Уже к концу путешествия авторы вдруг осознали, что за все это время ни разу не слышали плача маленьких детей. За маминой спиной малышу спокойно и уютно

В России учился не сам Бубакар Напо, а его брат, живущий теперь в Бамако. От дяди младшему сынишке Бубакара досталось «звание» — двухлетний малыш именуется не иначе, как «доктор Напо». Он уже бегает, но мама все же частенько привязывает его к спине, где «доктор» засыпает, — отличный способ унять живого любопытного мальчугана. У Балкисы и Бубакара шестеро детей, старшей девочке-школьнице — двенадцать.

— Жаль, Мамаду сегодня нет, — говорит Бубакар. — Он настоящий бандит, тебе понравится. И учиться любит...

С девятилетним Мамаду я познакомлюсь на следующий день: перебегая крохотный дворик, он ввинтится мне под руку со словами: «Привет! Это меня вчера не было! Хочешь, покажу свою тетрадку?» — Тетрадка выглядит основательно: хорошая оценка заверена печатью, рядом — примечание учителя: «Работает пока не в полную силу, может лучше».

Все домашние хлопоты достаются женщине. Балкиса трудится без устали: налить кашку-болтушку доктору Напо, подмести здесь, вымыть там, поставить на огонь просо. Присела с гостьей — и тут же взяла иглу, яркая портьера с вязанными крючком цветами-аппликациями, за которой скрывается вход в комнату, — ее рук дело. Быт скуден, здесь рады простым вещицам: кусочку душистого мыла, швейным иглам, блокнотикам, ручкам. Но гостя всегда встретят стаканом воды и пригласят к ужину, подсвечивая фонарем, если на дворе темно...

Бубакар показывает мне Сангу: вон там — луковые поля и дамба, тут — колодцы, по воду, конечно, ходят женщины; вот здесь, в семье Доло, жил Гриоль; а это тогуна — низкий навес, под которым собирается местное вече. Тогуна — постройка функциональная: толстый слой соломы на крыше сохраняет прохладу, а низкий потолок не позволяет вскакивать на ноги в пылу закипевших страстей.

— А что ты празднуешь, Бубакар?

— Я праздную, когда светло на душе, и каждое утро благодарю Провидение за то, что просыпаюсь, и прошу его дать пищу мне и моей семье. А еще отмечаю все праздники — католические и мусульманские. — Взгляд Бубакара полон лукавства, и я понимаю, что он попросту не прочь выпить просяного пива...

На склоне и в долине

Близ Санги у края уступа Бандиагары нагромождение камней образует нечто вроде тоннеля — символического входа в страну догонов. Пройдя через него, мы спускаемся вниз по склону плато в сторону Банани. Идти по деревне надо осторожно, ступая след в след проводнику: не дай Бог зайти на сакральную площадку и повредить нераспознанный фетиш.

Улиц здесь нет, меж домов вьются узкие тропинки; наверху на скальных уступах лепятся друг к другу строения, похожие на большие птичьи гнезда с отверстием-входом. Прежде они служили жилищами народу телем. Вытеснившие телемов догоны используют их для захоронений. Свои дома они строят из камня, а крытые соломой амбарчики — из банко. Хранилищ для провианта и домашнего скарба в хозяйстве может быть несколько: у мужчин — свои, у женщин — свои.

Калитки и двери украшены выразительной резьбой с определенным набором элементов-рисунков. В верхней части обычно изображают бога дождя и бога земли. Две выпуклости в форме полусфер в среднем ряду символизируют Любовь и Сексуальность. Кромку украшает резной рельеф — дорога с чередованием подъемов и спусков, внизу помещают фигурки священных крокодилов или восьми основателей страны догонов. Впрочем, сюжетов может быть и больше — все зависит от размеров двери и фантазии резчика. ...

Тук-тук-тук — тукает, позвякивает молот по наковальне. Деревня Кунду лежит у подножия плато. Сидя под навесом, двадцатипятилетний Дрисса Самасеку кует лезвие для топора. Чтобы стать кузнецом, надо быть сыном кузнеца — ремесло передается по наследству. Кузнецов почитают и побаиваются: изготовление вещи повторяет акт сотворения мира. Дрисса пошел дальше своего отца, он не только кует, но и режет по дереву и делает ружья. Жена его и мать троих его детей — тоже дочь кузнеца. Первую жену выбирают родители, таково правило. Улыбчивая девчушка весело раздувает мехи. На вид ей лет пять, через год-другой отец выберет ей мужа...

Танцы по заказу

Главный праздник догонов — День Сиги, церемония, совершаемая во искупление вины людей перед мифическим прародителем с Сириуса. Праздник Большой Сиги проходит только раз в шестьдесят лет. Мало кому из догонов удается поучаствовать в двух Сиги в жизни — чаще не удается дожить и до первой. А вот Праздник погребения проводят ежегодно. В нем участвует до дюжины масок, в Сиги — больше ста. Главная маска, высотой несколько метров, символизирует связь Земли и Неба. Согласно древним мифам, пребывание догонов на планете Земля конечно и вскоре должно завершиться. Звездные посланцы вернутся на родину, а их временное пристанище, плато Бандиагара, исчезнет без следа.

Космогония этого народа — скрытый пласт родовой культуры. Чтобы понять его, надо прожить здесь не день и не два. Тем, кто заезжает ненадолго, охотно покажут фрагменты ритуального действа. Догоны не отказываются порадовать любопытствующих туристов, готовых оплатить показательное выступление, — не так уж тут много возможностей заработать...

...На площадке — два десятка танцоров. Молодые мужчины в черных шароварах, поверх которых надеты яркие юбочки из скрученных толстых нитей, торс украшен раковинами каури. Маски сменяют одна другую — цветные головы-лица неведомых существ. Это — основная ритуальная деталь танца. Расшифровав их значение, танец можно прочесть. В нем — история племени: Сириус, мифическое существо Номмо, загадочные птицы Балако — они являются на ходулях.

«Пляска по заказу» длится около получаса, и реквизит для нее всегда под рукой. Для ритуальных праздников маски всякий раз изготавливают заново. Ведает этим олубару — человек, подготовленный Наставником и знающий о масках все. Например, где хранится Главная Маска и какой она подает знак, чтобы начался праздник. Говорят, что если во время «настоящего» танца навершие маски-антенны ломается, действо останавливают...

…Мы покидаем плато в рыночную пятницу. Навстречу, в сторону Санги, семенят ослики с поклажей. У подножия плато близ деревни Тели молодые женщины в ярких платьях с песнями толкут в ступах просо. В деревне Ирели в школе идет урок. В класс, переступив порог, попадаешь прямо с улицы. Первоклассники пишут на торосо — одном из догонских диалектов. Перед каждым вместо тетрадки — маленькая черная дощечка.

Мы переночуем в Севаре, где вечером привычно «вылетит» электричество и хозяйка гостиницы, ливанка, живущая здесь тридцать лет, столь же привычно включит тарахтящий генератор — без кондиционера жара не даст заснуть... Потом мы домчимся до Бамако за полдня, и новых впечатлений хватит, чтобы рассказать о стране еще раз. И почему-то под конец мне вспомнятся слова из прочитанной мной еще в самолете рекламной брошюры «Страна мечетей»: «Мечети там, как вы могли убедиться, и правда есть, они живописны и достойны внимания. Есть и иные архитектурные красоты, и природа, ради которой стоит обогнуть половину земного шара. Но все же, согласитесь, без «артистов» эти декорации мертвы — при всей своей живописности. Люди далекой африканской страны — и те, к кому надо добираться дальними маршрутами, и те, кто провожает нас белозубыми улыбками в аэропорту, — составляют главное очарование Мали». Мысль, конечно, не новая. Зато верная.

Ольга Соколовская / Фото Александра Тягны-Рядно

Когда в 1998 году изумленной публике впервые дали поcмотреть на двухместный Smart ForTwo, газеты и журналы тут же запестрели заголовками «Революционная концепция», «Городской автомобиль будущего», «Переворот в автомобилестроении»… 2,5-метровый кубик на колесах поражал не только отсутствием второго ряда сидений, мотором, урчавшим где-то в «багажнике», нелепыми и смешными приборами на ножках. Он еще и продавался не в автосалонах, как все, а с полок в выросших, словно грибы, стеклянных башнях с лифтами! И в то же время это был самый настоящий автомобиль большого города, который резво разгонялся за 100 км/ч и позволял парковать себя носом к тротуару в узкое пространство между двух других машин, а в дозаправке нуждался исключительно редко. Поначалу его, правда, по формальному признаку двухдверности скучно назвали Smart Coupe, но потом одумались и переименовали в Smart ForTwo, отдав должную дань неповторимости и харизме чудного автомобиля.