— Но весной пятьдесят восьмого года Сёва ей было всего лишь семнадцать лет! Она ещё училась в школе?

— Да. Кёко пришлось уехать, так и не доучившись. Она очень сожалела об этом, говорила, что хотела бы закончить школу.

Курата только что сказал, что поженились они на четвёртый год после бегства семьи Кёко. Прошло целых четыре года. Кёко, наверное, решила, что бандиты уже отступились от них и больше не будут требовать возвращения долга.

Когда женщина выходит замуж, в посемейном реестре мужа делается соответствующая запись. Это вносят и в реестр, принадлежащий родителям невесты, где она числится до брака, то есть по старому месту прописки. Стандартная формулировка такая: «Данные перенесены в другой посемейный реестр, выбыла по адресу…» — и далее новый адрес невесты.

Кёко и во сне не могло присниться, что кредиторы снова будут её преследовать, но теперь ещё и требовать проценты, успевшие нарасти за четыре года.

Бегство, распад семьи… Пятьдесят восьмой год эры Сёва… Тут Хомма вспомнил о своём разговоре с сотрудницей юридической конторы, Саваки.

— А бежать им пришлось из-за того, что они не могли выплатить ипотечный кредит?

Молодой человек закивал:

— Отец Кёко работал в маленькой фирме, и зарплата у него была небольшая. Но все в то время покупали жильё, вот и он не устоял. Не рассчитал сил — Кёко так говорила.

С какой скоростью росли долги семьи Синдзё и в какой безвыходной ситуации оказались её члены, Хомма и сам догадывался, без пояснений Кураты. Денег мало, долгов много. Жить становилось всё труднее, Синдзё прибегли к услугам ссудной кассы, надеясь таким образом хотя бы частично избавиться от задолженности по ипотеке. Но это ещё была вершина горы, а ниже — крутой склон. Если оступишься, то покатишься вниз без остановки, а долги будут нарастать как снежный ком, ничто уже не поможет.

— В конце концов они попались на удочку кредитора который каждые десять дней прибавлял к сумме долга лишние десять процентов. Почти весь долг Синдзё причитается одной этой ссудной кассе.

Как в пинболе [15]. Синдзё потеряли всё, угодив в самую плохую лузу.

— Ночью бандиты стучали в двери и окна, пытаясь их запугать. Они приходили на работу к отцу Кёко и ко всем родственникам этой семьи. У матери начался невроз. Одно время они даже думали о том, чтобы всей семьёй покончить с жизнью. Кёко, конечно, тоже натерпелась всякого.

Уголки рта у парня подрагивали, словно у ребёнка, готового в любую секунду разреветься.

— Бежать они решились только ради Кёко, чтобы защитить её.

Хомма нахмурился. Кёко была семнадцатилетней школьницей. Наверняка уже тогда она была привлекательной девочкой.

— Они пытались забрать Кёко-сан в бордель?

Курата замялся:

— Кёко и мне-то всю правду не рассказывала. Говорила только, что родители побоялись, что дочь продадут, и потому решили бежать.

Поначалу семья Синдзё надеялась найти приют у дальних родственников в Токио. Но какими бы дальними ни были родственники, рано или поздно убежище семьи Синдзё могли вычислить, и тогда родне тоже пришлось бы не сладко.

— Тут семья и распалась. Отец где-то в Токио устроился рабочим. Кёко точно не говорила, где именно, но раз в Токио — наверное, в Санъя [16]. А они с матерью перебрались в Нагою и поселились в дешёвой гостинице. Мать работала в ночной закусочной, а Кёко устроилась официанткой а ресторан.

Приблизительно год они так жили. С отцом переписывалась, иногда разговаривали по телефону. И надо же было такому случиться — отец Кёко попал в небольшую автомобильную аварию. Матери пришлось поехать к нему в столицу.

— Целый год всё было тихо — вот она, наверное, и потеряла бдительность, поверила, что всё наладилось… Словом, родители Кёко вдвоём пришли в гости к тем самым родственникам, у которых когда-то скрывались. Травма у отца оказалась не тяжёлая, да и денег они поднакопили. Начали уже строить планы о том, как бы снова зажить втроём в Нагое. Да только преждевременный визит к родственникам их выдал. Сборщики долгов, конечно же, со временем узнали про токийскую родню, следили. Как только родители Кёко вышли из дома, бандиты их тут же схватили, затащили в машину и отвезли в какое-то место, вроде их конторы. Я вам только повторяю то, что рассказывала мне Кёко, а подробностей не знаю…

Прямо там, куда их привезли, отца силой заставили подписать очередной контракт на заём с высочайшими процентами. Затем было решено, что он будет работать на своего кредитора под присмотром его людей. Мать увезли в Фукусиму и определили в фирму, поставляющую девушек для эскорта, принадлежавшую всё той же бандитской группировке. В действительности это была сутенёрская контора. Почти год мать Кёко содержали под строжайшим надзором и заставляли работать, пока ей не удалось бежать оттуда.

— Кредиторы долго выпытывали у родителей Кёко, где она прячется. Но они упорно отвечали, что не знают, и уберегли-таки дочь. Мать не возвращалась, и Кёко, конечно, быстро поняла: что-то произошло. Она сразу же покинула их квартиру в Нагое и бросила работу. Дальше она действовала по плану, который у них с матерью был разработан на такой случай. Кёко отправляла письма «До востребования» на один из почтамтов Токио и ждала ответа. Когда матери удалось бежать, связь возобновилась и через некоторое время они с Кёко встретились в центре Нагои.

Кёко рассказывала Курате, что нашла мать очень переменившейся.

— Она говорила, что как ни жестоко такое сравнение но мать выглядела как опустевший дом с застоявшимися внутри канализационными отходами. Якобы мать сама так говорила о себе.

Вскоре после возвращения мать заболела гриппом и умерла от осложнения — воспаления лёгких. Это случилось осенью 1986 года. После их ночного побега прошло уже три с половиной года, Кёко Синдзё исполнилось двадцать лет.

— Связаться с отцом никак не удавалось, да и где он находится, тоже было непонятно. Поэтому хоронить мать Кёко пришлось одной. Она рассказывала, что пепел, который она собрала после кремации, показался ей на удивление лёгким.

Вскоре после похорон Кёко решила уехать из Нагои и увезти с собой прах матери. Она нашла объявление одной маленькой гостиницы в Исэ, где требовалась официантка с проживанием по месту работы. Об отце ей оставалось только молиться, чтобы он был жив. Но на всякий случай она отправила ему письмо всё на тот же токийский почтамт.

Попытка стоила того: спустя полгода отец ей позвонил. То ли ему удалось бежать, то ли он так ослабел, что стал не нужен, — неизвестно. Как бы там ни было, он оказался на свободе. Только вот голос у него был тусклый и безжизненный, он лишь отвечал на вопросы, которые ему задавала Кёко, и только. Она предложила и ему тоже перебраться в Исэ, но он не захотел. Отец Кёко к тому времени, наверное, утратил уже всякую волю к жизни. Вряд ли у него оставались силы, чтобы вместе с дочерью начать новую жизнь, так мне кажется… Мужчины ведь очень ранимые! Они гораздо слабее женщин.

Курата, с серьёзным видом разглагольствующий о таких вещах, показался Хомме похожим на умудрённого чужими рассказами школьника.

— Когда они разговаривали в последний раз, отец сам ей позвонил, но сказал, что звонит издалека, а это дорого, поэтому он очень быстро повесил трубку.

Парень вытер рот тыльной стороной левой руки, на которой виднелось обручальное кольцо, и продолжил:

— Кёко его тогда спросила, где он живёт, а он что-то такое ответил… Сейчас уже не помню, что именно. Помню, Кёко говорила, что, когда это услышала, ей стало очень больно.

Тут он замолчал, отодвинул тарелочку со сладостями, к которым так и не притронулся, и достал из кармана пачку сигарет:

— Можно закурить?

Хомма молча кивнул. Зажигалка Кураты долго описывала круги вокруг сигареты «Майлд сэвен». Только сейчас Хомма заметил, что у его собеседника трясутся руки.

— Вы, наверное, тоже многое пережили?