— Нет, — сказал Марк. — Жерар Филен.

— Филен? Да он же статью написал для этой стервы!

Марк, его отец и Кларисс стали наперебой объяснять ей и рассказывать, а я стояла и смотрела.

Я смотрела на старые каменные постройки имения, на винограднике вдалеке, на горы, на небо. Оно было ярко-прозрачное и необыкновенно красивого безмятежно-голубого цвета. Оно сияло и переливалось. И ему было абсолютно наплевать на маленьких людишек где-то там внизу, со всеми их такими же малюсенькими, как их малюсенькая жизнь, проблемами…

Марк вдруг погладил меня по спине.

— Ау! Ты где? Садись в машину, поехали!

— Куда?

— К Бруно, в больницу.

— Но вы с отцом вроде бы хотели сначала перекусить.

— Успеется. — Отец махнул рукой. — Лучше давайте сначала Бруно навестим, а то как-то нехорошо: мы тут все вместе будем вино пить, а он там совсем один. Тем более, как выяснилось, у него нет никого, кроме нас.

Я вздохнула.

— Можно, вы съездите без меня? Вы не думайте, что я такая бессердечная. Просто как-то дискомфортно. Голова кружится. Хочется прилечь.

— Сынок, ты бы тоже не ездил, — задумчиво сказал отец. — Мы сами управимся. Побудь с Соланж.

Я устроилась на диванчике в гостиной.

— Накрыть тебя пледом для уюта? — спросил Марк.

— Нет, не нужно. И так жарко. Лучше окна распахни.

Он занялся окнами и спросил:

— Соку хочешь? Или минералки?

— Лучше не стоит. И так ноги отекли.

— Помассировать? — Он подошел, присел на диванчик и погладил мои ступни.

— Так приятно… Но они же пыльные…

— А мы их сейчас вымоем! — Вскочил, метнулся к буфету. — Прохладной водичкой! Будет еще приятнее!

Я смотрела, как из недр древнего буфета он извлек большую миску, потом выдвинул ящик, достал полотенце, повесил его себе на плечо и начал наливать в миску воду. Принес ее ко мне, поставил на пол.

— Опусти ноги!

— Обе не поместятся.

— А ты по одной. — Он примостился на полу и смотрел на меня снизу вверх.

Я села и опустила в миску ногу. Он стал ее мыть и спросил:

— Не слишком холодная вода?

— Нет. Очень приятная. И ты так приятно трогаешь…

— Ну, так! — Он подмигнул. — Руки художника! Я улыбнулась в ответ. Он вытер эту ногу, занялся второй. Поднял голову.

— Эй, мамочка! Что притихла?

— Просто очень, очень приятно.

— Нравится ощущение дежавю?

— Ты читаешь мои мысли…

— Я не читаю, я их вызываю! — Он игриво обмотал полотенцем мою щиколотку. — Ну как? Еще убедительнее?

— Я бы даже сказала, достовернее. — Я вытянула ногу и пальцами пощекотала ему шею.

Он расхохотался.

— Да ты акробатка! — Схватил мою ногу и поцеловал изнутри подъем. — Давай вторую, чтобы не обиделась!

Я протянула ему другую ногу. Там же он поцеловал и ее. Потом проворно перехватил одной рукой обе мои щиколотки и второй перемотал полотенцем вместе две ноги.

— Ну что, попалась, русалка? — Забросил мои ноги себе на плечо, поцеловал мое ближайшее колено, и его свободная рука, перебирая пальцами, заскользила от моих коленей вверх между сдвинутыми бедрами.

Пронзительно зазвонил телефон.

— Жак, ну почему именно сейчас? — укоризненно сказал ему Марк и чмокнул мое колено. — Извини! — Он опустил мои ноги и поднялся.

— Ты уверен, что это Жак? А вдруг из больницы?

Но это действительно был Бетрав. Марк сначала отвечал односложно, потом сказал:

— Жак, не переживай. Мы тут уже все разобрались, что он псих. Соланж и ее мама его вспомнили… Ну откуда я знаю?!. Нет, она с моими уже уехала. Как это куда? К Бруно, в больницу. Надо же человека навестить… Просто Соланж себя плохо почувствовала, вот мы и остались… Что?! Не может быть… Ну ладно. Пока. — Марк повесил трубку и сосредоточенно смотрел на телефон.

— Что не может быть? — спросила я.

— Ты приляг, пожалуйста. Сама же говорила, что кружится голова… Лола пропала.

— Как? Когда? — Я снова села на своем диванчике.

— Бетрав ей позвонил, чтобы пришла в участок, может, вспомнит этого бродягу под кустом. Оказалось, что она не ночевала дома. Родители даже не беспокоились, думали, что она опять осталась спать у нас.

— А утром? На радио она была?

— Сегодня не ее смена.

— А в газете?

— Но она, же не ходит туда каждый день. В общем, ее мобильник не отвечает, и ее родители подадут в розыск, если она не объявится в ближайшие дни.

— Ужас, какой!..

— Соланж, рано еще переживать. — Марк шагнул к холодильнику, открыл дверцу и, склонив голову, изучал его содержимое. — Может, она у какого-нибудь своего бойфренда.

— А у нее есть бойфренд?

— Откуда я знаю?! Мне она такие вещи не рассказывает! — Он с силой захлопнул дверцу холодильника. — Слушай, я пойду на дворе покурю и заодно посмотрю, что там делают строители.

— Как хочешь. Но я тебя очень прошу, Марк, пожалуйста, успокойся! Ну, нет у нас свидетеля, значит, нет. Значит, просто положимся на судьбу и будем ждать, когда очнется Бруно.

— Но если…

— Марк! — рявкнула я. — Прекрати! Я не узнаю тебя! Ничего же не изменится от того, что мы будем психовать, только измотаем друг другу нервы!

— Прости! — Он бросился ко мне и, присев на краешек дивана, схватил мои руки и стал целовать их. — Пойми же! Больше всего на свете я боюсь, что ты вернешься к нему…

— Ты с ума сошел? Мы ведь ждем ребенка!

— Ну и что? Он ведь лучше меня! Умнее! Красивее! И он очень тебя любит!

— Не болтай ерунды! Он любил всегда только самого себя.

— А ты? Ты не пошла бы замуж без любви. Ты же его любила?

— Ой, не знаю, Марк. Это было так давно… И вообще, к чему этот разговор? У тебя до меня тоже были другие женщины, я же не ревную к ним.

— А вот я готов ревновать тебя даже к Филену!

— Ну ты точно сегодня с ума обалдел. — Я постучала пальцами по его виску. — Или это просто неудачная шутка?

— Шутка, конечно. Хотя Бетрав очень удивился, когда…

Я не дала ему договорить, закрыв его рот рукой, и тут же ощутила поцелуи на своих пальцах.

— Марк, Филен был дружком Фифи Вержиль, а она — не самая моя близкая подруга, чтобы через двадцать лет я помнила имена ее кавалеров, которых не видела никогда в жизни. Тем более что за глаза она называла его всегда «мой адвокатик». Он же правда маленького росточка. Мама — другое дело. Она всю жизнь живет в Альбуа и не хуже вашей Полетт знает все про всех, хотя и нос дерет, что все это ниже ее достоинства.

— Ну и чем же ты так досадила Фифи и Филену, что они, как Монте-Кристо, двадцать лет готовили месть? — Марк заметно оживился.

— Понимаешь, я тогда была моложе Лолы, и меня абсолютно не интересовали амуры таких старых теток, как тридцатилетняя Фифи. Меня вообще не интересовали амуры! Меня интересовала только экология и журналистика. Да, не смейся. Экология. На полном серьезе. И я мечтала сделать какой-нибудь совершенно необыкновенный материал, чтобы получить большой грант и, соответственно, возможность образования. А потом приложить все силы для защиты окружающей среды. Ну не смейся, Марк. Надо мной же тогда смеялись абсолютно все! И мама, и ее поклонники, и мои одноклассники.

Не смеялась одна Фифи. Она пыталась вести у нас в школе факультатив по стилистике, но буквально через пару недель на занятия стала приходить только я, и ее факультатив быстро прикрыли. Но Фифи, тут надо отдать ей должное, все-таки что-то там во мне разглядела и устроила внештатником в нашу местную газету, где работала сама. Мама уже не смеялась, а страшно негодовала: незачем девочке общаться с незамужней женщиной! Ничему хорошему та ее не научит. Тем более незачем вертеться среди репортеров — одно пьянство и разврат. Девочке должно подружиться с хорошим одноклассником, желательно с соседом, а по окончании школы, не затягивая, выйти за него замуж. Одноклассник и сосед имелся у мамы на примете, но меня тошнило уже от самой ее идеи. Экология и журналистика!