Икари молча смотрел на Хомму, и тот объяснил:
— Это я сам проверю. В библиотеке пороюсь, в газетах привлеку знакомых журналистов. Ведь эта информация попадает не только в Центральное управление полиции.
— Да, такие вещи у нас любят обнародовать. Ходкий товар! — Икари потирал подбородок, словно это помогало ему сохранять самообладание. — Нераскрытые дела по расчленённым останкам, так?
Тамоцу Хонда заявился к ним в Мидзумото на следующий день после обеда. На нём были плотные джинсы в обтяжку (не промокнут, даже если несколько раз прыгнуть в воду), белая рубашка, домашней вязки свитер. Принимая у него твидовый пиджак, чтобы повесить на плечики, Хомма обратил внимание, что запасная пуговица, которую на фабрике обычно пришивают с изнанки, была предусмотрительно срезана. Это всё Икуми — рачительная хозяйка.
Тидзуко тоже так делала. Покупая одежду, она всегда сразу срезала запасные пуговицы и складывала в коробочку — говорила, что иначе портится материя. Поэтому вещи Хоммы легко рассортировать на те, что куплены были при Тидзуко, и те, что появились уже без неё. На всех вещах, купленных после смерти жены, так и остались пришитые с изнанки запасные пуговицы. Срезать эти пуговицы для Хоммы — значит вновь ощутить своё одиночество. Теперь уже ему нетрудно самому готовить, убирать и делать покупки в отсутствие Исаки, а вот отрезать пуговицы почему-то тяжело, он от этого впадает в депрессию.
Тамоцу, похоже, был из тех людей, которые в чужом доме чувствуют себя неуютно: он не находил себе места, пока ему несколько раз не предложили сесть, и ёрзал, ожидая удобного момента, чтобы выложить на стол бумажный пакет, который был у него в руках.
— Вот, это вашему мальчику… — чуть слышно проговорил он.
Хомма принял гостинец, поблагодарил. Это тоже, наверное Икуми его научила. Пакет был фирменный — из известной европейской кондитерской.
Как раз в это время, пообедав у себя дома, пришёл Исака. Хомма и Тамоцу только уселись, а разговор начать не успели так что самое время было познакомить Исаку и Тамоцу.
— Мужчина-домоправитель? — удивился парень.
Исака не без гордости пояснил:
— Даже удивительно, насколько эта профессия подходит мужчине. Я не побоюсь починить электроприборы, легко передвину мебель и вытру пыль в самых дальних уголках. Клиенты очень довольны.
— Клиенты?
— Те, с кем у меня заключён договор. А название «клиенты» — для солидности.
— Вот это да! Расскажу жене — она будет в восторге. — Тамоцу, кажется, и сам был искренне восхищён.
На лице у Исаки было написано недоумение, поэтому Хомма с улыбкой объявил:
— Тамоцу-кун скоро во второй раз станет папашей.
— Мне двадцать восемь!
— Неужели? Молодой папа!
Исака, слегка прикрыв глаза, вдруг поморщился:
— Ведь и Сёко Сэкинэ тоже было двадцать восемь!
А жила совсем иначе…
Он уже говорил о Сёко в прошедшем времени! Тамоцу молча опустил голову.
— Ты когда приехал в Токио?
— Вчера.
Перед отъездом из Уцуномии Хомма посовещался с Тамоцу, и они решили: прежде всего надо на месте собрать всю доступную информацию о Сёко — всё, что происходило до её исчезновения. Потом уже они будут думать о дальнейших шагах.
— Много чего набралось, — сказал парень, открывая сумку.
Исака принёс кофе, пододвинул стул и уселся рядом с Тамоцу.
Тот раскрыл небольшой блокнот:
— Я всё записал, мне Икуми так велела.
— Всё правильно, так и надо.
Тамоцу слегка откашлялся:
— Людям я говорил, что Сии-тян бесследно пропала поэтому многие откликнулись и помогли. Все сначала удивлялись, а потом вроде бы принимали это как должное, как закономерный итог.
Вполне естественная реакция: речь идёт о женщине, работающей в баре, да ещё долги!
— Одна молодая женщина, моя одноклассница, два-три года назад встретила Сёко на вокзале и разговаривала с ней. Говорит, что Сии-тян была одета вызывающе, словно она занимается бог знает чем.
— По времени получается, что она тогда работала в баре «Лахаина».
— Со временем неясность. Якобы встреча состоялась два или три года назад, но она не помнит точно ни числа, ничего. Говорит только, что у неё был при себе пакет с половиной арбуза. Поэтому получается, что дело было летом.
Обычно память у людей так и устроена.
— Она рассказывает, что выглядела Сёко хорошо, была весела. Она только удивилась, что макияж очень яркий. Эта одноклассница тоже слышала всякие сплетни про Сии-тян, поэтому попробовала поинтересоваться: мол, тяжело, наверное, приходится, и всё такое. А та только засмеялась: мол, да, но что поделаешь…
— А что же ей оставалось? — заметил Исака. — Разве приятно встретить одноклассника, когда ты сам споткнулся на жизненном пути!
За этими словами явно стояло что-то личное. Наверное, Исака вспомнил то, что ему самому пришлось пережить.
Тамоцу между тем продолжал:
— Больше всего я рассчитывал что-то узнать в связи с гибелью тёти Тосико, поэтому решил разыскать и расспросить каждого из тех, кто был на похоронах и на поминках. Мне казалось, что это очень важно, но на деле ничего интересного не всплыло. Известно, что за люди собираются обычно по такому поводу — старушечья компания.
Парень расспрашивал их, как выглядела тогда Сёко, показывал фотографию той, другой женщины, выяснял, не видел ли её кто-нибудь.
Траурную церемонию и отпевание не удалось устроить дома — жена домовладельца была против. Поэтому сняли зал в районном Доме народных собраний, это в пяти минутах езды на машине. Сии-тян, как единственной родственнице покойной, трудно было бы справиться в одиночку часть забот взяли на себя члены Комитета местного самоуправления.
Тамоцу отхлебнул кофе и заглянул в свою тетрадку:
— Многие люди говорили, что Сии-тян выглядела на похоронах как человек, который глубоко потрясён, раздавлен горем, — мне и самому так показалось, я вам уже рассказывал. Но были и такие старушенции, которые ворчали насчёт её рыжих волос: как, мол, она могла в такой день!
— Потому что свадьбы и похороны — это самые консервативные мероприятия, — заметил Исака.
— Совершенно верно. И эту женщину с фотографии, ну, ту, что выдаёт себя за Сии-тян, — ни на похоронах, ни на отпевании никто не видел. Если бы явилась какая-то неизвестная особа, это всем бросилось бы в глаза. Кроме того, среди тех, кто принимал и отмечал посетителей, был член квартального Комитета самоуправления. Если бы молодая женщина не из местных даже просто принесла пожертвование, курительные свечи, и то её спросили бы, кто она, кем приходится тётушке Тосико и всё прочее — так что ошибки быть не может.
Хомма кивнул. Пожалуй, информация заслуживает доверия. К тому, что сказал Исака, можно ещё добавить: на свадьбах и похоронах все участники очень бдительны и внимательны.
— И всё-таки представьте, — парень потёр у себя под носом, — был, оказывается, один человек, который видел женщину, выдающую себя за Сии-тян!
Хомма и Исака дружно подались вперёд:
— Неужели правда?
— Точно! — Тамоцу вдруг расхохотался как мальчишка и шлёпнул себя по затылку. — Чего уж там «правда», когда такая ерунда вышла, ведь её видела моя собственная мать!
Хомма широко раскрыл глаза от изумления:
— Твоя мать?
— Да, именно! Да и то, не я у неё выпытал, а, наоборот матушка мне сообщила. Мол, в парикмахерской ей сказали, что приходил следователь, который спрашивал насчёт Сии-тян, так вот….
Тут Хомму осенило. Это же Канаэ Мията! Он ведь оставил в парикмахерской «Салон Л’Ореаль» фотографию Кёко Синдзё — тогда ещё она считалась поддельной Сёко. Канаэ обещала ему поспрашивать в округе насчёт женщины на фотографии.
— Значит, «Салон Л’Ореаль» постарался?
— Вы знали? — На лице у Тамоцу отразилось разочарование. — Матушка туда ходит делать химическую завивку, вот и… Ей показала фотографию Мията-сан, парикмахер. Вообще-то, она обычно всё забывает. Но если что-нибудь не по ней, запомнит, и ещё как. Когда умер отец, сутры у изголовья покойного читал какой-то несолидный, суетливый монах, матери это безмерно досаждало. Поэтому монаха она запомнила вплоть до родинки на шее. Ну а потом тот монах украл деньги прихожан и сбежал с женщиной — громкий был случай… Ах, ну да, я же не о том, извините…