— Едем.

Мы поехали следом за туристическим автобусом, направлявшимся на восток, вниз и в сторону от побережья.

— Не туда едем, — сказал я.

— Мой дом как раз там. Мыслимо, чтобы я показалась на побережье в своем нынешнем виде?

Я закашлялся дымом.

— Мы возвращаемся в Ла-Мендиросу?

— Мне нужно переодеться, — объяснила она. — Понимаю, что личная гигиена и манеры для тебя совершенно ничего не значат, но я должна придерживаться определенных стандартов, понятно?

Меня стали одолевать сомнения. Интересно, можно ли ей доверять? Может, я высказал это вслух — и не в первый раз — или, может, она прочитала мои мысли, но Мэри ударила по тормозам, наклонилась в мою сторону и открыла дверцу с моей стороны.

— В таком случае уходи. Если не доверяешь мне, убирайся. Пошел вон.

Я бы сделал это с удовольствием, но мешала одна проблема. Мой кокаин лежал под задним сиденьем ее машины.

— Как мне поступить?

— Убирайся или поедем домой вместе со мной.

Когда-то у меня был и лучший выбор, но не сейчас. Я стал закрывать дверцу, пытаясь определить по выражению лица Мэри ее намерения. Может, ей и стоило доверять. Я пожал плечами:

— Поехали.

Должно быть, Мэри разбудил рано утром местный полицейский. Он спросил, есть ли у нее племянник по имени Джон и позволяла ли она ему воспользоваться ее машиной. Счетная машина в мозгу Мэри работала как надо, и она решила мне помочь. Коп подвез ее в полицейский участок, и если у нее не было времени переодеться, то не было и возможности переговорить обо мне с Жан-Марком. Я скрипнул зубами, почувствовав, что еле избежал судебного преследования, и стал гадать, достаточно ли у меня осталось свободного времени для завершения своего приключения?

В этот час, когда прохладный ночной воздух притаился под тенью больших сосен, а небо прочерчивали стаи грачей и реактивные лайнеры, направлявшиеся на север, все казалось возможным. Я вышел из тюрьмы свободным человеком. В голове возникла абсурдная мысль, что авария фургона, набитого мертвыми копами, произошла лишь в моем воображении. Но это была праздная и глупая фантазия. Более вероятно то, что среди обломков фургона не найдено свидетельств, уличающих меня, а поскольку он носил испанские номера, не было необходимости искать следы англичанина. Единственной свидетельницей оставалась жена бармена, но, оглядываясь назад, я отдавал себе отчет, что она не видела меня, не говорила со мной. Естественно, помощь, которую она могла бы оказать следствию по делу гибели мужа, заключалась в ее утверждении, что Альберто сопровождал кто-то неизвестный. Мальчишка видел мою избитую физиономию, но сколько пройдет времени до того, как социальные работники позволят полиции допросить его? Эстрелада даже обратил внимание на повреждения моего лица, и то, что он меня не задержал, показывает, что я остаюсь в данном случае неизвестной величиной. Будет невозможно, однако, решить криминальное уравнение без оценки меня самого. Мое отсутствие в крепости постепенно заметят. Произойдет процедура опознания меня и моего несчастного фургона, обыщут наш дом. Найдут фото мое и Луизы, мое — с налитыми кровью глазами и маслянистым носом на ярмарке в Санта-Лиене, перегонят эти фото по проводам, чтобы определить, найдется ли что-нибудь интересное. Мое освобождение из полицейского участка Матамороса было счастливой случайностью, удачным следствием человеческой ошибки. Теперь в любую минуту Эстрелада мог включить меня в свои расчеты и потом раскрыть рот от удивления, узнав результат.

Моя тревога обратилась в настоящую панику, когда поперек дороги перед машиной выросла тень. Мэри тоже ее увидела. Она навалилась на руль, чтобы рассмотреть то, что закрывало солнце. Справа от нас темное брюхо вертолета сделало на низкой высоте вираж в сторону долины, воздушная тяга от его ревущих двигателей подняла дьявольские облака пыли, скопившейся на голых склонах.

— Опять они, — пробормотала Мэри. — Всю прошлую ночь летали над моим домом, и теперь вот снова. Ты думаешь, я смогла сколько-нибудь поспать?

Я вздохнул и закурил сигарету. Появление этих чертовых вертолетов было уже лишним. Я следил, пока вертолет не потеряется в рельефе долины, его вращающиеся лопасти выглядели на солнце как крылья стрекозы.

Сегодня было возможно все. Я включил радиоприемник и нашел частоту ФРА. Пустота эфира заполнила машину, как струя огнетушителя, убавив мой оптимизм и напомнив об ужасе прошлой ночи. Нарастающий шум говорил об Альберто столько же, сколько завтрак о новостях дня.

— Она пропала, — сказала Мэри. — Похоже, его, наконец, схватили.

Мы подъехали к пыльному повороту на Ла-Мендиросу, и Мэри переключилась на первую скорость для спуска. Дорога была широка, но с глубокой колеей. Легче было проехать на легковушке среди валунов, которые торчали из потрескавшейся земли, как кости. Мэри закусила губу, выруливая на свободную колею и стараясь быть внимательной и аккуратной.

— Там ровно килограмм? — спросила она мимоходом.

— Приблизительно, — ответил я. — Покажу тебе.

— Ты чертовски… — И она осеклась. Ее внимание захватило то, что предстало ей в зеркале заднего вида.

Я наполовину обернулся, пытаясь выяснить, что ее заинтриговало.

— Кто это?

Темный фургон свернул с шоссе и стал спускаться по дороге вслед за нашим шлейфом пыли.

— Хрен его знает, — выругалась она. — Либо они едут ко мне, либо сбились с пути. Эта дорога никуда не ведет, кроме как к моему дому.

У меня зачесалась голова. Я скреб ее слишком сильно и долго.

— Машиной какой марки пользуются лягушатники?

— Не знаю, — пожала плечами Мэри. — Не видела.

— Сколько было лягушатников? Двое?

— Трое.

— Трое?! — воскликнул я. — Как это могло быть?

— Что ты имеешь в виду?

Я замотал головой. Вероятно, она ошиблась, но это не имело значения. Становилось все более очевидным, что я позволил заманить себя в западню и не мог понять, где совершил промах. Легкость, с которой я доверился Кровавой Мэри, зная, что она общалась с Жан-Марком, была, возможно, первой из моих сегодняшних ошибок. Весьма вероятно, что мне придется в самое ближайшее время скрыться. Я ощущал себя крысой, загнанной в угол. Снова обернулся, машина следовала за нами.

— Брось паниковать, — проворчала Мэри. — Это просто заблудившийся турист. Они часто здесь ездят и, убедившись, что это тупик, возвращаются на шоссе.

— А если это не туристы?

— Ладно, почему бы нам не остановиться и не подождать их? — предложила Мэри, как блондинка из второсортного фильма. — Если они туристы, мы скажем им, что эта дорога ведет в никуда.

— Прекрасно, — пробормотал я, — а что, если это Жан-Марк?

Она покачала головой:

— Это не может быть он. Как бы он узнал, где мы находимся?

— Да, верно. Как бы он узнал?

У меня возникла идея.

— Здесь есть какой-нибудь поворот, за которым мы могли бы укрыться, пока его машина поедет мимо?

— Нет, — ответила она, вздрогнув, когда маслосборник лязгнул о валун.

С тех пор, как утром мы покинули полицейский участок, меня не оставляло ощущение настороженности. Я не мог припомнить какую-нибудь подозрительную машину на автомобильной парковке. Возможно, я заметил фургон Жан-Марка, но этот темный фургон не подавал сигналов.

Совсем не подавал.

Ни единого сигнала.

Одно звяканье.

Как раз в переднем отсеке моего мозга, в зоне, куда я потерял доступ с тех пор, как в заднем контролирующем отсеке стала нарастать подозрительность, был зафиксирован фургон темного цвета, двигавшийся передо мной. Вот все, что можно было констатировать. Время и место оставались неизвестными. Следовало бы проверить мои впечатления.

— Поверь, это просто туристы, — проворчала Мэри, глядя в зеркало заднего вида.

Я смог вспомнить машину, проехавшую впереди меня. Два бледных лица…

— Когда подъедем к твоему дому, я обойду его сзади и убегу за реку. Ты же войдешь в дом и будешь ожидать их прибытия. Если они туристы, замечательно. Если кто-нибудь еще, скажи, что я остался в полицейском участке.