Как только в тюрьме проведали об этом, меня начали шантажировать. Когда этот негодяй Мамун увидел документы, в которых говорилось, что с меня сняты обвинения, он тут же поспешил ко мне домой. Он убедил детей, что гарантирует мое освобождение, если ему дадут пятьсот долларов. Они стали судорожно искать деньги: им помог дедушка, отец Салама. Мамун получил взятку.

К счастью, детям помогали прознавшие о нашем несчастье соседи. Фей рассказывала, что люди подходили вечером к дому, чтобы просунуть под стеклянную входную дверь набитые купюрами неподписанные конверты.

По пути домой Мамун предупредил, что я не должна уезжать, пока он не придет и не объяснит, что делать дальше. Я понятия не имела, что он намеревается неделями запугивать и шантажировать мою семью. Он ежедневно приходил ко мне домой, чтобы потребовать деньги за разные «услуги». Он грозил, что меня скоро арестуют, если я не буду «смазывать винтики». Когда он узнал от отца моих детей, что я планирую покинуть Ирак, то предупредил, что мое имя будет занесено в «черный список» бывших узников тюрьмы, которым запрещено уезжать из страны. Этот документ передают во все правительственные учреждения и посылают таможенникам и полиции.

Чтобы задобрить его и помешать донести на меня властям, мне пришлось продать все картины, которые висели у меня в доме, и занять денег у знакомых. Но в последнюю минуту он придумал новый план и удерживал Фей, требуя выкуп в 50 тысяч долларов! Позже я вернусь к этой печальной истории.

Я рада сообщить, что в штате тюрьмы Баладият трудится по крайней мере один добрый человек. Молодой врач Хади Хамид все-таки позвонил по номеру, который я написала на черном пластиковом покрывале.

Я задержалась в Багдаде не только потому, что хотела оградить от опасности своих детей. Я должна была позвонить семьям женщин-теней и последний раз навестить могилу отца.

Первый день после возвращения из Баладият я потратила на то, чтобы успокоить сына и дочь.

На второй день я попыталась связаться с родственниками женщин-теней.

На третий день отправилась к могиле отца.

Самара, я учла твое предупреждение о том, что телефоны в домах заключенных прослушиваются. Мой телефон, скорее всего, также находился в списке тайной полиции, и потому я пошла в единственное место в Багдаде, в котором, как гордо заявляют его владельцы, есть таксофон. Я имею в виду старый клуб «Альвия». Он расположен рядом с гостиницами «Шератон» и «Меридиан» на площади Аль-Фирдус. Его в 1924 году основали англичане. В те дни иракцев туда редко пускали. Конечно, Джафар, Нури и Сати относились к редким исключениям. И поскольку члены моей семьи были первыми почетными гостями этого заведения, я также не раз там присутствовала.

Таксофон в клубе «Альвия» больше не оплачивался монетками; он работал бесплатно. Теперь его обслуживал оператор — человек, который находился на службе у правительства и который прослушивал все телефонные разговоры. Но мы с детьми придумали план. (Узнав о том, что женщины-тени по-прежнему находятся в камере 52, они настояли на том, чтобы помочь мне. И я им позволила, несмотря на то что это было рискованно. Если я и научилась чему в Баладият, так это тому, что каждый иракец должен всеми возможными способами бороться с тиранией Саддама.)

За несколько дней до моего ареста я устроила в клубе «Альвия» торжество по случаю шестнадцатилетия Фей. Дети подружились с сотрудниками клуба, в том числе с привратником и спасателем в бассейне. Я подумала, что мне нужно отвлечь людей, чтобы позвонить, и для этого испекла прекрасный торт и попросила Фей и Али предложить кусочек сотруднику, который прослушивал телефонные звонки. Дети собрали всех сотрудников клуба, и когда я услышала шумные разговоры и громкий смех, то быстро проскользнула к телефону.

Сначала я позвонила матери Сары. К счастью, она сразу мне ответила. Я сказала:

— Сара в Амин Аль-Амма. Продайте землю. Дайте взятку чиновнику. Вытащите оттуда дочь. Немедленно.Она очень в вас нуждается.

Мать Сары удивленно вскрикнула и спросила:

— С ней все в порядке?

— Вы должны вытащить ее оттуда, — повторила я. — Саре нужно выйти из тюрьмы, и как можно быстрее. — Затем я вспомнила, что ты, Самара, говорила мне, что разговор должен быть коротким, и сказала напоследок: — Она рассказывала, что вы держите ключи под желтым горшком рядом с кактусом.

Мне хотелось поговорить с ее матерью или даже навестить ее, чтобы убедить действовать без промедления — ведь Сару все время пытали, — но я заставила себя положить трубку.

Затем я стала пошла по списку, набирая все номера, которые запомнила. Как ты знаешь, меня неожиданно освободили утром, и потому я не успела взять номер у Азии, Хайат и Анвар. Иногда трубку поднимали дети, которые не понимали меня или отказывались позвать к телефону взрослых. Или же родственники так пугались, что бросали трубку, как только понимали, что им звонит бывшая узница тюрьмы, — ведь подобные разговоры запрещены. Очень жаль, но я смогла поговорить с родственниками только пятерых женщин-теней.

Самара, мне горестно писать тебе о том, что по телефону, который ты мне сообщила, никто не отвечал. Я не сумела связаться ни с кем из твоих родственников и очень боюсь за тебя.

На третий день после освобождения из Баладият я навестила могилу отца. Она находится на кладбище Баб Аль-Муаадам, недалеко от дома на берегу Тигра, где я провела детство. Я редко приходила туда за долгие годы. Это место вызывает у меня грусть. Мне сложно поверить в то, что отец превратился в мертвое тело, которое лежит в могиле.

Но, несмотря на горе, я чувствовала, что должна попрощаться с моим добрым отцом: я понимала, что никогда не вернусь в Ирак, пока там правит Саддам, а это может продолжаться до конца жизни.

Он лежит рядом со своей матерью Фахрией аль-Саид. Это тихая могила в тени большого пальмового дерева. Надгробие очень простое, как он и просил. На плоском белом камне написано:

Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз была на кладбище, и потому я поразилась, увидев нечто необычайное.

В 1955 году, когда я родилась, мама купила куст африканского жасмина и посадила его в саду нашего дома на берегу Тигра. Это был прекрасный куст с сочными изумрудными листьями и белыми цветами с фиолетовой сердцевиной.

Африканский жасмин прекрасно развивался: он все рос, рос и рос. Всего через несколько лет он стал огромным. Маленький куст превратился в массивное растение — еще до того, как Саддам конфисковал наш дом. Он был таким большим, что многие люди думали, что это дерево.

Когда я была ребенком, садовник жаловался на этот куст и говорил, что никогда не видел, чтобы растения так быстро увеличивались в размерах. Старик божился, что африканский жасмин — волшебный, и вскоре он займет весь сад и поглотит дом. И несколько лет до этого я слышала, что маленький куст и правда распространился по всему участку. Это легендарное растение тянулось от одного земляного надела к другому.

Поверишь ли ты, что жасмин добрался до кладбища? Словно по волшебству, тот самый африканский жасмин, за которым отец восхищенно ухаживал и часто срывал цветок для одной из своих «девочек», теперь тихо шелестел листьями над его могилой.

Песня-послание кабаджа, наделенный памятью куст жасмина… Самара, я, кажется, начинаю верить в чудеса.

Попрощавшись с отцом и прочитав молитву о его душе, я вернулась домой и стала тщательно планировать побег.

Самара, отъезд был очень болезненным. Мне пришлось во второй раз выйти замуж за Салама, потому что мне не разрешили бы уехать из Ирака без свидетельства о браке. Это было настолько неприятно, что я предпочитаю не вспоминать. Я сделала это лишь для того, чтобы спасти детей и себя.

После свадьбы с Саламом мне пришлось выкупить отъезд из Ирака. Мамун вымогал деньги за каждую мелочь. Я ужаснулась, когда он назначил за голову Фей огромную цену. Он верил, что я смогу найти 50 000 долларов, чтобы заплатить за ее побег. Я боялась, что мне придется остаться вместе с ней в Ираке, а значит, мне грозил арест новое заключение в Баладият. Но Фей так боялась, что нас снова разлучат, что настаивала на том, чтобы я ехала одна, а она осталась с семьей отца. Она убеждала меня бежать и говорила, что я смогу организовать ее спасение только в том случае, если окажусь в безопасном Аммане.