— Да нет, все в пределах терпимого.

— Может быть, уныния, подавленности?

— Понимаю, — подумав несколько секунд, сказала Джилл. — Вы считаете, что человек в его положении не может не быть подавлен и уныл.

— Это так, и тем не менее я не удивлен. Дело в том, что ваш муж человек совершенно удивительный. Вам, естественно, не может быть известно, что после приземления самолета он оставался на борту, помогая спасателям выводить людей?

Джилл выпрямилась в кресле и замерла.

— Этого я, конечно, не знаю. Помню лишь, что он покинул самолет одним из последних. А каким образом это стало известно вам?

— Стараясь восстановить наиболее полную картину того, что произошло, я беседовал с некоторыми членами экипажа. Эйден, полагаю, может даже получить благодарность.

— Как же ему это удалось? Со сломанной рукой? Весь в ушибах и ссадинах?

— Поразительно, не так ли? Еще одно доказательство того, насколько дух сильнее тела.

Джилл оперлась о ручку кресла, положила голову на руку. Она и прежде многому поражалась, а сейчас была в полной растерянности.

— Во всяком случае, — продолжал доктор, — если его настроение изменится, немедленно дайте мне знать.

— Непременно.

— Он должен прийти ко мне через неделю, но в случае чего я всегда найду для него время.

— Доктор Грогэн, вы не возражаете, если я задам вам глупый вопрос?

— Глупые вопросы, как известно, — это те, что остались незаданными.

— Бывает ли, что в период амнезии человек полностью преображается?

Телефон молчал. Джилл представила себе, как доктор в задумчивости поглаживает бородку.

— С ходу я бы ответил, что нет, не бывает. А почему вы спрашиваете? Эйден ведет себя иначе, чем прежде?

Джилл закрутила телефонный шнур вокруг руки.

— Пожалуй… Да, безусловно. — Прежний Эйден, эгоист до мозга костей, не стал бы оставаться в разбившемся самолете, помогая пассажирам выйти, но она об этом умолчала, а привела более близкий ей пример: — Он чувствует себя значительно свободнее с нашей дочерью, охотнее прежнего проводит с ней время. Ему даже нравится заниматься ею.

— А раньше не нравилось?

— Нет. Это и послужило одной из причин крушения нашего брака.

— Мне не хотелось бы заниматься истолкованием его поведения по телефону, но, быть может, сейчас, не работая, он чувствует себя раскованнее, у него больше свободного времени.

Джилл взвесила все «за» и «против» этой гипотезы.

— Но ведь желание заниматься ею должно было быть у него всегда.

— А вы полагаете, что его не было?

— Я не полагаю, а знаю точно — не было. Он никогда не высказывал желания иметь детей. И все время проводил на работе. Находиться дома было для него сущим наказанием.

Трубка замолчала и, к огорчению Джилл, безмолвствовала довольно долго.

— И все же, как я уже сказал, навряд ли недомогание могло в корне изменить его личность.

— Ну, если не изменило, то способствовало этому, — продолжала стоять на своем Джилл.

— Я обязательно постараюсь найти ответ на ваш вопрос, когда побеседую с ним лично.

— Я и не ожидала, что вы с места в карьер дадите мне ответ. Но вопрос этот для меня чрезвычайно важен.

— Никаких проблем, Джилл. Могу я быть вам еще чем-нибудь полезен?

Джилл помолчала. Да, ее мучило кое-что еще. Как она поняла, Эйден уверен, что они состоят в счастливом браке. Она заметила — впрочем, для этого не требовалось особой проницательности, — что она привлекает его физически и что он питает относительно нее совершенно определенные намерения.

Но ей вдруг не захотелось обсуждать столь интимную тему с доктором Грогэном. Зачем? Она и без того отвела Эйдену отдельную комнату, обезопасив себя таким образом от его посягательств по ночам. К тому же, честно говоря, она может и ошибаться — ведь он не предпринимал никаких действий, разве что несколько раз бросал в ее сторону многозначительные взгляды.

А если предпримет, то она и без доктора Грогэна знает, как себя вести. Надо будет оттолкнуть его под каким-нибудь благовидным предлогом, а их можно найти сколько угодно. Если же и это не поможет, вот тогда она прибегнет к последнему средству — расскажет о предстоящем разводе. Уж против этого ему нечего будет возразить.

— Нет, доктор Грогэн, на сегодня все. Благодарю вас.

Джилл положила трубку, сожалея, что у нее так скверно на душе.

Вечером следующего дня Джилл оставила Мэдди на попечение безотказной миссис О'Брайен, а сама повезла Эйдена в Эй-Би-Экс. Здание фирмы, в котором располагались дирекция и производство, находилось в промышленном пригороде Бостона. Вокруг, как и всегда в субботний вечер, было безлюдно, а из машин стояло лишь несколько автомобилей охранников.

Завернув на стоянку, Джилл отыскала место с фамилией мужа. Подъезжая к нему, она заметила, что Эйден с любопытством, но без всякого волнения рассматривает желтое каменное здание. Как, должно быть, неприятно видеть дом, где ты работал в течение многих лет, и ничегошеньки о нем не помнить!

Перегнувшись через переднее сиденье, она дотронулась до плеча мужа, ободряя и успокаивая его.

— Зайдем внутрь?

Он кивнул и вышел из машины.

У входа их встретил охранник в форме.

— Здравствуйте! — улыбнулась Джилл молодому человеку.

— Здравствуйте, миссис Морс, — склонился он в поклоне. — Как вы себя чувствуете, мистер Морс?

— Жаловаться было бы грешно. — Чтобы произвести на окружающих более сильное впечатление, Эйден захватил с собой костыль. — Вы не возражаете, если мы с женой проведем некоторое время в моем кабинете? Мне нужно найти кое-какие данные для работы.

Молодой человек оторопело поднял брови.

— Конечно. Сейчас выключу охрану в этом крыле.

Проходя по вестибюлю, Эйден спросил шепотом:

— Я что-то сделал не так?

— Ты не из тех людей, которые обычно спрашивают разрешения.

— А-а-а.

Джилл хорошо знала это здание. Она пришла в фирму прямо из колледжа и сидела в «торговой яме». Так называли нижний этаж здания, где находились работники, занимавшиеся сбытом продукции Эй-Би-Экс. Джилл так и не поняла, отображает это название назначение помещения или его форму.

Свет в него проникал исключительно через стеклянный потолок, находившийся на высоте второго этажа. Вдоль трех стен тянулись антресоли с кабинетами начальства. С рабочего места Джилл казалось, что она и в самом деле находится в яме, особенно если на антресолях кто-нибудь облокачивался о балюстраду и смотрел на нее сверху вниз.

Именно сюда подошла сейчас Джилл, выйдя с Эйденом из лифта, и посмотрела вниз, туда, где она когда-то работала. В зале, заметила она, кабинок для служащих стало больше.

— Что случилось? — спросил Эйден. — Что там такое?

— Да ничего, — улыбнулась она. — Пошли. Твой кабинет чуть дальше.

— Вижу, ты не раз бывала у меня на работе.

Джилл в ответ лишь кивнула. Она так и не рассказала ему, где и как они встретились, считая, что лучше будет, если он сам все вспомнит. Да ей и не хотелось возвращаться к тем дням, когда она, наивная дурочка, была так счастлива.

Машинально выбрав в связке нужный ключ, Эйден отпер дверь в свой кабинет. Секретарский стол пробудил в нем какие-то смутные ассоциации. Но на этом, увы, дело и кончилось. Стоя на краю толстого ковра цвета бургундского вина, он обводил глазами мебель и мелкие предметы в комнате, где провел столько лет, и… ничего не узнавал.

— Кем бы ни был Эйден Морс, вкус у него был отменный. Даже в офисе — оригинальные произведения искусства, а не копии, — только и сказал он, присвистнув.

Джилл могла бы на это возразить, что, по мнению Эйдена Морса, если ты стремишься приобщиться к сильным мира сего — а он стремился, — то должен вести себя так, словно уже принадлежишь к их числу. Порою она даже недоумевала, почему он не взял себе в жены женщину из этого круга.

Она знала, что считается красивой, но мнение окружающих оставляло ее равнодушной. В раннем детстве она была дурнушкой и только в десять лет начала расцветать, но к этому времени привыкла полагаться не на свои чары, а на другие достоинства.