Руки затекли. Слезы уже успели высохнуть.

Я повернулась к Максиму. На фоне потемневшего окна угадывался лишь его силуэт. Но я знала, что глаза его устремлены на меня.

– Ты не убивал меня, – сказала я.

По залу вдруг забегали какие-то блики. Я в страхе повернулась к двери и увидела человека с длинной свечой в руке. На секунду мне показалось, что это вернулся кто-то из тех страшных садистов, но голос доктора тут же успокоил меня.

– Он не убивал тебя, – сказал он. Подошел к столу и поставил свечу на середину бильярдного поля. По стенам забегали тени. Я удивленно смотрела на свечу – даже не знала, что они бывают такие огромные.

– К месту, где кто-то умер, следует относиться с уважением, – произнес доктор, заметив мой взгляд. – Раньше, на этом самом месте, где сейчас стол, были ступеньки. Ты помнишь их, Александра? Ты не боишься этого места, ты можешь подойти сюда, а Максим – нет. Смерть не принесла в его сердце покой. Он умер, думая, что убил тебя. Как это страшно… Доктор вздохнул. В неровном свете свечи он показался мне каким-то старым демоном.

– А кто Вы? – спросила я.

– В общем-то просто человек. Я здесь, чтобы вывести вас к свету. Если все сложится, как надо. Я смотрю, тебя не сильно шокировала весть о твоей смерти, девочка?

– Я не знаю… я все вспомнила. И от этого легче. Неизвестность была страшнее. Но что же дальше? Почему мы здесь? Если умерли…

– Еще не все решено, – доктор вздохнул еще печальнее. – Даже небеса плачут, когда погибают юные. Даже небеса плачут… Максим, подойди сюда. Подойди к этому месту. Смерть священна, усмири свою душу. Самые священные места на земле для человека – это место, где он родился, и где он умер там, где он родился и умер. Не храмы, не всякие там места поклонения фетишистов. Нет. Только две точки на земле – место начала и место конца. Два твоих личных храма. Подойди сюда и отдай дань уважения этому месту.

Мы посмотрели на Максима. Я протянула ему руку.

– Я не могу, – с усилием пробормотал он и закрыл лицо руками.

– Душа самоубийцы не найдет покоя. Ни там, ни здесь. Это самый тяжкий крест, – покачал головой доктор. – Изменим все, пока не поздно!

– Самоубийцы? – переспросила я.

– Ты так и не поняла? Он умер рядом с тобой. Когда он нашел тебя на лестнице, то попробовал порошок и понял, что это не кокаин, а что-то другое. Понял, что это убило тебя. Должно быть, что-то переключилось в его голове, и вместо того, чтобы помочь тебе, попытаться вызвать «скорую» или отвезти тебя в больницу, он сам проглотил порошок. Его отец накануне просил его перестать принимать наркотики, потому что его могут отравить. У отца были проблемы с конкурентами. Но Максим решил, что отец хочет запугать его, чтобы отвадить от наркотиков. Когда увидел Увидев тебя, он понял, что отец не лгал. И подумал, что ты уже мертва.

– Потому что ее глаза были открыты! – в отчаянии крикнул Максим. – Я знал, что человек не может быть без сознания, если открыты глаза! Он мертв!

– Это не так, – покачал головой доктор. – Ты ошибся.

– Ошибся…

– Да. Это не всегда значит, что человек мертв.

– Она… была жива?!

– Теперь это не важно, верно?

– Не важно?! – закричал Максим. – Да ведь… получается, что я убил ее ДВАЖДЫ! Дал эту отраву, а потом не помог ей… Да почему я не сдох уже сразу, а? Почему я все еще здесь?!

Максим с яростью двинул кулаком по окну, и стекло брызнуло сверкающими осколками во все стороны.

– Просто дайте мне покоя, – застонал он, съезжая на пол, прижимая к груди окровавленную руку. – Дайте мне мой ад и оставьте меня!

Я смотрела на Макса, но на самом деле меня больше занимало нечто, происходящее в пространстве. Воздух вокруг меня будто стал вязким. Это было не видно, но я чувствовала какое-то странное кисельное движение. Это тревожило… я бросила взгляд на доктора. Кажется, он тоже прислушивался к пространству.

– Что это? – тихо спросила я.

– Его ярость, – прошептал доктор. – Он просто топит себя. Видно, ты не сможешь помочь. Тебе пришло время уходить.

– Что мне сделать?!

– Прости его.

– Максим, я прощаю тебя! – крикнула я.

– Нет, не так…

– Да как, черт возьми! – разозлилась я. – Как я могу простить его, если не чувствую обиды?!

– Максим, ты должен подойти сюда! – крикнул доктор. – Ты должен проявить волю! Все еще можно исправить, только очисть свое сердце от обиды на себя!

– Ну, иди же сюда! – закричала я. Воздух вокруг стал превращаться в воронку. Мне казалось, мой разум или что-то из меня – затягивается в эту воронку. Без тела… И так хотелось отдаться этому течению! Но Максим…

– Боже мой, да подойди же!!!

Я протянула к нему руку.

– Я умоляю тебя!!! Мне плевать на то, что ты меня убил… ладно, как ты хочешь?! Мне не плевать, я очень злая, но я тебя прощаю!!! Так?! НУ ЧТО ЕЩЕ!!!

– Оставь его, нет времени! – донесся голос доктора. Я уже почти не могла двигаться, ЭТО тянуло меня с силой огромного магнита. И хуже всего, что мне НЕ ХОТЕЛОСЬ сопротивляться!

– МАКСИМ!!!

Каким-то нечеловеческим усилием я вырвалась из сладкого плена и сделала эти несколько шагов к нему. Схватила за руку и проорала в лицо:

– Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ПРОЩУ, ЕСЛИ ТЫ ОСТАВИШЬ МЕНЯ!!!

Это были ТЕ слова! Те самые, которые я должна была сказать сначала! Потому что я чувствовала их! Потому что моя ярость и злость были связаны с ними. В каком-то ужасе и растерянности Макс уставился на меня. И на секунду забыл, что должен сопротивляться. Я сжала руку, и она вдруг, как масло, вошла в его кожу. Будто прожгла насквозь… Завершающиеся лепестки спасительного смерча кружились за моей спиной, и последним усилием я забросила нас двоих на этот уходящий поезд…

Почти все время было тихо. Иногда я слышала медсестер, слышала, как шуршали их халаты и какие-то склянки. Но я не открывала глаза. Даже не дергалась, когда в меня вставляли очередную иглу. Иногда я слышала снег. Наверное, это была лишь иллюзия, что я его слышала. Но я точно знала, что за окном падают белые хлопья. Я собака, у меня чутье. Мне не обязательно что-то видеть, чтобы знать. На самом деле мне хотелось, чтобы при мне говорили, побольше говорили. Но все молчали. Наверное, такие были правила. Иногда я спала. Чаще я спала. Я могла давно уже открыть глаза и что-нибудь сказать. Но я очень устала. Просто хотелось немного отдохнуть. Потом столько дел прибавится… Иногда приходила мама и долго держала меня за руку. Она была не похожа на ту пустую равнодушную маму из моего сна. Она была нежной и заботливой, любила меня. Я чувствовала это, когда она брала меня за руку. Однажды она пришла с сестрой.

– Почему она не приходит в себя, если вышла из комы? – спросила сестра.

– Тише, здесь нельзя говорить громко, – одернула ее мама. – Она слишком слаба.

Какое-то время Светка держалась и соблюдала скорбное молчание. Но наконец не выдержала:

– А ты веришь в этого шамана, ма? Я верю.

– Я верю в нашу медицину, – вздохнула мама. – А шаманы эти… этот Чехов – просто шарлатан. Беликов потратил на него целое состояние, а результата не было.

– Ма, ну они же вышли из комы! И одновременно! Такого не бывает. Даже доктор Сашкин сказал, что это похоже на чудо.

– Не знаю, малыш. Какая уже разница, правда?

– А может, Сашка стала сумасшедшая… знаешь, бывает, что от комы мозг повреждается. Мы не узнаем, как она, пока она не заговорит.

– Не мели глупости! Выйди лучше, подожди в коридоре.

Я открыла глаза. Свет ослепил меня, и стало невыносимо больно. Но разве это была боль? Мелочи… Просто палата слишком белая, белые халаты на маме и сестре, белый снежный свет из окна. Кто придумал этот бред: в больнице все должно быть белым?!

– Сашенька… – мама сразу заплакала. – Иди, скорее зови врачей, Саша открыла глаза! – это она сестре.

– Мама… – губы мои были сухими, как пески Сахары. Как же тяжело было говорить… кусок наждачки вместо языка. – Я не сумасшедшая, честно.