Поезд отошёл от станции «Аясэ», и тут начался дождь — холодный, не то дождь, не то град. Недаром с утра побаливало левое колено.

Взявшись правой рукой за поручень, а левой сжимая сложенный зонт, Хомма Сюнскэ стоял у дверей в середине первого вагона и смотрел в окно. Острый конец зонта упирался в пол, и таким образом зонт заменял ему трость.

В будний день, в три часа, вагоны поезда линии Дзёбан, как и следовало ожидать, были пусты. Свободных мест предостаточно — было бы желание сесть. Две старшеклассницы, одетые в школьную форму, женщина средних лет, дремлющая в обнимку со своей объёмистой сумкой, молодой человек у двери рядом с кабиной машиниста, ритмично покачивающийся под музыку из наушников, всунутых в оба уха… Пассажиров было так мало, что можно было разглядеть мельчайшие черты лица каждого, так что мучить себя и ехать стоя не было никакой нужды.

По правде говоря, если бы он сел, ему стало бы гораздо легче. Хомма вышел из дому в первой половине дня, сначала вытерпел все положенные процедуры в реабилитационном центре, а потом ещё заглянул в отдел уголовного розыска. С утра он ни разу не взял такси и весь день передвигался либо пешком, либо на электричке. Устал смертельно — спина затекла так, словно в неё вставили чугунный лист.

В отделе уголовного розыска никого из коллег на месте не оказалось, зато дежурный явно переиграл, радуясь приходу Хоммы так, словно тот воскрес из мёртвых. Но всем своим поведением дежурный выдавал желание поскорее выпроводить Хомму, только что прямо не говорил: «Шёл бы ты отсюда, да поживее!»

После того как в конце прошлого года Хомма выписался из больницы, это было лишь второе его появление на службе. От мысли о том, что за переполохом в связи с его приходом мог таиться какой-то сговор, на душе становилось муторно. Работу честным спортом не назовёшь и вполне допустимо, что, пока ты был удалён на скамейку штрафников, произошла не просто замена игрока, но изменение в правилах игры, так что твоей позиции на поле больше нет. Хомма впервые за всё это время с досадой подумал, что отпуск брать не стоило.

Да, в этом всё дело. Именно поэтому он, как упрямый дурак, едет в электричке стоя, пусть даже никто этого не видит. Как раз оттого, что никто на него не смотрит, он может не опасаться услышать что-нибудь вроде: «Вам, наверное, тяжело стоять?»

Эти мысли неожиданно разбудили в нём воспоминания. Давно, ещё когда Хомма работал в отделении несовершеннолетних правонарушителей, ему довелось расследовать дело одной девчонки, промышлявшей воровством. Наверное, такое выражение неуместно, но она была мастером своего дела. Если бы дружки её не выдали, наверняка так бы и осталась непойманной. Она совершала «набеги» на дорогие молодёжные бутики, но никогда не появлялась на людях в ворованном и не пускала эти вещи в продажу. Причём она поступала так не из страха быть уличённой. Дома она запиралась в своей комнате, чтобы никто не увидел, становилась у большого зеркала и всецело отдавалась примерке. Она создавала из одежды ансамбли, добиваясь идеального сочетания и продумывая каждую деталь, вплоть до часов и украшений. Оденется, словно модель с обложки журнала, и давай принимать картинные позы… Но всё это — только перед зеркалом. Потому что так она чувствовала себя в безопасности — никто не скажет, что всё это ей не идёт. А на улице она неизменно появлялась в потёртых джинсах с дырами на коленках.

Некоторые люди могут проявить себя только тогда, когда на них не смотрят посторонние. «Так бывает с теми, кто не уверен в себе», решил Хомма. Что, интересно, стало с той девчонкой? Ведь прошло почти двадцать лет! Может быть, у неё теперь у самой есть дочка такого же возраста… Наверное, она уже давным-давно забыла лицо молодого полицейского, который никак не мог подобрать нужных слов, чтобы сломать её упрямое молчание.

Хомма предавался воспоминаниям, а дождь тем временем продолжал барабанить. Хотя он вроде бы не стал сильнее, от крупных капель на стекле повеяло стужей. Над домами нависли тучи, и казалось, будто город съёжился от холода.

Вот ведь интересная штука! Когда идёт не дождь, а снег, он как будто окутывает белой ватой грязноватые домишки и оттого кажется тёплым. «Так может казаться только столичным жителям, которые не знают, как опасен на самом деле бывает снег», — смеялась над ним Тидзуко. Но Хомма ничего не мог с собой поделать. Вот и сейчас, если бы выпал снег, он непременно показался бы ему тёплым.

На станции «Камэари» пассажиров немного прибавилось: человек пять женщин среднего возраста проследовали вдоль вагона мимо Хоммы. Он, конечно, постарался встать так, чтобы не помешать им. Хомма опёрся о свой зонтик, чтобы уменьшить нагрузку на больную левую ногу. Он и сам не заметил, как при этом у него вырвался стон. Старшеклассницы, которые до этого момента были увлечены болтовнёй, с недоумением посмотрели на Хомму: «Странный какой-то…»

Когда переезжали через реку Накагаву, слева показался бумажный комбинат «Мицубиси». Из его труб, выкрашенных белым и красным, валил белый-пребелый дым. Воздух, который завод выдыхает через трубу, как и у человека, меняет свой цвет в зависимости от сезона и погоды. Отсюда Хомма сделал вывод, что, возможно, вместо града скоро пойдёт снег.

Сойти на станции «Канамати» было делом не из лёгких. Только теперь Хомма осознал, как бессмысленны эти места для инвалидов в городском транспорте. Что действительно необходимо — так это выделить инвалидам и пожилым людям специальный вагон, чтобы при выходе из поезда они не сталкивались с другими пассажирами. Хорошо бы ещё, чтобы в таком вагоне двери закрывались помедленнее: можно будет выходить из вагона не торопясь.

Воздаянием за гордыню (стоял в электричке!) стала истинная пытка, которую ему учинил спуск с перрона по лестнице. Видно, от станции метро до дома ему всё-таки придётся добираться на такси. Глупо, конечно, получилось, но сейчас Хомме было не до смеха. Малейшая неосторожность — и его зонтик заскользит по мокрой мостовой, а за зонтиком и сам Хомма.

От стоянки такси до парка Мидзумото, где расположены корпуса муниципального жилья, на машине не больше пяти минут. Когда они проезжали мимо водоёма, Хомма увидел мужчину, который, несмотря на мороз, удил рыбу, — он был тепло одет, в стёганом жилете. Хомма вдруг ощутил себя страшно постаревшим.

Он поднялся на лифте на третий этаж, вышел на опоясывающую этаж открытую галерею и сразу же увидел Сатору, стоявшего в дверях их квартиры, которая находилась в восточном крыле дома. Наверное, сын заметил из окна, как подъехало такси Хоммы.

— Что-то ты сегодня поздно, — сказал Сатору и подошёл ближе, чтобы дать Хомме руку.

Тот отстранился:

— Ничего, я сам.

Сыну Хоммы было всего десять лет, он слишком мал для того, чтобы помогать отцу ходить. Если Хомма упадёт, то оба они покалечатся. Но Сатору всё же не отходил от отца, раскинув руки в готовности подхватить его, если тот начнёт падать.

Тут на помощь Сатору выбежал Цунэо Исака и взялся придерживать дверь. Хомме оставалось только усмехнуться тому, как дружно все его встречают.

— Устали, небось? — сказал Исака. — Дождь ведь начался, а вас всё нет! Я уж заволновался… А почему зонтик не открыт?

— Так в нём же дырка! — ответил Хомма, который и в комнату входил, всё так же опираясь на свой зонт. — Старьё! Никуда не годится! Только как трость его и можно использовать.

— А, ну тогда…

Исака подставил Хомме плечо. Это был маленький упитанный старичок с сединой в волосах; передник был ему к лицу.

— Зачем я буду тратиться и покупать трость? Всё равно она уже скоро будет мне не нужна.

— И то верно.

Во всём доме благоухало чем-то сладким. Так явно не подобало пахнуть трёхкомнатной «чисто мужской» квартире. Видно, Исака надумал варить сладкую бражку амадзакэ. Перед тем как переодеться, Хомма, прислонившись к стене, обернулся к Сатору: