Но разве мои собратья этого захотят? Все трое проявляют весьма похвальное усердие, хоть каждый по-своему. Опять же, что ни день, возобновленные поиски могут выявить еще кого-нибудь… Да мало ли что может случиться!..

Внезапно Ханно расхохотался вслух под завывание ветра, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Быть может, пережив такой долгий кусок истории, он стал чуточку параноиком — но прекрасно усвоил, что каждым часом свободы надо наслаждаться как драгоценным даром, выпить его до капли, смакуя, как выдержанное вино, и укрыть в памяти, где ДО него не доберутся никакие взломщики. А тут целых полдня да еще вечер сами в руки легли… Как же ими распорядиться?

Может, позволить себе выпивку в крутящемся баре на верхушке Космической Иглы? Оттуда бесподобный вид на реку и горы, и Бог ведает, когда еще выдастся ясный денек. Нет. Последний разговор заставил Ханно чересчур углубиться в себя, и теперь он нуждался в компании. Наталия все еще на работе; гордыня, да и жизненная мудрость не позволяют ей пойти к нему на содержание. Ду Шань и Асагао далеко в Айдахо, Джон Странник подался в очередной поход — на сей раз на Олимпийские игры. Можно, скажем, забежать к Эметту Уотсону; там ждет пиво, устрицы и полное дружелюбие — но нет, там слишком велик риск наткнуться на какого-нибудь самодеятельного поэта. А если без шуток, Ханно был просто не в настроении общаться сейчас с незнакомцами, которых не встретит больше никогда в жизни.

Значит, остается одно — посетить лабораторию Джианотти; давненько он туда не наведывался. Конечно, они там вряд ли значительно продвинулись, иначе непременно уведомили бы его, но получить отчет из первых рук всегда интересно.

Это решение Ханно принял уже на подходе к стоянке, где оставил «бьюик», зарегистрированный на имя Джо Левина. Остаток пути он прикидывал, стоит ли ехать к месту назначения прямиком. Никакой слежки наверняка нет — но кто ж застрахован от какой-нибудь непредвиденной случайности? Осторожность стала для бессмертных второй натурой — тем более что завершить сегодняшние передвижения он рассчитывал у Наталии. Поэтому он пробился через сутолоку уличного движения к дому Левина, где была собственная стоянка. В квартире он открыл потайной сейф и сменил полный комплект документов и кредитных карточек Левина на другие, выданные Роберту Колдуэллу. Потом на такси доехал до гаража общего пользования, где Колдуэлл снимал место для парковки, и, сев в ожидавший там «мицубиси», опять выехал на улицу. Эта мягко мурлыкающая машина была ему куда милее «бьюика». Проклятье, а ведь вроде бы только вчера Детройт делал лучшие в мире автомобили!

Путь Ханно лежал к простому кирпичному зданию, явно перестроенному из склада, в фабричном районе между Зеленым озером и университетским городком. Бронзовая дощечка на двери гласила: «МЕМОРИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ РУФУСА». Любопытствующим говорили, что мистер Руфус приходился другом мистеру Колдуэллу — судовладельцу, оплачивающему ведущиеся в лаборатории исследования в области фундаментальной биологии. Ответ казался исчерпывающим, потому что посетителей гораздо больше интересовали сами исследования, направленные на разгадку механизмов старения методами молекулярной цитологии.

Для Колдуэлла институт явился благовидным предлогом избавиться от лишней собственности и скрыться из виду. Теперь, когда правительство начало совать нос во все без исключения, Ханно уже не мог ворочать крупными делами под двумя именами сразу. После ухода с арены Колдуэлла деньги поступали от Томека, к тому же Томек оставлял меньше следов. Ну и нельзя же сбросить со счетов давнюю-давнюю надежду…

Директор Сэмуэль Джианотти хлопотал у своего лабораторного стола. Персонал был немногочисленным, зато весьма квалифицированным, и директор не утруждал себя бумажной работой без лишней надобности, оставаясь ученым-практиком. Когда приехал Ханно, Джианотти не стал бросать начатый эксперимент и спокойно довел его до конца, а уж потом провел основателя института в свой кабинет. Эта уставленная книгами комната выглядела удобной и обжитой, как старая одежда, под стать самому ее хозяину — полнеющему добродушному лысому здоровяку. Кроме книжных полок и письменного стола, из мебели здесь были только вертящиеся кресла. Пока Ханно набивал трубку, Джианотти достал из бара шотландское виски, из холодильника — лед и содовую и приготовил слабенькую смесь.

— Бросили бы вы эту дурную привычку, — доброжелательно прогудел ученый, усаживаясь на свое место. Кресло жалобно скрипнуло. — Кстати, где вы ее подцепили? При дворе, Тутанхамона?

— Я родился много позже, — протянул Ханно. — А вы что, против? Я знал, что вы бросили, но не думал, что и вас, как многих бывших курильщиков, охватит проповеднический зуд.

— Нет, при моей работе привыкаешь ко всяким запахам.

— Ну и хорошо. Как там у Честертона?..

— «Если есть на свете что-нибудь похуже повсеместного падения моральных устоев — так это повсеместное морализаторство», — процитировал Джианотти, искренний поклонник этого писателя. — Или вот, в том же эссе, но чуть пониже: «Величайшая беда нашего общества, что механизм его становится все более стабильным, когда дух его становится все более переменчивым». Правда, я как-то не замечал, чтобы вы тревожились насчет морали и духа.

— О содержании кислорода в воздухе я тоже вслух не тревожусь…

— Естественно.

— …равно как и о других необходимых для жизни вещах. Меня куда меньше беспокоила бы надвигающаяся пуританская эра, если бы пуританство касалось вещей действительно важных.

С этими словами Ханно чиркнул спичкой и принялся раскуривать трубку.

— Вообще-то я просто беспокоюсь за вас. Ладно, ваше тело восстанавливается после таких травм, какие загнали бы в гроб любого из нас, заурядных людей, — но это вовсе не означает, что вы абсолютно бессмертны. Пуля или капля цианидов прикончат вас с той же легкостью, что и меня. Я вовсе не так уж уверен, что ваши клетки до скончания веков смогут противостоять такому химическому раздражителю, как табак.

— Любители трубок не затягиваются, а сигареты для меня — faute de mieux[42]. — Тем не менее брови его сдвинулись к переносице. — И все равно… У вас есть веские научные доказательства подобного утверждения?

— Нет, — признался Джианотти. — Пока нет.

— А что вам удалось узнать за последнее время?

Джианотти неторопливо отхлебнул из своего стакана.

— Нам удалось узнать об одной весьма любопытной публикации в Англии. Фэйруэзер из Оксфорда считает, что темп утраты метиловых групп клеточной ДНК коррелирует с длительностью жизни; по крайней мере, на лабораторных животных это подтверждается. Джайм Эскобар готовится продолжить исследования в этом направлении у нас в лаборатории. Я лично проведу повторное исследование ваших клеток, уделив особое внимание гликолизу протеинов. На квантовом уровне, разумеется. Мне понадобится свежий материал от всех четверых — кровь, кожа, срезы мышечных волокон, чтобы посеять новую культуру тканей.

— Как только пожелаете, Сэм. Но что именно это означает?

— Вы хотите сказать — «Что это может предположительно означать»? Пока что мы толком ничего не знаем. Ладно, попробую набросать вам в общих чертах, но придется сначала повторить то, что я уже рассказывал.

— Ничего страшного. Я ведь полнейший профан, мое мировоззрение формировалось в начале железного века. Когда дело доходит до науки, мне приходится повторять по десять раз.

Джианотти подался вперед. Глаза его оживленно блестели — настолько занимала ученого стоящая перед ним проблема.

— Англичане и сами ни в чем не уверены. Может, деметилирование связано с кумулятивным повреждением самой ДНК, или фермент метилаза со временем теряет активность, а может, что-нибудь еще. В любом случае это может означать — на нынешнем этапе исследований, поймите, это не более чем предположение, — что повреждаются механизмы, не дающие проявляться некоторым генам. Быть может, у этих генов появляется возможность производить белки, оказывающие отравляющий эффект на другие внутриклеточные процессы.