— Нет-нет, всё в порядке. Мы теперь поняли. Ты хотел сказать, что матушка ничего не перепутала и память ей не изменяет.

Парень решительно кивнул:

— Да. Она сказала, что встретила ту женщину, когда выходила как раз из «Салона Л’Ореаль».

— Время? Когда это было?

— Время известно совершенно точно. — Лицо его стало серьёзным, если не сказать торжественным. — Это был поминальный сорок девятый день после кончины тёти Тосико. Матушка сначала не могла определённо назвать число, но потом сверилась с расходной книгой и прочими записями — это было четырнадцатого января тысяча девятьсот девяностого года, воскресенье.

— Так это же опять…

— Удивительно, правда? Но когда я с матерью поговорил, кое-что прояснилось. Ведь родственников-то у Сии-тян нет, а как сиротливо душе покойника, если никто не придёт помянуть! Поэтому все соседи пошли в храм возжечь курительные свечи. У меня тогда была срочная работа которую я никак не мог бросить, и я не пошёл, пошла мать. Она у меня в подобных случаях очень щепетильна и специально решила сделать причёску, перед тем как отправиться на храмовую службу.

Хомма чуть не хлопнул себя по коленке. Ну конечно! В таком случае всё понятно.

— Так вот, мать рассказала, что она сделала себе эту причёску, вышла из парикмахерской — и возле «Виллы Аканэ» увидела молодую женщину. Эта женщина была совсем одна, и матери даже показалось, что она прячется за телеграфный столб, желая остаться незамеченной. Мать к ней подошла и спросила: мол, вы кто? А женщина, похоже, испугалась — ответила что-то несуразное и быстрей-быстрей пошла прочь. Мать это насторожило, и поскольку она не из робких, то бросилась догонять и снова допытываться: мол, кто вы и чего вам нужно? Та вконец растерялась и побежала без оглядки. Но лицо её мать хорошо рассмотрела. Говорит, что красавица, прямо как актриса.

Сдвинув брови, Хомма задумался, пытаясь привести в систему всё, что он услышал от Тамоцу.

Итак, поминальная служба по буддийскому обряду, которую проводят на сорок девятый день, совершена была 14 января 1990 года. Умерла Тосико Сэкинэ 25 ноября 1989 года. Точно сорок девять дней не получается, но они, видно, выбирали время так, чтобы не совпало ни с предновогодней суматохой, ни с самими праздниками, ведь это первое воскресенье после «дней сосны» [11]. Спустя ещё десять дней Сёко Сэкинэ пошла к адвокату Мидзогути проконсультироваться, может ли она получить деньги по страховке матери. Вероятно, кое-какие сбережения у Тосико Сэкинэ имелись, из них-то и смогла её дочь покрыть расходы на похороны и поминки. Тогда же, вероятно, Сёко Сэкинэ задумалась о судьбе страховых накоплений матери, во всяком случае, ход её мыслей вполне понятен.

И вот тут рядом с Сёко появляется Кёко Синдзё.

Кёко уволилась из «Розовой линии» 31 декабря 1989 года. Вероятно, она постепенно готовилась к тому, чтобы превратиться в Сёко. Вот и приехала в Уцуномию, чтобы разок взглянуть на свою жертву.

— А где проводилась поминальная служба? — спросил Исака.

— В буддийском храме, где потом поместили на хранение урну с прахом.

— Так урну сдали на хранение в храм?

— Да. Не знаю, как сказать… Там были разные обстоятельства, это всё сложно… — То, что Тамоцу нелегко даются эти слова, чувствовалось. — Мать Сии-тян, тётя Тосико, рано потеряла мужа, жизнь у неё была тяжёлая. Никто из семьи не пришёл ей на помощь, и с ребёнком на руках она вынуждена была работать. Вот с этого времени, похоже, и оборвалась её связь с родными.

Пощипывая брови, Исака робко предположил:

— Неужели, когда она погибла, её прах даже не смогли захоронить в могилу мужа?

— Вот именно!

Хомма задумался, а потом произнёс:

— Значит, у мужа тоже не было могилы. Они не могли себе этого позволить, не хватало средств.

Тамоцу кивнул:

— Да, это правда. Муж тёти Сэкинэ был третьим сыном в большой семье, поэтому ему полагалось самому позаботиться о месте на кладбище. Но он умер молодым, когда Сёко ещё была малышкой. На могилу денег не было, вот и…

— О-хо-хо… — вздохнул Исака, — наверное, она просила родных помочь сделать мужу могилу. Скорее всего, она обратилась к семье старшего брата своего мужа. Но с ней обошлись холодно, отказали. Ведь так было?

— Да, верно. Поэтому ничего другого не оставалось, как поместить урну с прахом в буддийский храм, там она и хранилась всё это время. Это делается, надо только платить храму за поминальные службы — не то раз в десять лет, не то раз в пять лет.

В последнее время нередко приходится слышать, что кладбищ не хватает, поскольку цена на землю непомерно высока.

— Вот оно что! Значит, поэтому прах Сэкинэ-сан поместили в храм — туда же, где хранились останки её мужа!

— Да. Сии-тян очень переживала, говорила, что надо скорее сделать родителям могилу, чтобы души их упокоились с миром. Это мать рассказывала. А кто-то, мол, на это заметил: «Смотри, с такими мечтаниями опять долгов не наделай!» Сии-тян расплакалась…

Тамоцу поведал это с горечью. Наверняка если бы он сам был там, то заступился бы.

В этом Исака был с ним солидарен:

— Да уж, лучше бы так-то не говорить человеку…

— А больше ничего не можешь добавить? Кроме твоей матери, никто не встречал эту женщину?

Парень покачал головой:

— Нет, к сожалению. Вот и Мията-сан из парикмахерской тоже сокрушалась, что больше ничего не выяснила…

Однако Хомма считал, что им несказанно повезло. Ведь убийства и кражи происходят с молниеносной быстротой, и даже свидетели тех поразительных случаев, которые потом становятся легендой, не могут подчас дать чётких показаний. А здесь ничего даже и не случилось, просто людей спросили, не встречали ли они молодую женщину, самую обычную, — ну, может быть, немного выделяющуюся красивыми чертами лица. Разве можно было надеяться… И то, что отыскался свидетель, — это редкая удача, а всё благодаря парикмахерской, тому самому «Салону Л’Ореаль».

Сёко Сэкинэ и Кёко Синдзё. Эти две женщины, которых ничто, кроме базы данных «Розовой линии», не связывало, снова оказались рядом, теперь уже в другом месте.

И где — на родине Сёко! В день поминальной службы по её матери!

— По правде говоря, имя женщины, которую мы разыскиваем, теперь известно, — медленно произнёс Хомма, всё ещё пытаясь осмыслить новые факты, о которых сообщил Тамоцу.

У парня перехватило дыхание, лицо его мгновенно приобрело ожесточённое выражение. То, что было лишь версией, оказалось явью, и женщина, назвавшая себя именем Сёко, была не привидение, она была живая, настоящая. Может быть, в глубине души Тамоцу боялся в этом удостовериться.

— И кто она такая? — Нет, не имя он хотел знать в первую очередь. — Кто она? Она знакомая Сии-тян? Сии-тян дружила с ней?

То, чего он всей душой не желал, первым слетело языка. Если бы эта женщина была подругой Сёко, если бы Сёко ей доверяла, насколько же нестерпимо это было бы для Тамоцу! Он едва ли сумел бы сдержать гнев. Вот почему он в первую очередь предположил самое дурное.

— Нет, совсем посторонний человек.

Тамоцу с сосредоточенным лицом выслушал рассказ Хоммы. Иногда он опускал голову и кусал губы. Наверное, так ему было проще справляться с собой.

Когда Хомма закончил рассказ, на некоторое время повисло молчание. Исака стал убирать кофейные чашки, — видно, ему необходимо было чем-то заняться.

— Непостижимо, никогда бы не поверил, — проговорил наконец Тамоцу.

— Ведь Сии-тян жила скромно, верно?

— Верно. Поэтому она пыталась как-то поднять себе настроение, хотя бы бельё красивое купить… Я-то это хорошо понимаю. У нас теперь много денег уходит на ребёнка, и Икуми редко покупает себе одежду. Она тоже говорит: Пусть хоть бельишко будет новенькое…

— Сёко-сан всегда вовремя оплачивала покупки, заказанные через «Розовую линию». Она перечисляла деньги через почтовое отделение. Говорят, она была образцовым клиентом.

— Образцовый клиент… — пробормотал Тамоцу и умолк. Под столом его чёрные от въевшегося в суставы мазута кулаки крепко сжались, готовые раздавить всё, что оказалось бы в их власти. Парень жаждал обрести противника, на которого он мог бы их обрушить. Хомма вдруг впервые это осознал.