— Поступок, достойный восхищения, — от всей души сказал Ханно.

Значит, она пошла на голод и лишения, вынуждена была бежать и скрываться, пробираться мимо сторожевых постов, отказаться от постоянного пристанища, одолеть тысячи миль…

— Я сильная. И не забыла боевую выучку снайпера, да и готовилась как следует. — Она цепко сжала подлокотники кресла. — Для меня подобное не впервой.

Будто гром небесный прогрохотал в голове Ханно.

— Я и сам… попадал в переделки… в прошлом… Раздался стук в дверь. Ханно встал и впустил коридорного. Тот внес поднос с кофейником, чашками, сахаром, сливками и датскими крендельками. Осматривая заказ и вручая лакею чаевые, Ханно проронил — надо было разрядить обстановку, и промолчать было невозможно:

— Зато с тех пор, насколько понимаю, вы ведете спокойную жизнь.

Ханно чувствовал, что и собеседница осознает: главный разговор еще впереди.

— Мне предоставили в Дании убежище. — Интересно, спросил он себя, какие власти и каким образом? Впрочем, это неважно — кто пожил на свете достаточно долго, тот знает и прямые, и обходные пути. — Я просила убежища из-за украинских событий, но потом полюбила эту страну. Здесь замечательный народ и дивная природа. Я работала на ферме, потом решила стать ветеринаром, пошла в школу, выучила английский и немецкий заодно — чтобы объясняться с иностранцами, которые приводят ко мне своих питомцев. Теперь у меня практика в Конгенс Лингби, чудесном уютном пригороде.

Коридорный наконец ушел. Ханно приблизился к гостье, остановился над ней.

— Но по возрасту вам уже пора — или почти пора — на пенсию. Ваши друзья удивляются вашей неувядающей молодости, слегка подтрунивают над вами — однако уже не могут скрыть удивления, что вы не удаляетесь отдел. Да и власти тоже. Куда вы намерены податься, Ольга?

Она ответила ему твердым взглядом.

— Да, здесь в Дании великолепно умеют держать бумаги в порядке. А куда порекомендуете податься мне вы? И как вас зовут на самом деле?

— Ладно, — сердце его отчаянно колотилось, — хватит ходить вокруг да около. Я просто не хотел вас отпугнуть. Однако, полагаю, пора в конце концов открыть истину. — Он снова сел, чтобы не вызвать у нее ощущения, будто он представляет опасность или пытается главенствовать над ней. Пожалуй, эта женщина отреагирует на подобную угрозу весьма болезненно. — То, что я собираюсь сообщить, может показаться вам бредом безумца или замысловатым мошенничеством — если вы не та, за кого я вас принимаю. Не пугайтесь. Выслушайте меня. Если хотите, распахните двери и слушайте меня, стоя на пороге.

Она лишь молча качнула головой. Грудь ее порывисто вздымалась и опадала.

— Не буду прибегать к точным цифрам, потому что незначительная ошибка роли не играет… Словом, мне три тысячи лет. Не будете ли добры поведать… Что?!

Она побелела, как полотно, и вжалась в кресло. Ханно приподнялся, чтобы помочь ей, как-то успокоить ее, но тут она выпрямилась и прошептала:

— Кадок!..

— А?

— Кадок. Ты. Теперь вспомнила. Заморский купец в Киеве… Когда ж это было? По-моему, лет тысячу назад.

Воспоминание ослепило его, как взгляд на полуденное солнце.

— Ты… Тебя зовут…

— Тогда звали Свободой. В душе я всегда ею оставалась. Но кто ты на самом деле?

Чувства его пребывали в смятении; никто из бессмертных не запоминает мимолетных встреч с мириадами рассыпавшихся в прах смертных — но и не забывает ничего. Ханно устремил свою память на призрачный след мгновения, хранившийся там многие столетия.

— Д-да, С-свобода, — заикаясь, пробормотал он. — Мы спасли тебя.

— И затем последовала волшебная ночь. А ведь у нас их столько могло быть!..

Они вскочили и бросились друг другу в объятия.

За окнами плавился летний день округа Колумбия, кондиционер обдавал кабинет ледяным дыханием, но у сенатора Мориарти в груди бушевал темный пожар. Отшвырнув журнал, он припечатал его ладонью.

— Ублюдок! Злобная зараза!..

Поток эпитетов был прерван сигналом интеркома.

— Сенатор, вас хочет видеть мистер Стоддард, — послышался голос секретарши.

Мориарти на миг задержал воздух в легких и выпустил его со смешком, воскликнув:

— Как на заказ! Великолепное чувство момента! Впустите его!

Вошедший был невысок ростом, обладал невыразительной внешностью и был полон холодной невозмутимости компетентного работника. Его потное после прогулки по улице лицо влажно поблескивало. В руках он держал портфель.

— Добрый день, сэр! — Взгляд его пропутешествовал с лица сенатора на стол, затем обратно. — Я вижу, вы читали свежий выпуск.

— Конечно, — буркнул Мориарти. — Садитесь. Вы это видели?

— Пока нет, — Стоддард подвинул себе стул. — Я ведь, знаете ли, был занят изучением ответственной за это личности.

Одутловатый хозяин кабинета снова взял журнал и нацелил на него стекла очков в фасонистой оправе.

— Вот послушайте. Передовица. Относительно моей речи в поддержку СССР. Беру выдержку более или менее наугад.

— Привычным ораторским приемом он подавил ноту возмущения в голосе и начал методично излагать:

— Представила сенатора активистка движения за мир и разоружение доктор Фульвия Борн. Он мастерски справился со щекотливой ситуацией и не стал цитировать ее речи на состоявшемся за вечер до того банкете, не опровергая и не поддерживая цветистых фраз вроде «Пентагон — пещера, забитая демонами ядерного безумия» или «ЦРУ — Цитадель Растленных Уродов». Он попросту свел все к нулю, назвав ее современной Жанной д'Арк. Упомянутая святая Жанна вооружилась до зубов, чтобы добиться мира. Затем уж было проще простого плавно перейти к необходимости искусно управлять государством, дабы «быть терпимым к делам внешним, но нетерпимым к делам внутренним». Очевидно, терпимость нужна по отношению к сеньорам Кастро и Ортеге. В довершение всего благородный собрат сенатора по партии, преподобный Натаниэл Янг, назвал обоих вышеупомянутых джентльменов «дорогими товарищами». Нам должно не проявлять терпимости, скажем, в Южной Африке; зато во внутренней политике мы должны быть нетерпимы и довершить разрушение производительных сил Америки… Гр-р-м! — терпение покинуло сенатора. — К чему продолжать?! Читайте сами, если вытерпите.

— Сенатор, можно задать вопрос? — промямлил Стоддард.

— Разумеется. Я всегда выступал за открытое и свободное высказывание мнений.

— Почему этот Таннахилл так берет вас за живое? — Стоддард смерил Мориарти взглядом. — Его писанина ничем не выделяется из писанины остальных ваших оппонентов.

— Его мерзопакостность не знает границ, — широкая физиономия сенатора побурела. — Оппозиция вовсе не то же самое, что экзекуция. Вы же знаете, что он не только пытается взбаламутить всю нацию, но и вбить клин между мной и избирателями.

— Мм-да, он пользуется влиянием в Новой Англии и завязал много региональных контактов, но он не в вашем штате, сенатор. А главное — тираж «Штурманской рубки» достаточно мал.

— Нужна минимальная доза вируса, впрыснутая правильно выбранным людям, чтобы заразить всю нацию. Таннахилл пользуется благосклонностью не только старорежимных консерваторов и неофашистов, но и в студенческих городках, среди молодежи, — Мориарти вздохнул. — Ну да, первая поправка гарантирует этому змею кое-какие права; признаюсь, меня его уколы ранят куда больнее, чем следует. Пора бы мне привыкнуть к людской жестокости.

— Позволю себе заметить, вы зачастую сами подставляете себя под удары подобных типов. Я ведь не советовал вам обращаться с речью к этому сборищу.

— В политике приходится искать союзников где попало и стараться им угодить.

— Как с Южной Африкой? Ох, извините…

В голосе Стоддарда не прозвучало и тени раскаяния. Мориарти нахмурился, но продолжал:

— В комитет входят кое-какие экстремисты, но, будь оно неладно, они экстремисты во благо. Нам нужны их энергия и увлеченность, — он прокашлялся. — Впрочем, оставим это и перейдем к делу. К выяснению, что за тип этот Таннахилл и кто за ним стоит. Что вы можете мне поведать?