— С прибытием, — сказал он вслух и наклонился, чтобы потрепать собаку по лохматой голове. — Два земных млекопитающих, брошенные в море инопланетного безразличия.

— Не стоит угощать меня метафорами, приятель. Здесь не место для этого.

Уокер оцепенел. Произнесенные слова не были слуховой иллюзией. Он видел, как открывается собачья пасть, отчетливо произнося их. Это означало, что собачий призрак, сидевший перед ним, не мог быть настоящим псом. Это было изобретение пришельцев, они изготовили этот симулякр в какой-нибудь своей дьявольской мастерской только для того, чтобы скрасить его, Уокера, одиночество и уберечь от депрессии.

Пес между тем снова заговорил:

— Почему ты перестал меня гладить? Меня так давно никто не гладил. — Убрав язык и повернув голову, пес посмотрел в сторону коридора. — Виленджи меня гладить не будут. Я просил их, но они в ответ только смотрят на меня рыбьими глазами. — Язык снова вывалился из пасти, а его обладатель обиженно задышал. — Я хотел, чтобы они хоть изредка выводили меня на прогулку. Я уже устал слоняться по этой улочке.

Пес посмотрел мимо Уокера, который стоял остолбенев, как парень с рекламного щита, и вдруг радостно закричал:

— Э, да у тебя же есть пруд! — От избытка чувств пес громко гавкнул и пробежал мимо остолбеневшего оптового торговца.

— Постой, подожди минутку! — Очнувшись от транса, Уокер ринулся вслед за собакой.

Не желая мочить ноги или вообще что-то делать до того, как поймет, наконец, что происходит, он ограничился тем, что встал у кромки воды и принялся звать собаку, которая плавала и плескалась в оставленном пришельцами заливчике озера. Вволю наплававшись, пес по-собачьи подплыл к берегу, вышел из воды и отряхнулся. Маркус подумал, зарегистрировали ли пришельцы этот собачий маневр и не обсуждают ли сейчас встроенный в собаку механизм стряхивания воды.

Усевшись, пес принялся вылизывать шерсть. Между делом пес время от времени поглядывал на человека, в загоне которого он теперь оказался.

— Я из Чикаго, штат Иллинойс, — сказал пес и, не дождавшись ответа пораженного до глубины души Уокера, добавил: — А ты?

— Я тоже из Чи… Чикаго.

— Э, так мы соседи! Кто бы мог подумать! По этому поводу стоит хорошенько полаять. Как тебя зовут?

Уокер с трудом проглотил слюну и надежнее уселся на большой гранитный камень.

— Маркус Уокер. Все называют меня Марком. А как зовут тебя?

Освеженный купанием пес вытянул вперед и скрестил передние лапы.

— Тупая Дворняга — это одно из имен. Еще я откликаюсь на Пошел Вон и Дерьмо. Это мои самые употребительные имена.

Маркус Уокер вдруг почувствовал, что его начинает распирать теплое чувство к этому животному. Невзирая на его неестественную способность к речи, было не похоже, что это холодное, просчитанное изделие инопланетной фабрики. Чувством юмора и всклокоченной шерстью этот пес напомнил ему одного старого друга, которого Маркус не видел уже много лет, — бесшабашного защитника их университетской футбольной команды.

— Так я тебя называть не могу. Как насчет Джорджа?

— Джордж. — Собака принялась обдумывать предложение, сосредоточенно сдвинув лохматые брови. Потом пес кивнул, и уши, словно две лопаточки для чистки сковородок, хлопнули его по голове. — Это лучше, чем Дерьмо. Джордж — это то, что надо. Ты не слишком сладко пахнешь, Марк, но мне так приятно иметь теперь товарища, земляка, с которым можно перекинуться парой слов.

Уокер не смог сдержать улыбки.

— Я думаю то же самое. — Потом он вспомнил о пустом коридоре. — Ты сказал, что виленджи не будут тебя гладить. Виленджи — это мои — наши похитители?

Новоиспеченный Джордж кивнул:

— Заносчивые ублюдки, правда? Говорят с тобой как плюют, хотя я и не знаю, есть ли у них слюна. По меньшей мере я ее не заметил. Очень трудно понять, как функционируют их внешние органы, не зная, как работают внутренние.

Уокер понимающе кивнул, потом задал вопрос, который не мог не задать:

— Ты не поделка этих пришельцев? Не пустышка, которую эти виленджи придумали, чтобы я вел себя по-другому?

— Забавно, — ответил Джордж. — Кстати, я то же самое думал о тебе. Нет, я не какое-то там дурацкое изделие пришельцев. — Он выпрямил задние лапы. — Хочешь понюхать мою задницу?

— Э, нет, спасибо, Джордж. Я поверю тебе на слово. — Он поерзал, удобнее устраиваясь на обломке гранита. — А ты уж нюхай себя сам.

— Уж я обнюхаю себя на совесть, поверь мне, Марк. Ты — человек, и обоняние у тебя слабое. Бьюсь об заклад, что ты не замечаешь, как воняют эти куски мяса.

— Нет, не замечаю.

Пес на брюхе подполз к Уокеру и заговорщически прошептал:

— Нафталином. Они пахнут как старый, залежалый нафталин.

Уокер улыбнулся вслед за дворнягой:

— Я не хочу тебя обидеть, Джордж, но не помню, чтобы собаки умели говорить. Даже чикагские собаки. Во всяком случае, по-английски.

— Обычно мы не говорим и на языке виленджи. — Джордж нисколько не обиделся. Он поднял переднюю лапу и почесал за ухом и только потом посмотрел на Уокера. — Это импланты. По одному на каждое внутреннее ухо. В каждом импланте содержится универсальный переводящий код, соединенный тонкими проволочками с определенными участками мозга. Таким образом, получаешь возможность понимать практически все, что слышишь. Здесь каждое разумное существо снабжено такими имплантами, даже сами виленджи. Кроме того, мне ввели какое-то лекарство, которое стимулирует рост и размножение мозговых извилин. Во всяком случае, многие понятия, которые раньше казались мне туманными, стали теперь мне абсолютно ясны.

— Повезло тебе, — вздохнул Уокер.

Склонив голову набок, пес внимательно посмотрел на человека:

— Повезло? Знаешь, это был отнюдь не рождественский подарок. Они сделали это для того, чтобы говорить со мной и чтобы я мог говорить с ними. Это облегчает общение между заключенным и тюремщиком, между собакой и виленджи. После того как операция была сделана, а раны зажили, я, учитывая неразговорчивость виленджи, очень удивился: зачем они так поступили? И спросил их. Они сказали, что из чистого любопытства. Не для того, чтобы узнать, почему не вполне развитые животные живут в подчинении у животных более высокоразвитых, а для того, чтобы понять, почему подчиненные существа получают такую радость от своего подчиненного положения.

Да, на этот вопрос еще никто не смог ответить, подумал Уокер.

— И что же ты им сказал?

Подняв заднюю лапу, Джордж принялся яростно чесать себя за левым ухом.

— Я сказал им, что не могу отвечать за всех собак, но лично мне люди просто нравятся. Думаю, это универсальное собачье чувство. Кроме того, спросил я их, кто сказал, что это отношение подчиненности? Не все, но многие из нас живут свободно, пользуются бесплатной едой, бесплатной медицинской помощью и бесплатными игрушками. Людям приходится здорово шевелиться, чтобы получать все это. А нам достаточно лишь иногда лизнуть человека в лицо и жалобно поскулить. Скажи мне, можно ли придумать лучшую жизнь?

— И что они тебе на это ответили?

Джордж по-собачьи склонил голову набок.

— Они сказали, что раб не является рабом до тех пор, пока не обретает подходящие умственные способности, чтобы оценить свое рабское положение. Я пожелал им засунуть эту чушь в свои жевательные отверстия.

Уокер поерзал на куске гранита и обернулся. В коридоре никого не было.

— Если не возражаешь, то я скажу, что у тебя очень богатый словарный запас.

Джордж провел лапой по морде.

— Я же сказал, мне впрыснули эликсир знания. Я бы с удовольствием от него отказался. Говорить трудно, думать — еще труднее. Я бы предпочел гоняться за кошками. Разве ты не предпочел бы гонять в футбол?

Оптовый торговец был поражен:

— Откуда ты знаешь, что я играл в футбол?

— Я не знаю, просто догадался. Ты в хорошей форме, лучшей, чем у большинства мужчин твоего возраста.

— Спасибо. — Уокер облегченно вздохнул. Все-таки трудно свыкнуться с видом говорящей собаки. Было бы еще труднее с псом, умеющим читать мысли. — Ты и сам неплохо выглядишь.