой, но ей и в голову не приходило обращать на него внимание, и чем больше она его игнорировала, тем сильнее разгоралась его страсть.

Как-то в полдень Рафус болтал с другими садовыми мальчиками на перекрестке, когда появилась Талия, вышедшая на прогулку с детской коляской. Она шла, невероятно обольстительная в своей накрахмаленной белой форме, высоко держа по ветру и свой нос, и свой зад.

Разговор затих, все уставились на нее. Талии явно польстили восхищенные взгляды: ее походка стала еще раскованнее, а выражение лица высокомернее. Рафус опрометчиво, чтобы произвести впечатление на приятелей, дерзко крикнул ей: