Я нашел их в библиотеке — фон Хельрунга, маленького француза Дэмиена Граво, доктора Пельта и еще двух монстрологов, которых я раньше не видел и которых звали, как я потом узнал, Торранс и Доброгеану. Библиотека стала командным пунктом предстоящей операции. На стену прикрепили большую карту острова Манхэттен. В нее были воткнуты ярко-красные булавки, которые отмечали места, где обнаружились жертвы Чанлера. Я насчитал в общей сложности восемь — на три больше, чем мне было известно. Чудовище проявляло больше активности, чем я представлял. «Оно не перестанет охотиться, — говорил фон Хельрунг. — Оно будет убивать и поедать, пока кто-нибудь его не убьет».

Рядом с картой были прикреплены газетные вырезки с кричащими заголовками: БЕЗУМЕЦ ОСАДИЛ ГОРОД. ИДЕТ БОЛЬШАЯ ОХОТА НА АМЕРИКАНСКОГО «ПОТРОШИТЕЛЯ». И еще один, пронзительный, из первого утреннего выпуска: ПОЛИЦИЯ ОТРИЦАЕТ СЛУХИ О ПРОПАВШЕЙ ЖЕНЩИНЕ / ГДЕ МИССИС ДЖОН ЧАНЛЕР?

— Где Уортроп? — спросил доктор Пельт. — Без него нельзя ничего решать.

— Он отдыхает после того, что пережил в руках нашего уважаемого инспектора Бернса, — ответил фон Хельрунг. — Пусть Бог в своем милосердии дарует Пеллинору утешение в его печалях и пусть Бог в своей божественной справедливости нашлет чуму на нью-йоркскую полицию!

— Мы можем известить его о наших планах позже, — сказал Граво. — Мы или мсье Генри, который скрывается в тени у дверей. Идите, идите. Veuillez entrer, мсье Генри. Вы можете вести протокол нашего заседания!

Фон Хельрунг нашел, что это прекрасная мысль. Он усадил меня за стол, дал бумагу и перо, чтобы запротоколировать, как он выразился, первое в истории монстрологии официальное расследование вида Lepto lurconis.

— Это плодотворный момент, mein Freund, Уилл. Мы как первооткрыватели, ступающие на берега нового континента. Это всегда будут помнить как тот час, когда наша наука обратилась к величайшей тайне — на стыке невежества и знания, света и тьмы. Ах, если бы только Пеллинор был здоров и мог к нам присоединиться!

— Если бы он был здесь, то, думаю, вы бы получили по носу за то, что только что сказали, — сухо заметил Пельт.

— Он может отрицать это только временно, — пропыхтел фон Хельрунг, недовольно отмахнувшись пухлой рукой. — В течение семи тысяч лет мудрецы верили, что земля плоская, и людей, которые это отрицали, убивали. Перемены всегда наталкиваются на сопротивление, даже — и особенно! — со стороны людей калибра Пеллинора. Так устроен мир.

Он хлопнул ладонями и сказал:

— Итак, начали, ja? Герр доктор Пельт читал мой доклад и знает многое из того, о чем я собираюсь говорить. Я молю его о прощении за то, что буду пахать знакомую ему почву, но ее надо вскрыть, потому что иначе не взойдут семена, которые принесут плоды успеха в этом нашем самом серьезном предприятии. Джон Чанлер мертв. То, что выросло на его месте, что оживляет его безжизненную форму, это дух, который старше, чем самые старые скалы. В разных культурах у него много разных имен. Вендиго или аутико — лишь два из них, но их больше — их сотни. Для ясности я буду называть его просто чудовищем, поскольку это слово наилучшим образом отражает его природу. В том, чем стал Джон Чанлер, нет ничего человеческого.

Монстролог Доброгеану поднял руку и сказал:

— Я бы поспорил с этим утверждением, герр доктор. Да, его действия отвратительны, но в них есть метод — конечно, дьявольский метод, — и что-то человеческое в них присутствует, если мы включим в человеческое своих падших ангелов. Никакое чудовище не устраивает трюков и не действует из ревности и мести. Если не так, значит, мы все чудовища.

— Какие-то крупицы его личности остались, — признал фон Хельрунг. — Это неоспоримо. Но надо считать это отдаленным эхом его эволюционного прошлого. Здесь не больше человеческого, чем в экспозиции музея мадам Тюссо. Им движет голод. Все остальное — это только как рябь на воде или остаточные толчки после землетрясения. Вы заметите, что я не называю его Джоном. Я сознательно этого не делаю и предлагаю не делать этого и вам, потому что если мы хотим его уничтожить, то сначала мы должны уничтожить любые свои впечатления о нем как человеке. Я бы не мог уничтожить человека — и никто из нас не мог бы, я думаю, — но я смог бы уничтожить и, если поможет Бог, уничтожу это. Я повторяю, джентльмены: Джон Чанлер умер. Осталось чудовище.

— Думаю, мы все согласились относительно этой цели, доктор фон Хельрунг, — сказал Торранс. Он был самым молодым из рекрутов фон Хельрунга, физически сильным и с властным баритоном. — Хотя я не убежден, что мы имеем дело с существом сверхъестественного происхождения, но согласен, что если полиция не сумеет его схватить, то наш долг как друзей и коллег Чанлера довести дело до удовлетворительного конца.

— Я молюсь, чтобы полиция не пыталась его арестовать, доктор Торранс, — ответил фон Хельрунг. — Потому что такая попытка абсолютно точно обернется трагическим провалом. Они не понимают, за чем охотятся. Его нельзя схватить, и его нельзя убить. Хотя я сказал им, как его уничтожить, они ко мне не прислушались.

— Ну, я готов это выслушать, — сказал Пельт. — Как же мы его уничтожим?

— Серебром — пулей или ножом — в сердце. Только в сердце! Потом оно должно быть вырезано у него из груди и сожжено. Голову мы должны удалить и предать проточной воде. Хотя это не абсолютно обязательное требование, остальное тело должно быть расчленено на мелкие куски, каждому из нас достанется доля, и мы не должны будем никому говорить, где захороним свою долю.

Пельт с сомнением прищурился, глядя на него.

— Вы понимаете, что это непросто проглотить и переварить, доктор фон Хельрунг.

— Уилл Генри был там, — ответил фон Хельрунг. — Он видел Желтый Глаз. Правда, Уилл?

Все обернулись на меня. Я смущенно заерзал в своем кресле.

— Что вы видели? — требовательно спросил Граво.

Это был тот же вопрос, что задавал Бернс. У меня был ответ, но на самом деле это не был ответ. Я прочистил горло.

Торранс фыркнул.

— Ну, я могу на это пойти, вроде как на спор, однако нас могут привлечь к ответственности за надругательство над трупом.

— Надругательство! — воскликнул Граво. — Джентльмены, да ведь мы сегодня замышляем убийство.

— Нет, нет! — горячо настаивал фон Хельрунг. — Нет, не убийство, Дэмиен. Это акт милосердия.

— Только в том случае, если вы правы, Абрам, — сказал Доброгеану. Он был ровесником фон Хельрунга, но, как и коренастый австриец, пребывал в прекрасной для своего возраста физической форме. — Если же нет, то пусть Бог будет милосерднее к нам, чем мы будем к Джону!

— И в том случае, если у нас будет такая возможность, — вставил Торранс. — Умышленное убийство или убийство из милосердия — это интересный философский спор, но абсолютно академический и отвлеченный, пока Джон не будет найден. Простите, оно.

— Да, — согласился доктор Пельт. Он кивнул на газетные вырезки на стене. — Весь город начеку, если не сказать в панике. Вся полиция в полном составе обшаривает все закоулки и стучится в каждую дверь. Его высматривают четыре миллиона пар глаз. Куда вы предлагаете обратить наш взор?

— Простите меня, дорогой доктор Пельт, но вы забываете, кто мы, — возразил фон Хельрунг. — Мы преуспеем там, где другие потерпят неудачу, потому что мы монстрологи. Мы посвятили свою жизнь изучению и уничтожению аберрантных видов, таких как Lepto lurconis. Где мы будем искать? С чего начнем? Мы начнем с выяснения того, что оно есть, и тогда выясним, где оно может быть. Поэтому вопрос заключается не в том, где оно, а в том, что оно. И что же оно?

Он сделал паузу и потом сам ответил на свой вопрос.

— Оно — хищник. Более жестокий, чем что-либо в нашем каталоге, и гораздо более коварный. Оно уязвимо в том плане, что постоянно находится на грани голодной смерти, что заставляет его постоянно перемещаться в поисках жертвы. Поэтому голод, который движет им, является и его главной слабостью. Голод правит всеми его действиями. И как любой другой хищник, оно пойдет туда, где жертв будет больше всего и они будут наиболее уязвимыми. Оно будет нападать на тех, кем стадо будет готово пожертвовать. На слабых. Беззащитных. На тех, кого легко спишут.