Бреду по улицам, как потерявшийся пес. Шел, шел и в конце концов понял, как дойти туда, где, по какому-то непонятному ощущению, находится мой дом. Слабо припоминается старое многоквартирное здание. Зачем я там поселился?

У дверей какой-то мужчина вдруг спросил:

– Рей? Ты?

Он мог быть кем угодно.

– Разве я не предупреждал, что ты здесь больше не живешь?

– Нет, я… а вы кто такой?

– Кто такой? Тебе чертовски отлично известно, кто я такой. Твой домохозяин.

– Простите. Со мной произошел несчастный случай.

– Ох, старик, – сказал он. – Я не знал. Будь я проклят. Автомобильная авария?

– Поскользнулся, ударился головой.

– А… почему ты говоришь теперь гораздо лучше, чем раньше?

– Раньше чего?

– Почти нормально разговариваешь.

– Так кто же вы такой?

– Твой домохозяин. Ну, фактически бывший домохозяин. Слушай, я тебе очень сочувствую насчет несчастного случая, но не могу держать в доме жильцов, которые не платят за квартиру. Не злись.

Я почти искренне улыбнулся.

– Я не злюсь, а просто не совсем понимаю.

– С виду совсем нормальный, – сказал он.

Иногда вспоминаю некоторые вещи и некоторых людей. Однажды иду домой и вижу тех самых мальчишек, которые надо мной насмехались, по-всякому обзывали, думая, что ничего нет забавней на свете, чем прицепиться к какому-нибудь бедолаге, идущему по улице по каким-то своим распроклятым делам.

– Эй, да это та самая обезьянья башка, – сказал один. – Где ты, черт возьми, пропадал, обезьянья башка? Давненько мы тебя не видели.

– В самых разных местах. И теперь перестань меня так называть, молодой человек.

– Обезьяньей башкой? Черт, да ведь это ничего не значит.

– Точно, – подтвердил другой. – Мы каждого как-нибудь называем.

– А меня не надо. Я вас предупреждаю.

– Ладно, ладно, – сказал первый. – Старик, ты изменился.

– Угу, – сказал другой. – Совсем не тот. Что стряслось?

– Все меняется в этом мире.

– Ну, это никуда не годится, – сказал первый.

– Угу, старик, нам как бы нравилось, каким ты был раньше.

Потом через пару недель я столкнулся не с кем иным, как с Джимми. Вечер в баре плоховато помню, а утро в переулке запомнил отлично. Увидев меня, он постарался отвести глаза, как будто не узнал, но я понял, что точно узнал.

– Не убегай от меня, – сказал я.

– Я и не убегаю, старик. Чего тебе надо?

– Просто от тебя хочу услышать. Нет никакой Шарашки, да? Потому что это безумная, дикая мысль. Спорю, тебе казалось очень забавным послать меня на поиски по всему распроклятому городу.

– Оставь меня в покое.

Именно так я и сделал, оставил его в покое. Если бы только мир был ко мне так же добр.

Как я устал и каким стал медлительным. Много месяцев ушло на реабилитацию, на старания вновь познакомиться с миром. Сначала я пытался прогнать возвращавшиеся клочья воспоминаний. Проводивший реабилитацию врач посоветовал не ожидать от себя слишком много. После сотни тестов сказал, что память вернется, но реакции останутся замедленными. Ну и ладно.

Когда прошлое стало в конце концов проясняться, мне хватило ума не особенно долго смотреть ему в глаза, по крайней мере в настоящий момент. Но со временем захотелось напомнить себе, что старый Рей и тот мир, что он видел, действительно существуют. Может быть, их не видно, не слышно, они не имеют ни вкуса, ни запаха, к ним нельзя прикоснуться, только все так и было, причем прямо здесь, в реальном прочном мире.

Тогда я начал еще старательнее припоминать былое. И ко мне начала возвращаться другая жизнь, целиком и полностью, с каждым безумным воспоминанием. Может быть, я не точно помню, как всепроисходило, хотя точно помню.

Вот и конец истории. Возможно, вы скажете, что эту историю по ее окончании просила рассказать Мисси при нашем расставании на том самом вокзале. И наверное, уже догадались, что я так и не нашел ответов. Всю дорогу искал и забывал вопросы. Должно быть, так бывает со всеми, кто летит домой из Лос-Анджелеса.

Теперь я думаю о Мисси, уплывая от изумрудного моря, глядя, как она кружится на фотографии на стене. Следующая глава, о которой она говорила, начнется в двадцать пятом часу в новый день? Сейчас эта глава сама себя пишет без моего участия. Высоко в воздухе. И когда бы я ни задумался о том, что было на самом деле, какая часть моей прежней жизни истинна, постоянно напоминаю себе, что все это, все это, все этоправда.