Где-то здесь, недалеко от дамбы, находилось заброшенное поместье. Его стены из крошащегося известняка обступили сохнущие цитрусовые деревья и чопорные, приземистые суккуленты, вновь заявившие о своем праве иметь обетованную землю. Я не мог быть полностью уверен в том, что это поместье существовало только в моем воображении. Мои воспоминания об оранжевой крыше, о почерневших от дыма стенах, о горшках терракотового цвета рядом с порослью дикого винограда и тяжелых скобяных изделиях за деревянной дверью были бессвязны, словно я видел их на отдельных фото. Иногда, как сейчас, появлялись моменты, в которые я сожалел о воздействии наркотиков на мой обезвоженный мозг. Если заброшенный дом действительно существовал, он стал бы идеальным укрытием для моего запаса наркоты. Дом располагался вдали от крепости, и, если никто не следил за мной, нельзя было догадаться, что здесь устроен тайник. Более вероятно, что развалины дома действительно существовали. Я остановил мотоцикл на краю дороги и поднял сиденье. Теперь впервые я располагал удобным случаем для основательного знакомства со своими пятью белыми спонсорами. Подержав первый из них на весу, я оценил впервые его качество. Хорошая упаковка — половина успеха в торговле, заметил однажды один еврей из Гибралтара, и как же он был прав! Этот тысячеграммовый брикет кокаинового гидрохлорида упаковывали профессионалы, и сколько же радости и гордости доставляла их работа! В обычных условиях такие, как я, субъекты никогда не стояли так близко к сокровенной цели, никогда не прикасались к источнику благоденствия. Но сейчас был исключительный случай. С оцепенением обладателя выигрышного лотерейного билета я вытащил из укрытия четыре оставшихся брикета и покачал их в руках, улыбаясь в сторону долины и жалея, что никто не пригласил фотографа, чтобы запечатлеть мой восторг. По случаю я был знаком с единственным фотографом по имени Иван, но он не был способен помочь, стоял где-то в длинной очереди, оставив меня на земле распоряжаться своим достоянием.

Не выпуская из рук сверкающие белые брикеты, я освободился от тенниски и завернул в нее добычу. Затем под солнцем, бьющим лучами прямо в лицо, я отправился пешком через колючий кустарник высотой по пояс на поиски развалин. Нашел их там, где и представлял. Это был заросший участок земли, огороженный побеленными стенами, с веретенообразными деревьями, которые проросли сквозь сорванную крышу, с грудами замшелых камней, которые образовались там, где земля стремилась взять свое.

В этом месте я, затаив от возбуждения дыхание, разрезал фрагментом разбитого стекла первый пакет из толстой полиэтиленовой пленки. Когда острие стекла погрузилось в порошок, упоительный фонтанчик вырвался наружу из прорези образовавшегося отверстия. Я вытащил стекло и, как добрый малый, растер щепотку мерцающей пыльцы на своих деснах. Результатом стал немедленный холод, ясный и органичный, не имеющий ничего общего со средствами искусственной заморозки. Это был образцовый кокаин, упакованный фармацевтами, в первозданной чистоте — если бы это вещество было снегом, предприимчивые парни арендовали бы вертолеты, чтобы добраться до него. Весь дрожа, я воспользовался стеклом, чтобы сгрести граммов десять или около того в упаковку, на крайний случай сделанную из бумажной салфетки. Мой рот мерз, как тундра, в ушах раздавался параноидный тремор. Припрятать оставшийся порошок представлялось самым разумным решением, хотя идея оставить его без присмотра ужасала меня. Однако упрятать пять пакетов размером с Библию в задний карман джинсов было невозможно, поэтому я с тяжелым сердцем крепко связал их своей тенниской и зарыл под грудой камней в углу разрушенной комнаты. Потом долго петлял, возвращаясь к разгруженному мотоциклу. Единственными людьми, которые могли воспользоваться этой дорогой, были рыболовы, поднимающиеся ради своего хобби к дамбе, я продавал им наркотики. Один бизнес необязательно исключает другой, рыболовы были особенно привержены кайфу по пятницам. Любой человек, который увидит, как я возвращаюсь к мотоциклу, предположит, что я спускался с северного нагорья, оттуда, где обитают скалолазы.

Я просунул голову за одеяло, служившее входной дверью, опасливо втянул воздух.

— Кажется, все в порядке, тогда продолжим.

Повернулся и бросил выжидательный взгляд на своих помощников. Франсиско, неимущего козопаса, выследил брат его жены Хесус. Вместо того чтобы последовать наставлениям сестры и погнать затерявшееся стадо Франсиско назад через горы в Лома-де-Фуэнте и унять женское беспокойство, он предпочел провести уик-энд в заведении Дитера, рассчитывая на то, что заблудившиеся козы сами заглянут сюда ради пинты пива или игры в дротики. Наше сотрудничество родилось в результате взаимной нужды друг в друге. Мне нужно было перевезти труп, а они имели проблемы с неограниченным кредитом на территории Дитера. У них были сильные руки, прагматичное, нейтральное отношение к покойнику, а я располагал бумажником Ивана.

— Если мы отнесем его в Красный дом, — сказал я, — он сможет оставаться там до приезда кузена. Верно?

Франсиско закивал, словно действительно был заинтересован в этом.

— Но вы заплатите нам сейчас, — настаивал Хесус.

Даже если бы я имел пару крепких позвонков, указал бы ему, что здесь хозяин я, и труп — мой. И заплачу по счетам только тогда, когда дело будет сделано. Но я оказался бесхребетным.

— Несите, — пробормотал я. — Каждому — по десять тысяч долларов.

Это были славные ребята, и они заслуживали таких денег. Пока я сбегал наверх приготовить еще одну пару дорожек, они завернули тело Ивана в одеяло, перевязали сверток шнуром, опустошили початую пластиковую бутылку виноградного вина и разбили вазу, которую Луиза купила в Ронде. Затем понесли покойника по улице, шагая за мной, втащили в Красный дом, его положили на пол.

— Vaya con Dios, [14]— напутствовал Хесус труп, когда мы собрались в обратный путь.

По дороге к заведению Дитера столкнулись с Луизой.

— Где тебя черт носил? — спросила она, вместо приветствия.

— Выносили Ивана, — сообщил я, вместо оправдания.

Я уже потерял счет конфликтам, которые возникали между нами. Не знаю как, но она умудрялась затевать их снова и снова. Когда мы только начинали жить вместе, около трех лет назад, она входила в четыре часа утра в дверь, совершенно невменяемая, во главе группы немецких байкеров, будила меня и жаловалась, что я выпил все вино. Даже тогда ей удавалось заставить меня чувствовать себя виноватым. Хотя мой мозг в то время был поражен фармацевтикой не так уж сильно.

— Выносили Ивана? — переспросила Луиза. Ее темные брови поползли вверх, когда она увидела двух моих помощников. Я принялся объяснять, но она покачала головой. Мои объяснения ее утомляли. — Мне нужна доза. — Она стояла, вывернув одну руку ладонью вверх и упершись другой в бедро. Это выглядело довольно завлекательно.

— Э-э, больше нет, — отмахнулся я. — Порошок весь вышел.

— Мне нужна доза, — повторила она, выговаривая теперь каждое слово протяжней, в стремлении подчеркнуть неотложность своего требования.

— Порошок весь вышел, — повторил я. — А куда девался твой?

— Какого черта, — прошипела она, — ты рассуждаешь? Достань еще.

— Я как раз и занимаюсь сейчас этим. — Отодвинувшись от нее, я все время не спускал с нее глаз. — Подумаю, что можно сделать, хорошо?

— Так-то лучше, — ответила Луиза уклончиво. Она подкралась ко мне, обняла себя руками и посоветовала: — Укради, если нужно.

Во вторник меня переполняли благие намерения, я несся на похоронной барке, расцвеченной окаменевшими мечтами и зыбкими надеждами, подогретыми кокаином. В среду же утром я проснулся с ужасным ощущением того, что провел две последние ночи, поверяя местным знакомым и абсолютно чужим людям тайну самого большого груза наркоты, о котором здесь когда-либо слышали. Обрывки многих разговоров, ведшихся прошлой ночью под воздействием кокаина, обрушились на меня тошнотворными волнами, подобно вздорной болтовне болвана, сидящего в кинозале двумя рядами позади вас и полагающего, что он остроумен.