— Я так зла на Г. Н. Ты бы только знал, что он вытворяет!

Гевин в передней комнате. Он стоит на коленях позади покрытого чехлом дивана, нанося глянцевую белую краску на плинтус. Наблюдает, как бушует Морган. Услышал, как подъехала машина, как скрипнули тормоза, когда машина резко повернула на подъездной путь, как она остановилась и хлопнула дверца. Морган одета в красное платье. Она кажется непомерно высокой, возвышаясь подобно разгневанной богине.

— Я думал, ты вернешься завтра.

— Так и предполагала, но уехала сегодня. Он обманщик. Может ходить. И ходил собственными ногами, когда меня не было. Никакого инвалидного кресла, ходил со своей чертовой палкой. Предупредил родителей, чтобы они мне ничего не говорили. Зачем? Для чего, черт возьми? Уходит на всю ночь.

— Куда уходит?

— Не знаю. Не важно, куда уходит. Важно то, что он лжет мне и я не знаю почему.

Гнев проходит. Богиня валится на покрытый чехлом диван и начинает рыдать. Гевин кладет щетку поверх открытой банки с краской и присаживается рядом с ней. Она поворачивается, когда он обнимает ее, ее рыдания становятся громче.

— Почему он не верит мне? Почему ни о чем со мной не разговаривает? — Ее голос отдается в его груди, он чувствует, как влага от ее слез распространяется по его тенниске.

Гевин нежно поддерживает ее и ждет, когда ее плач затихнет сам собой.

Проходит десять минут, прежде чем она поднимает голову. Тушь для ресниц стекает по ее щекам, глаза покрасневшие и сердитые.

Он снимает прядь волос с ее лица и гладит ее:

— Хочешь выпить?

Она молча кивает. Прежде чем встать и уйти в кухню, Гевин крепко обнимает ее.

Он возвращается с бутылкой красного вина и двумя стаканами.

— Его мать случайно выболтала это. Говорила о чем-то, случившемся на прошлой неделе, о каком-то рабочем, который что-то делал, и сказала, что это происходило, когда Г. Н. отсутствовал. Он бросил на нее укоризненный взгляд и покачал головой, надеясь, что я не замечу. Но я все видела. Через полчаса меня уже не было в их доме.

Гевин передает ей стакан, и она делает большой глоток.

— Я хочу помочь ему. Почему он отстраняется от меня как раз тогда, когда нуждается во мне больше всего? Неужели он думает, что я его не люблю больше из-за его физической неполноценности?

Она смотрит на Гевина, словно ожидая ответа, но у него нет подходящих слов. Его что-то гложет внутри. Ему не хочется думать о Г. Н. или причинах его поведения. Он опустошает свой стакан вина и наливает новую порцию. Не забывает наполнить стакан Морган.

— Через три дня Рождество, но я не знаю, стоит ли мне возвращаться туда. Не вынесу встречи с ним.

— Поговори с ним по телефону. Или напиши ему электронное письмо. Открой ему свои чувства.

— Он чертовски хорошо знает о них. Я высказала ему все, когда уходила. Кричала, что люблю его, негодяя бессовестного, неужели он этого не видит. Думаю, оставлю его на время, побуду одна.

Она замолкает. Гевин смотрит на нее. Он не сказал ей о договоренности провести Новый год с Г. Н. и его семьей. Ремонт ее дома почти закончен. Осталось кое-где подкрасить. Он надеялся все завершить, пока она будет праздновать Рождество. Однако теперь оставаться нет оснований.

Она зябко поеживается.

— Тебе холодно? — спрашивает он.

— Немного.

— Разжечь камин?

— Да, пожалуйста.

В кладовке с углем он убеждается, что пакет все еще в том месте, где он его спрятал. Он завернут в полиэтиленовую пленку и лежит за кучей угля. Через десять дней он вручит его Г. Н. Пройдет десять дней, и ему нужно будет решить, что делать в оставшийся период его жизни.

Лежа затем в постели, он вспоминает о том, как выглядела Морган этим вечером при свете камина. Облегающая красная ткань ее платья светится оранжевым цветом на груди и бедрах. Искорки света играют на рубиново-красном фоне стакана ее вина, как драгоценные камни. Высохшие слезы делают ее лицо нежным. Ему хотелось протянуть руку и дотронуться до нее. Вероятно, она позволила бы ему это. Но внутреннее напряжение внутри его не исчезло. Его не успокоят даже три бутылки вина, которые они могли бы выпить. Его пальцы еще ощущают сырую угольную пыль, покрывающую пакет, который лежит там, в темноте.

Мучаясь бессонницей, переваливаясь с одного бока на другой, он старается не думать о ней. Не думать о том, как она лежит нагой под покрывалом этажом ниже. Гевин отгоняет от себя воображаемые картины того, как он крадется по лестнице в темноту ее комнаты, пробирается к ней под покрывало и ощущает жар тела спящей женщины. Он подавляет в себе мысли о ее податливой груди под его рукой, о ее ложбинке между ног, влекущей в нее погрузиться. Вместо этого он думает о Бертране.

После того первого раза они показывали видео с Бертраном каждый день. Он говорил всегда одно и то же: «Убейте Гевина, но не меня». Эти слова всегда произносились одним и тем же бесстрастным тоном. Иногда Гевину казалось, что он видел на его лице едва заметную гримасу, похожую на подмигивание. Но ее трудно было разглядеть на его лице, обросшем бородой.

Но однажды борода пропала, была сбрита. Волосы коротко обстригли, и Гевин смог увидеть, насколько бодрее и здоровее стал Бертран. Его лицо округлилось. Он стал опрятным, глаза не казались настолько ввалившимися, как прежде. После этого Гевину стали показывать видеофильм, как Бертран ест, пьет кока-колу. Однажды он даже гулял во дворе, покрытом сильно затвердевшей пылью. Все время он произносил одно и то же: «Убейте Гевина, но не меня». Говорил небрежно, скороговоркой. Хотя Гевин замечал неискренность в голосе Бертрана, все же он не мог сказать, что питает к приятелю прежние дружеские чувства.

Бертрана вознаграждали, Гевин же все еще носил лохмотья, все еще мучился от гноящихся ран на исхудавшем теле после прошлых избиений. Его все еще вынуждали смотреть видео об отце и двух сыновьях, о расстреле, позоре и мухах. И хотя он понимал, что Бертран не знал обо всем этом, ему было трудно не чувствовать обиды. Наблюдая за Бертраном, которому вернули одежду, который пил из кружки крепкий черный кофе и говорил: «Убейте Гевина, но не меня», он ощущал внутри некоторое оцепенение и болезненные спазмы. Такие же спазмы удерживали его вдали от постели Морган.

Он не видел ее в течение двух дней. Это было самое напряженное время года в работе бара «Водво», поэтому Морган выезжает из дома рано утром, чтобы закупить продукты на рынках. Она оставляет бар открытым допоздна, следя за тем, как напиваются рождественские гуляки, и веля выносить их за дверь, когда терпеть их становится невозможно. Гевин работает на дому, крася плинтусы, окна, рамы и двери. Морган выбрала светлые краски с глянцевым блеском. Комнаты кажутся просторными и воздушными. Старую рухлядь убрали, и несколько образцов новой тяжелой мебели, которые она поставила, кажутся менее громоздкими. Интересно, кто здесь будет жить. Сможет ли она уговорить Г. Н. переехать к ней, как было вначале задумано? Или она не сможет, в конце концов, выносить это и все распродаст?

В сочельник он просыпается с ощущением тошноты. Бросается в ванную комнату и смывает последствия рвоты в туалете. В желудке почти пусто, в горле жжение, во рту чувствуется желчь. Он садится на пол ванной комнаты, опустив голову между коленей.

Заставляет себя не думать о Кэт, но сейчас это особенно трудно. Он вытягивает наугад руку в стремлении прикоснуться к ее коже, хочет почувствовать вкус морской соли на ее волосах. В желудке спазмы, он ощущает пустоту и жжение. Правильно ли он поступил? Надо ли было открыться Кэт, рассказать ей все, рискнуть? Если бы она выслушала его и ушла, то было бы ему еще хуже, чем теперь? Не слишком ли поздно все исправить?

Желудок снова судорожно сжимается, и он склоняется над унитазом, но ничего не выходит. Он чистит зубы, заглушая позывы рвоты мятным вкусом зубной пасты, затем идет в комнату и включает компьютер.

«Привет, Кэт, хочу просто пожелать тебе счастливого Рождества. Всегда думаю о тебе и люблю. Гевин».