— Это не ваша вина, сэр, — попытался я его утешить.

— Не будь глупцом, — обрезал он меня. — Конечно, это моя вина. Разве ты не слышал, что сказал MeisterАбрам? Все это дело — моя вина. Я тебе говорил, что мы должны быть честны друг с другом. Но еще важнее быть честным с самим собой. Я всегда был честен с собой, и это мне очень дорого стоило, — горько добавил он. — Важна только истина. Я посвятил свою жизнь ее поискам, где бы она ни скрывалась. Это сердце науки, Уилл Генри, это то настоящее чудовище, за которым мы гоняемся. Я все бросил, только бы ее познать, и нет ничего, что бы я не сделал, нет такого места, куда бы я не пошел, только бы ее отыскать.

Мне не пришлось долго ждать подтверждения этой клятвы. Как только мы вошли в свои апартаменты, доктор велел мне принести его сумку с инструментами.

— Есть один небольшой вопрос, который надо разрешить до наступления ночи, — проинформировал он меня. — Это включает элемент риска и может привести к известным трудностям с законом. Если хочешь, то можешь подождать меня здесь.

Мысль о том, чтобы остаться одному после ужасных событий этого дня, сделала его предложение неприемлемым. Сопровождать его на любое самое темное дело было гораздо более предпочтительно, нежели томиться в одиночестве, когда за окном выл сильный ветер. В этот страшный последний полет через гибельную пустыню он нес на себе огромный груз, доставшийся от прошлого, но измучен был не только он. Я отклонил предложение.

Вскоре мы уже выходили из извозчичьей коляски на Двадцать третьей улице у входа в штаб-квартиру Общества. Из тени к нам вышла маленькая фигура.

— Вы опаздываете, mon ami, — прожурчал Дэмиен Граво. Его глаза расширились при виде повязки на моей шее. — Несчастный случай?

— Нет, — ответил доктор. — Почему вы спрашиваете?

Француз пожал плечами, достал из кармана модного пиджака с короткими фалдами табакерку и шумно втянул понюшку.

— Все устроилось, — сказал Граво. — За исключением платы за доставку. Я бы и сам заплатил, но так спешил выполнить вашу просьбу, что совершенно забыл взять бумажник.

Монстролог сердито посмотрел на него. Он только что закончил долгий торг с извозчиком.

— Вы сошлись на цене?

Граво покачал головой.

— Я только сказал ему, что он будет доволен. Может быть, вы знаете, Пеллинор, но я не знаю текущих цен на кражу трупов.

Доктор тяжело вздохнул.

— А оружие? Или вы его тоже забыли?

Граво ответил кривой улыбкой. Он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал выкидной нож с перламутровой рукояткой. Большим пальцем он нажал на кнопку, и из рукоятки с грозным кликом выскочило шестидюймовое лезвие.

— Миковский, — сказал он. — Точно такой же, как был у нашего богемского телохранителя.

На втором этаже здания старой оперы Общество соорудило анатомический театр, где лекции, демонстрации и иногда вскрытия проводились на маленькой сцене, построенной специально для этого: у нее был слегка вогнутый цементный пол со стоком посередине для крови и других телесных жидкостей. Само помещение имело форму чаши, ряды кресел круто поднимались, окружая сцену с трех сторон, чтобы участники могли без помех наблюдать за жуткими процедурами.

В центре сцены стояли два больших металлических стола на колесиках, и на каждом лежало тело. Трупы были примерно одного размера, оба мужские и оба такие же голые, как в день, когда они родились. Один из трупов я тут же опознал. Это были лишенные глаз и лица останки Августина Скалы.

Когда мы вошли, с кресла в переднем ряду поднялся грузный мужчина, суетливо похлопывая себя по карманам, как будто в поисках мелочи. Граво устроил взаимное представление.

— Фредрико, это мой коллега доктор Уортроп. Уортроп, это Фредрико…

— Пожалуйста, просто Фредрико, — прервал его мужчина. Его взгляд суетливо бегал по театру, и его явно била нервная дрожь. — Я их принести. — Он без всякой на то нужды кивнул на сцену. — Вы принести деньги?

Не будь время ключевым фактором в его расследовании, я уверен, что доктор пустился бы в долгие переговоры по поводу оплаты услуг санитара, который незаконно изъял два тела из морга Бельвю. Тем не менее Уортроп выразил ярость по поводу запрошенной мужчиной цены, говоря, что она просто несусветная, что он, в конце концов, доставил не бриллианты короны, а всего лишь два трупа — да и то взаймы! Мы ведь не собирались оставлять их себе. Но время было дорого, и монстролог сдался, а мужчина, когда деньги были пересчитаны и надежно спрятаны в карман, удалился, проинформировав нас, что у него нет никакого желания наблюдать процедуры и что он подождет нас в коридоре.

Мы начали со Скалы. Под резким электрическим светом доктор сначала обследовал пустые глазницы, потом остатки лица, а потом рану на груди и изуродованное сердце.

— Хмм, как я изначально и предполагал, Уилл Генри, — пробормотал доктор, — почти идентично ранам нашего друга Пьера Ларуза. Обрати внимание на выщербленную глазную кость и на зазубренные порывы сердца.

— Если не считать лица, — сказал я. — У Ларуза не было содрано лицо.

Уортроп кивнул.

— Сдирание кожи сменено на противоположное — у Ларуза это было тело, а у Скалы лицо, но это могло быть связано с факторами места и времени. С этим он должен был работать быстро.

— Но не с Ларузом, — заметил Граво. Он стоял чуть поодаль, и его, похоже, подташнивало. — Почему же ему оставили лицо?

Доктор покачал головой.

— Тут может иметь место патологический фактор. Причина, которая понятна только автору.

— Или Ларуза изуродовал кто-то другой, а Чанлер устраивает собственные импровизации на ту же тему, — ответил Граво.

— Это возможно, — допустил доктор. — Но эта вероятность ставит больше вопросов, чем дает ответов. Если не Джон, то кто?

— Вы знаете, что бы на это сказал фон Хельрунг, — поддразнил его Граво.

Уортроп фыркнул. Его губы сложились в ироническую усмешку. Я заговорил, чтобы потушить запал его гнева.

— Это не мог быть доктор Чанлер, сэр. Ларуз оставил его — так говорил доктор Чанлер — с Джеком Фиддлером. Он не мог быть тем, кто убил Ларуза.

— Джон действительно сказал, что его бросили, — согласился мой хозяин. — Но мы не знаем, был ли он у Фиддлера, когда был убит Ларуз. Может быть, он прибрел в стойбище чукучанов после преступления.

Он вздохнул и провел испачканными в запекшейся крови пальцами по волосам.

— Ладно. Мы можем до самого рассвета строить догадки и так и не приблизиться к правде. Некоторые ответы может дать только Джон. Приступим к делу, джентльмены! — Он подошел к другому телу, доставленному из морга Бельвю. — Дайте мне ваш нож, Граво. — Он нажал кнопку. Лезвие выскочило и зловеще засверкало под ярким светом. — Что сказал фон Хельрунг, сколько времени было у Джона? Семь минут? Дэмиен, пожалуйста, засеките время. По моему знаку.

Уортроп вонзил лезвие в середину груди мертвого мужчины.

— Удар наносится правильно, — сказал монстролог. — Прокалывает правый желудочек. От тридцати до шестидесяти секунд уходит на то, чтобы жертва потеряла сознание, и Скала падает на пол. — Он достал нож и протянул мне. — Держи! Остальное должен сделать ты, Уилл Генри. Нам надо просимулировать ослабленное состояние Джона.

— Я, сэр? — Я был ошарашен.

— Быстро — время пошло! — Он вложил нож мне в руку и подтащил к столу.

— Шесть минут, — объявил Граво.

— Сначала глаза, — проинструктировал Уортроп. — Судя по количеству крови в глазных впадинах, сердце Скалы, скорее всего, еще билось, когда Джон их вынул.

— Вы хотите, чтобы я вырезал ему глаза? — Я даже выговорил это с трудом. Уж конечно, кто-кто, но только не доктор хотел бы, чтобы я такое сделал.

Доктор принял мой ужас за технический вопрос.

— Ну, он их не вырвал и не выдавил голыми руками. Ты, так же как и я, видел зазубрины, Уилл Генри. Он должен был использовать нож. Пошевеливайся!

— Можно мне заметить, что вынуть у кого-то глаза мог бы и двухлетний ребенок? — спросил Граво. — Сила здесь совсем не нужна, Уортроп.