Помню, некий толстяк, сидя прямо позади водителя, завопил:

– Сволочь! Хрен лысый! Задница!

Водитель автобуса едет и едет, прикидываясь, будто не замечает, или, возможно, действительноне замечая, поскольку не происходит ничего необычного. Хотя кое о чем говорит. Автобус и должен тебя мордой в грязь тыкать. Вполне можно было б повесить на дверцах табличку с надписью: «Добро пожаловать, мразь». Проклятая машина то срывается с места, то тормозит, то гудит, то рычит. Едешь полдня на другой конец города, еще полдня обратно. По пути, может быть, вообще никуда не приедешь. Автобус ужасная, чудовищная вещь.

Впрочем, сейчас я сижу позади девушки в мягкой шляпе с висячими собачьими ушами. Оранжевая, очень красивая шляпа. Серебристая кофта сверкает, как скафандр астронавта. Большие карие глаза широко открыты, наблюдают, блуждают, парят шоколадными «летающими тарелками».

Когда-то давно я гадал, не прилетают ли птицы на подоконник, чтоб мне досадить, покуковать в уши, что-то прочирикать, повозиться, подраться, прошептать ш-ш-ш-бу-бу-бу-чик-чирик-ку-ку-ку – фьють. Точно также и девушки сбивают мир с толку, рисуя в тетрадках сердечки.

В детстве мама рассказывала о девушках. «Рей, – говорила она, – если вдруг какая-то дурочка ласково с тобой заговорит и выпятит пухлые губки, запомни, любой такой девушке от тебя что-то нужно или они попросту над тобой потешаются».

Однако новая подружка смотрит на меня, только чуточку приоткрыв рот, словно хочет свистнуть или что-то сказать, а вышло лишь одно слово:

– Чао-какао.

– Что?

– Чао-какао. Салют.

– Не знаю… не могу…

Она сунула мне свой рюкзак. Из открытого клапана торчат книжки с картинками, карандаши. На правой руке девушки дико сверкает кольцо, постоянно меняя цвета.

– Что это у тебя за кольцо?

– Мунный камень.

– Лунный?

– Мунный, мунный.

– Что это еще за хренов камень – мунный? Ох, черт возьми, понятно, из тех, что меняются по настроению.

Она кивнула, шлепнула по рюкзаку:

– Попрешь.

– Попру? Да ведь мы с тобой едва знакомы.

Она снова ткнула кулаком в рюкзак:

– Ты попрешь.

– Попру?

– Попрешь.

Ладно, думаю я, понесу твой рюкзак. То есть она и наполовину не такая дурная, хотя плоховато выражается для своего возраста.

На следующей остановке пнула меня в ногу:

– Тащи.

Я пропустил ее в дверцу. По – моему, до банка отсюда всего час-другой ходьбы.

Мы прошли полквартала до серебристого трейлера. Она поднялась по лестничке, протянула открытые руки. Я вложил в них рюкзак, потянулся поцеловать на прощание. Она уронила книги. Видимо, поцелуй привел ее в жуткое настроение, потому что кольцо стало угольно-черным. Потом я увидел мелькнувший кулак, врезавшийся мне в лицо в полудюйме под глазом, черт побери.

– Очень мило, – охнул я, вытирая струйку крови. – Большое спасибо.

Она только расхохоталась. А я ни черта не видел, слыша: ш-ш-ш-бу-бу-бу-ху-ху-ху-куриные мозги-красота-липс-ку-ку-ку-криббле-краббле-бумс.

До удара казалось, до банка не так далеко, теперь – наоборот. В глазу боль пульсирует. Каждый прохожий на меня глазеет, видимо точно зная, что девчонка меня приголубила. Подружка, которую я подцепил.

Не говорю уже, что застрял в самом поганом городском районе. Кругом аптеки, по две на углу, словно здешние жители живут и питаются исключительно по рецептам. Кроме аптек, десятки и десятки винных магазинов. Черт возьми, кажется, будто этот квартал может выпить меня.

Решил зайти купить пинту шнапса с корицей. Тип, стоявший за прилавком, спросил:

– Что, дури обкурился? – и протянул бутылку. – Чего это на тебе надето? Слушай, кто это тебе врезал? Спорю, девчонка глаз подбила. Правда? Конечно. Только посмотрите. Ничего себе. Эй, Джек, иди сюда. Тут парню девчонка какая-то задницу надрала.

Вышел крупный тупой сукин сын, как бы проигравший подряд десять раундов, жуя жвачку, которая застревала на месте недостающих зубов.

– Какого черта ты меня дергаешь? – спросил он. – Я бутылки считаю. Теперь сбился.

– Ладно, ладно. Просто хочу показать тебе жуткий фингал под глазом этого придурка.

Деревенский болван наклонился поближе, вгляделся.

– Черт возьми, здорово кто-то его присмолил. Гляди, прям до крови.

– Я стараюсь выудить признание. Девчонка? Вот что мне хотелось бы знать. Потому что, клянусь твоей задницей, наверняка девчонка огрела. Правда? Ты молчишь потому, что я прав?

– Старик, – сказал Джек, – если он не хочет говорить об этом, оставь его в покое.

– Просто хочу узнать, вроде как бы послушать долбаные вечерние новости. Вот и все. Когда какой-то дурной сукин сын заходит ко мне, чтоб купить шнапс с корицей, господи помилуй, среди белого дня, хочу знать. Имею право знать, будь я проклят. Ты только посмотри, что на этом поганце надето. Эй, парень, где ты взял этот хренов ремень? А? Похоже, собрался повеситься на своем члене, понял, что я имею в виду? А рубашка? Что за хреновина? Шелковое дерьмо. Какой-то чертов чайный лист с дерьмом.

– Чайный лист? – переспросил Джек. – Что ты мелешь? На что похож чайный лист, черт возьми?

– На эту чертову рубашку, вот на что.

– Оставь его в покое.

– Хочешь оставить его в покое, оставь. Иди считай свои проклятые банки.

– Я просто говорю…

– Черт, ничем тебя не позабавишь. Иди считай проклятые банки.

Джек ушел.

– И ты тоже иди, обалдуй. Бери свой шнапс и проваливай в преисподнюю. Ищи свою девчонку. Пускай она тебе другой глаз подобьет. На пару лучше будут смотреться.

Он смеялся, когда я шел к двери, звякнувшей за спиной колокольчиками.

Будь я проклят, воздух холоднее мятной зубной пасты. Я открутил крышку, чуть-чуть хлебнул шнапса. Не столько, чтобы лучше себя почувствовать, просто руки замерзли, пальцы заледенели, вот-вот с хрустом отломятся. Сделал еще глоток, жидкость потекла по лицу, приморозила к подбородку верхнюю губу.

Наверное, поэтому за спиной вырос коп, схватил за руку, как отец или еще кто-нибудь. Я остановился, оглянулся, он выхватил бутылку.

– Гостей ждешь, вечеринку устраиваешь?

– Да нет, просто…

– Не пудри мне мозги. Шнапс с корицей. Кто это…

– Просто… чертовски холодно…

– Не нуждаюсь в прогнозе погоды.

– Я только хочу сказать…

– Видно, холод дает тебе право бросать посреди улицы высосанную бутылку? Она разобьется, ребенок упадет коленками на осколки… Хочешь, чтобы ребенок упал и ему на коленки наложили пятнадцать швов, исключительно потому, что не можешь донести бутылку до дому и там уже выпить? Да? Может быть, ты какой-то особенный? Важная шишка? Я о вас чего-то не знаю? Кто-то выдал вам специальное разрешение пить у всех на глазах? Это, пожалуй, позволено лишь бомжам и бродягам. Может быть, перестанешь и пойдешь домой?

– Я замерз, вот и все.

– Все замерзли. Продрогли до костей. Неси это дерьмо домой и там пей.

Он протянул бутылку, отдернул.

– Минуточку. Дай-ка рассмотреть твой глаз. – Он придвинулся ближе. – Это еще что такое? На что это ты напоролся?

– Ни на что.

– Не помнишь? Вляпался в неизвестное мне происшествие? Пришиб какую-то старушку? Она тебя бутылкой огрела? Что-нибудь вроде того? Она свалилась с лестницы вчера вечером? Налетела на холодильник? Именно так всем рассказываешь?

– Меня на улице ударила девушка. Девушка из автобуса.

– Шлюха? Ты уже трахаешься с проститутками?

– Сэр…

– Офицер. Сэром надо называть своего босса. А я офицер. Своего начальника называю сэром. Будь я таким дураком, чтоб выпивать на улице, и меня задержал бы офицер полиции, я называл бы его офицером.

– Офицер, я…

– Я хочу, чтоб ты убрался отсюда. Что бы ты тут ни делал, тебе тут делать нечего.

– Я в банк шел.

– Живешь поблизости?

– Нет, но…

– Так я и думал. У тебя вообще есть жилье?

– Да, но там…

– Ищи банк в своем квартале. Не ходи сюда, не пей на улице. У нас и без тебя хватает проблем. У меня без твоей помощи дел по горло.