Такие пациенты, как этот леонбергер, с трудом умещаются на операционном столе. Собаке предстоит операция на голосовых связках

Ветеринарная клиника Утрехтского университета. В ее арсенале — компьютерная томография, ультразвуковые исследования и даже все необходимое для пересадки органов. Здесь лечат анемию и искривление позвоночника, сердечную недостаточность и переломы конечностей, удаляют опухоли, принимают роды и исправляют прикус. Практически все, что придумала современная медицина для лечения людей, здесь применяется к братьям нашим меньшим.

Однако общность подхода не отменяет важных различий между медициной и ветеринарией. Обычный врач должен знать анатомию и физиологию одного биологического вида, ветеринар — множества. Конечно, подавляющее большинство пациентов университетской клиники составляют собаки и кошки, но и всякого прочего зверья тоже хватает: лошади, хорьки, хомячки, попугаи, голуби, утки, ящерицы, черепахи, змеи... И у каждого — свое внутреннее устройство, свои характерные болезни, свой набор паразитов. А потому и лечение должно быть назначено с учетом этих особенностей.

Другая принципиальная трудность ветеринарии состоит в том, что пациент не может описать врачу свои ощущения. И на его сотрудничество в лечении врач тоже рассчитывать не может. Особые навыки общения с животными могут убедить того или иного зверя спокойно перенести осмотр или укол. Но даже самая дрессированная собака или покладистая кошка, будучи предоставлены сами себе, непременно выдернут из своих вен капельницы, изгрызут повязки или слижут нанесенную мазь. Им невозможно объяснить, что нужно несколько минут лежать неподвижно, пока рентгеновский аппарат или томограф выполнит свою работу. Поэтому помимо обычного медицинского оборудования в ветеринарных клиниках есть и специфическое, например особые воротники, не позволяющие четвероногому пациенту вмешиваться в лечебный процесс.

Пока работает рентгеновский аппарат, пациент должен сохранять неподвижность. Но как эту задачу объяснить какаду! Оказывается, у ветврачей клиники есть отработанные приемы, позволяющие усмирить на время самых беспокойных больных

Спокойствие подопечного больного и его доверие к врачу — отдельная и очень большая проблема ветеринарии. Уже самой атмосферы большой клиники — чужой территории с резкими запахами, множеством незнакомых людей и иных существ и полным отсутствием убежищ — достаточно, чтобы если не перепугать, то заставить нервничать любое нормальное животное. А потом к этому добавляются яркий свет ламп, холодные поверхности столов, привязанные лапы, прикосновения инструментов... И самое главное — жуткое ощущение полной собственной беспомощности и беззащитности. Даже совершенно безболезненные процедуры, вроде подрезания перьев или шлифовки когтей, вызывают у бессловесных пациентов неукротимое желание как можно быстрее удрать отсюда.

Но, наверное, самое тяжелое — это очнуться в незнакомом месте с кружащейся головой, непослушными лапами, болью в прооперированном боку по соседству с такими же мыкающимися страдальцами. Чтобы уменьшить неизбежный в такой ситуации стресс, руководство клиники разрешает хозяевам оставаться рядом со своими питомцами или же с ними в послеоперационных боксах дежурят студенты ветеринарного факультета, часто ночуя вместе с приходящими в себя от наркоза пациентами.

Анорексия, то есть отказ от пищи» часто является симптомом какого-нибудь серьезного заболевания, поэтому больную бородатую агаму кормят принудительно

...Конечно, всегда найдутся люди, которые скажут, что компьютерные томографы, дорогие лекарства и персональные сиделки для собак и хамелеонов — это пир во время чумы. Для чего нужны эти клиники, если миллионы детей умирают от нехватки самых дешевых вакцин и витаминов? Что можно на это ответить? Ведь и само содержание экономически бесполезных животных, скармливание им высококачественной белковой пищи, которой так не хватает жителям беднейших стран, — блажь. Да и сама привязанность к любимому существу — тоже роскошь, причем самая большая, какую только можно придумать. Но когда этому существу больно, когда оно страдает и может умереть, мы мчимся в ветеринарную клинику, и все соображения о социальной справедливости уже не имеют никакого значения.

Впрочем, продвинутая ветеринария приносит человечеству и вполне практическую пользу. Современная медицина — игра с очень жесткими правилами, в ней на пути любого новшества стоит множество барьеров, призванных гарантировать пациенту наилучшее лечение из всех возможных. Конечно, применение того или иного лекарства или процедуры в ветеринарной практике основано на лабораторных исследованиях и клинических испытаниях — точно так же, как и в «человеческой» медицине. И все же здесь у врача чуть больше свободы, а значит, и шансов найти новые пути лечения, которые потом могут оказаться пригодными и для людей: несмотря на все межвидовые различия, многие болезни у нас и наших четвероногих друзей — общие.

Иван Стрельцов

Сходство представителей одного биологического вида между собой объясняется тем, что все они имеют уникальный набор генов, которые определяют врожденные свойства организма: разрез глаз и цвет кожи, количество зубов, тип корневой системы и даже звуки брачной песни. Абсолютно все клетки несут этот набор, вот только участки заложенной информации в них используются разные. Поэтому-то клетки кожи и отличаются от клеток желудка не только внешне, но и функционально.

Этот набор записан в виде последовательности молекул — нуклеотидов, играющих роль букв генетического текста, полная версия которого называется геномом. Этих букв всего четыре, и они едины для всех без исключения живых существ. Вопрос только в их количестве и последовательности. К примеру, человеческий геном состоит примерно из трех миллиардов букв, которые складываются в слова — гены. До недавнего времени ученые полагали, что он содержит до 140 000 таких сочетаний. Сегодня, после полной расшифровки, выяснилось: «значимых слов» (то есть генов, реально «отвечающих» за какие-либо белки) у нас всего 20—25 тысяч — практически столько же, сколько у той же мыши.

Итак, гены разных видов — это просто разные тексты на одном и том же языке. Если ген одного организма вдруг попадет внутрь чужой клетки, то ее аппарат легко считает с него никогда прежде не виданный белок. Например, пораженная бактериофагом клетка кишечной палочки усердно штампует литические ферменты, которые вскоре растворят ее мембрану и превратят буквально в «мокрое место».

Генетическая рулетка

Как только подтвердилась вышеописанная «лингвистическая» идентичность, у генетиков появилась возможность поиграть в творцов природы, создающих новые виды, изменяя коды уже существующих. Для этого достаточно вырезать ген из одного организма и перенести его внутрь другого, в одну из хромосом какой-либо его клетки. Обыкновенный помидор с геном североамериканской морской камбалы окажется морозоустойчив, а королевские лилии с геном пахучей железы скунса станут источать невообразимое зловоние.

Впрочем, конечно, между простой теорией и практическим воплощением ее лежит огромная пропасть. На самом деле задачка эта повышенной сложности. Ведь каждая «буква» генетического текста состоит всего из нескольких атомов. Объект такого размера нельзя увидеть ни под каким оптическим микроскопом. Он намного короче световой волны. А надо сделать так, чтобы он попал в нужное время в «считывающее устройство» (ведь клетка до сих пор не вполне понятным для ученых образом сама выбирает себе гены для считывания в каждый данный момент)! На одно лишь выстраивание алгоритма, позволяющего хотя бы подступиться к этому «конструктору», у молекулярной биологии ушло почти двадцать лет…