Да, блатной пароход шел в Мапуту, где кроме кокосов и масок и ченчинуть-то было нечего. Удружил майор, удружил!
Дядя Федор настолько обозлился на себя за дешевизну проданной души, что, решив отыграться в Суэцком канале, так увлекся продажей баббита и бронзы, что утратил бдительность, и был пойман на месте преступления лично помполитом.
Засыпаться на каких-то китайских фонариках, зажигалках и авторучках с обнажающимися по мере расходования чернил гейшами! С них и навару-то никакого никогда не было!
По возвращению в Новороссийск таможня досматривала пароход с пристрастием.
Было найдено огромное количество бесхозной контрабанды, в том числе даже подрывной литературы (Да нет, не Солженицын. Если, конечно, он для Плэйбоя никогда не позировал). И хотя было ясно, как божий день, что порнография у и так голых африканцев не в ходу, и ни одной, даже подпольной, швейной фабрики, шьющей штаны системы "Монтана", в окрестностях Мапуту не зарегистрировано, повесить все решили на засыпавшегося на фонариках Дядю Федора.
Напрасно он пытался доказать, что для закупки такого количества идеологически чуждых штанов, ему пришлось бы продать ченчевщикам в Суэце как минимум семь с половиной тонн баббита. Пароходская машина репрессий была нереверсивной, без заднего хода.
Когда следователь предложил оставить автограф на подписке о невыезде, Дядя Федор запаниковал всерьез. Дело шло к образцово-показательному суду. Подрастающему поколению контрабандистов в пример.
Майор-контрразведчик, на заступничество которого наивно еще надеялся Дядя Федор, как в воду канул, и не выходил на связь ни по одному из доступных агенту Федору каналов.
И все ж Дядя Федор остался ему благодарен. Не случись той "вербовки", он, как любой воспитанный на "Следствие ведут знатоки" комсомолец, тупо дожидался бы, пока следователь Знаменский, подключив майора Томина и эксперта Кибрит, настряпают достаточно протоколов, чтобы упрятать контрабандиста Федю в Сибирь на возможно более длительный срок. А так…
Дядя Федор просто собрал чемодан и, ни чуть не опасаясь того, что будут перекрыты все аэро-, авто-, железнодорожные и морские вокзалы города Новороссийск, улетел в Магадан добровольно. Совсем как в популярной тогда песне: просто так, не по этапу.
Шаровики! Халявщики! Привыкли, чтобы кролики им сами в пасть скакали! Выкусите!
По месту жительства, в Херсоне, им поинтересовались только однажды. И то, не органы, а кадры. Не знали, куда засунуть его трудовую книжку. Дядя Федор им конечно подсказал бы, но узнал об этом только через год, когда вернулся домой с сайровой путины с чемоданом хрустящих дензнаков, которые, как известно, рыбой не пахнут.
О мечте своей авантюрной юности (наводнять барахолки Родины дефицитным зарубежным товаром) он не вспоминал до самого развала Союза, когда первый президент Херсонщины стал бить в литавры, призывая рассеянных по пространствам единой и неделимой Сибири земляков к возвращению и труду на благо молодой херсонской государственности.
Поверил ему Дядя Федор. Вернулся. А теперь вот и трудился во благо, утоляя веками копившийся шоколадный голод нации.
Только вот Дормидонтыч ему в этом сильно препятствовал. Что такое пятьсот паков для нации? Тьфу и растереть! Как слону — груша.
Даже коллега Дормидонтыча, тоже капитан (из уголовного розыска), подключившийся к делу на завершающем этапе, не смог установить, в каком именно притоне сити оф Ялта шериф Дормидонтов арестовал этих изрядно потрепанных представительниц древнейшей профессии. Впрочем, обе жрицы скорее всего сдались носителю шерифской звезды добровольно, поскольку прибыли на пароход без наручников.
И сразу же были препроваждены давать показания в участок шерифа Дормидонтова, вопреки всем вестернам не разделенный пополам стальной клеткой. В качестве понятого Дормидонтыч пригласил представителя поварской общественности Витьку.
До сих пор не ясно, собирался ли капитан Дормидонтов применить к более молодой леди недозволенные методы допроса, потому что вторая задержанная вскоре была отконвоирована Витькой в каюту Дяди Федора.
Витька считал, что вряд ли. Потому что уже на момент его ухода, Дормидонтыч заметно перебрал неразбавленного содовой виски, и даже раздавил собственные очки путем посадки на них второй задержанной, весьма солидной дамы с профилем Роксаны Бабаян и габаритами Нонны Мордюковой.
Почему Витькой была выбрана именно каюта все еще дрейфующего в районе круглосуточной бадеги Дяди Федора, а не одна из пустующих пассажирских кают, догадаться нетрудно. Оба "созвездия" в свое время были госпитальными судами. При переоборудовании же в пассажиров, второго механика поселили в бывшем изоляторе, с отдельной душевой и гальюном. Подобной роскоши на "Кассиопее" был лишен даже капитан, каюта которого выходила прямо на одноименный мостик.
Недостатком каюты второго механика следовало считать то, что единственный ход в нее вел через вышеупомянутый санузел, где общавшиеся с изолированным бациллоносителем медики должны были проходить санобработку, прежде чем выйти в люди. Но жизнь и ялтинская таможня вскоре показали, что этот недостаток был и главным достоинством каюты. При первом досмотре молоденький таможенник Андрюша, укачивающийся уже на причале, открыл дверь санузла:
— А здесь у вас что? Душевая? — и поспешил дальше, так и не посетив трепетно ожидающего встречи с давно забытыми таможенными каверзами отставного контрабандиста.
Однажды ознакомившись с устройством судна, таможенники раз за разом добросовестно досматривали душевую, не терзая себя вопросом, куда ведет вторая дверь из санузла. От такого безобразия Дядя Федор просто терял дар речи.
— Понабирали сопляков в таможню! В мое время…
Дядя Федор испытывал разочарование, сравнимое с чувствами гроссмейстера, вынужденного играть белыми против перворазрядника. Хоть бери и две ладьи форы недотепам этим давай! Даже турнирные очки за победу в такой партии не грели душу старого гроссмейстера контрабанды.
Осталось неясным, собирался ли Витька утаить от вернувшихся с берега матросов факт своего общения с Роксаной Мордюковой или просто хотел провести первичную санобработку пациентки, но то, что в нашу с ним двухместку я его ни под каким соусом не пустил бы, Витьке было ясно даже в состоянии легкого опьянения.
Последнее, что я знаю точно, это то, что Дормидонтыч лично проводил до трапа свою гостью и, как истинный джентельмен, собственноручно накинул на открытые плечи озябшей леди свою джинсовую куртку со звездой шерифа на нагрудном кармане.
— Я только позвоню, и сразу же вернусь, — пообещала леди.
Видимо, задержанная отпрашивалась, чтобы связаться со своим адвокатом.
После нуля я сменился и ушел спать. И о дальнейшем ходе событий могу только догадываться, исходя из показаний других свидетелей у трапа, зачастую туманных и противоречивых.
Первым человеком, встретившимся мне на пассажирской палубе, был капитан Дормидонтов собственной персоной. Дормидонтыч снова был облачен в мундир с капитанским жетоном заместо звезды шерифа и официален. В шесть утра это было дурным признаком.
— Так, дорогой. Поднимись ко мне в каюту.
Опять? Переборщил Витька. Похоже, Дормидонтыч напрочь забыл о вчерашней амнистии.
— Садись, дорогой, — все так же вежливо указал мне на стул Дормидонтович. Однако, по сравнению со вчерашним, были и изменения: на диванчике около сейфа всхлипывала в платочек Нонна Бабаян. Эта-то при чем?
— Так, дорогой. На тебя поступило официальное заявление. Ты изнасиловал женщину, — прояснил ситуацию Дормидонтыч.
— Эту? — переспросил я, чтобы не возникло недоразумений. Дормидонтыч кивнул.
— Много я тебе не обещаю, но три года гарантирую, — " утешил" меня капитан.
— Ты что, не знал, что это моя гостья? Как ты посмел?..
Сложность моей ситуации заключалась в том, что только вчера, на этом же месте, я клялся Дормидонтычу не посылать его в присутствии посторонних, тем более — прекрасных дам. Некоторое время я пытался решить для себя вопрос, можно ли отнести сидящую на капитанском диванчике помятую, в потеках туши с ресниц, даму, к разряду прекрасных, но потом решил не рисковать и попытаться подобрать печатные синонимы к тем словам, которые так и рвались на защиту честного вахтенного у трапа.
