— 882-6410. Самара в Амин Аль-Амма. Ей нужна помощь. Продайте все, что сможете, и дайте взятку охраннику. Это единственный способ. Пароль: как поживает муж Сальмы? — повторила Майада, словно ученый попугай.

— Самара, птица все еще поет! — воскликнула Азия.

Обе женщины замолчали и прислушались. Да, кабадж и правда пел. Это продолжалось уже около часа.

В этот момент дверь в камеру открылась, и охранник необычайно спокойно сказал:

— Майада! Собирайся. Сейчас ты предстанешь перед судьей.

Самара радостно взвизгнула и подскочила к нему.

— А кто ее будет судить? Майаду выпустят на свободу?

— Не твое дело.

Майада подбежала к умывальнику, чтобы привести себя в порядок.

Самара последовала за ней, радостно приговаривая:

— Если судья пришел сюда, чтобы увидеться с тобой, тебя освободят.

Майада начинала верить, что произойдет чудо.

Она собиралась несколько минут, и в это время женщины-тени, преисполнившись надежды, подходили к ней, чтобы назвать телефонный номер, прошептать имена и адреса.

— На тот случай, если ты сразу окажешься на свободе и больше не вернешься в камеру, — объяснила доктор Саба, которая задрала Майаде подол и тщательно записала полусломанной ручкой телефонный номер на нижней юбке.

— Майада! Пойдем! — прокричал охранник.

Майада побежала к нему. Имена, номера и адреса звенели у нее в ушах.

Выйдя из камеры, Майада заметила, что в коридоре ее ждет офицер. Это был уродливый, высокий, грузный мужчина с желтоватой кожей. Когда он открыл рот, чтобы заговорить, Майада заметила, что зубы у него такие же желтые, как лицо.

Офицер отпустил охранника и повернулся к Майаде:

— Как поживаете, Ум Али?

— Разве мы раньше встречались? — спросила Майада.

Он ничего не ответил, но быстро прошептал:

— Меня зовут Мамун. Ваш случай заинтересовал меня. Вчера я видел Фей и Али. Завтра Салам вернется из Хиллы, чтобы присматривать за ними. Вас отведут к судье, который знаком с вашей семьей. Ему поступил приказ закрыть дело. Когда вас отпустят на свободу, не уезжайте из дома, пока я не приду навестить Али. — Подобный визит означал, что им выказано уважение. Али был еще подростком, но считался главой семьи Майады.

Она подняла руку и поправила платок на голове, пригладила платье. Ей предстояла самая важная встреча в ее жизни, а она одета в грязную одежду, от нее плохо пахнет. Она пожалела, что не следила за собой так же тщательно, как Самара. Как неудобно! Она предстанет перед судьей грязной и вонючей…

Пройдя по короткому тюремному коридору, Майада и ее невзрачный спутник повернули налево и оказались у двери из красного дерева. Таблички на ней не было.

Мамун, взмахнув рукой, приказал Майаде подождать.

Он постучал, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Вскоре дверь открылась, оттуда появился Мамун и скомандовал:

— Заходите.

Майада сделала шаг в комнату. За деревянным столом сидел солидный мужчина. Он показался Майаде смутно знакомым.

— Меня зовут Муаяд аль-Джаддир, я судья, — представился он.

Майада сразу поняла, что этот человек — племянник Адиба аль-Джаддира, министра информации Ирака середины 1960-х годов.

— Как поживает ваша мать Сальва? — вежливо спросил судья.

На лице Майады промелькнула улыбка.

— Насколько мне известно, до моего ареста она поживала просто прекрасно. Не знаю, как она чувствует себя сейчас. Но спасибо, что спросили.

— Мой дядя Аль-Джаддир был близким другом ваших родителей. Он называл себя духовным сыном Сати аль-Хусри.

Она едва заметно кивнула. Теперь она испытывала больше уверенности в том, что этот человек пришел, чтобы помочь ей.

Судья Джаддир зашелестел бумагами, поднял ручку и стал подписывать документы. Он взглянул на нее и сказал:

— Майада, произошла ошибка. Я хочу, чтобы вы вышли отсюда и обо всем забыли. Вы должны стереть эти дни из памяти.

Ее тело содрогнулось при воспоминании о боли, которую она испытала за последний месяц, но она прикусила язык, чтобы не ответить судье, что никогда не забудет Баладият и тысячи ни в чем не повинных иракцев, которые мучаются в застенках. Вместо этого она поинтересовалась:

— А вы знаете, почему меня арестовали?

— Да, знаю. Один из ваших сотрудников напечатал листовки, призывающие свергнуть правительство. Однако этот случай доказывает, что в Ираке есть справедливость. Лучше просто забыть о том, что случилось.

— Значит, сегодня меня выпустят на свободу?

— Мы постараемся, чтобы это произошло как можно скорее. Пока возвращайтесь в камеру. Надеюсь, вас будет утешать мысль о том, что скоро вас освободят. — Судья положил ручку и мягко добавил: — Знаете, я приходил к вам домой в 1980 году вместе с Абу Али. — Он имел в виду Фадиля аль-Баррака, старшего сына которого звали Али.

Майада еще раз кивнула. Теперь она смутно припоминала их визит. Она поняла, почему судья назвал доктора Фадиля «Абу Али» — ведь Саддам обвинил его в шпионаже. Ни один здравомыслящий человек в Ираке не признается в том, что был знаком с человеком, которого обвинили в государственной измене и приговорили к смерти.

— Спасибо. До свиданья, — сказала Майада и вышла за деревянную дверь.

Мамун поджидал ее.

— Погодите, — велел он, еще раз зашел в кабинет и быстро вернулся с папкой, в которой лежало дело Майады. Офицер наклонился к ней. И хотя он вел себя очень любезно, его лицо по-прежнему пугало Майаду.

— Вашим документам необходимо дать ход, — заявил он. — Охранник отведет вас в камеру 52. Я приду, когда настанет время отпустить вас домой.

Майаде не терпелось узнать, когда она вновь увидит своих детей, и она рискнула еще раз спросить:

— Когда же это случится?

Мамун нетерпеливо скривил лицо. Нависнув над ней, он рявкнул, выкатив грудь:

— Я уже говорил: когда документы будут готовы. Сегодня, завтра, через день. Возвращайтесь в камеру и ждите. — Офицер щелкнул пальцами, подзывая охранника, а сам ушел.

Когда Майада семенила к камере 52, она едва верила в то, что случилось с ней сегодня. Сначала запел кабадж, затем она встретилась с судьей. Она едва поспевала за быстро шагающим охранником, потому что ей не терпелось поделиться с Самарой и другими женщинами-тенями хорошей новостью.

Как только она вошла в камеру, кабадж перестал петь.

Женщины взглянули на зарешеченное окошко. Они были поражены.

Рула, которую арестовали за то, что она читала Коран на работе и часто молилась, сказала:

— Бог прислал кабаджа, чтобы напомнить нам о своей власти.

Несколько женщин кивнули в знак согласия.

Самара, широко улыбнувшись, сделала шаг вперед, раскрыв объятия:

— Мы больше не можем пребывать в неизвестности! Скажи нам!

— Самара была права, — объявила Майада. — Кабадж прислал весточку от Бога. Меня отпускают на свободу!

Самара несколько раз повернулась на цыпочках, словно искусная балерина.

В камере раздались приглушенные возгласы женщин-теней. Они обнимались и плакали. В суматохе очки Иман соскользнули у нее с носа. Секунду она судорожно искала их на полу и, к счастью, нашла невредимыми.

— Без них я ослепну, — с улыбкой сказала Иман, водружая на нос тяжелые очки.

Даже Сафана и Сара, хотя они еще не пришли в себя после пыток, сели на нарах и, улыбаясь, поздравили Майаду.

— Ты позвонишь моей матери? — прошептала Сара.

— Да, Сара, обязательно, — улыбаясь, ответила Майада.

Самара так обрадовалась, что запрыгала по камере.

— Она позвонит всем нашим матерям! — Самара схватила Майаду за руку. — Рассказывай! Рассказывай! Когда тебя отпустят?

— Судья ничего не сказал. Когда я была в кабинете, он подписал документы, но офицер заявил, что им нужно дать ход.

— Чудесно! — нараспев произнесла Самара. — Значит, пройдет не больше десяти дней.

Майада нахмурилась, услышав ее слова.

— Десять дней? Я думала, меня освободят сегодня или завтра. Я не смогу вынести еще десять дней.