Джун рассказала мне, что Сэм – импотент. В те редкие случаи за последние месяцы, когда они решали заняться сексом, он не мог возбудиться, как бы она не старалась. «Попробуй сама, Карла!» – постоянно дразнила меня Джун после очередной жалобной тирады.

Наконец, четыре месяца спустя я так и сделала, доказав подруге, что ее муж никакой не импотент. Секс с ним оказался сладким и пикантным, как горячее вино с пряностями.

Но после этого дружба Джун сменилась яростью, такова уж человеческая природа. Она дала мне неделю на то, чтобы я убралась из маленького коттеджа у ручья. Но я всегда буду помнить ее доброту по отношению ко мне, когда я болела. Я бы не стала совращать Сэма, и сам он никогда об этом не думал, если б нас на это не спровоцировала его жена.

Я СНЯЛА другой дом, на этот раз в Южном Фримантле, у самого пляжа. Невыносимо не иметь собственного жилья.

Наверное, в тот год я сменила не менее дюжины домов, покидая некоторые жилища по прошествии нескольких недель и даже дней из-за чрезмерного любопытства и нетерпимости соседей. Меня совершенно не устраивало, чтобы какая-нибудь старуха подсматривала из-за занавески за тем, кто ко мне приезжает и уезжает! На собственном опыте я убедилась, что квартиры мне не подходят и даже смежные дома – рискованный вариант.

К тому же я не слишком скрытничала. Переехав в Южный Фримантл и поселившись в трехэтажном доме с черепичной крышей вместе с моей подругой, художницей Дорин, и ее дочерью Ларой, актрисой, я разрешила соседу помочь мне затащить в подвал массажный стол. Я не знала, что сосед спит как раз по ту сторону нашей общей стены, а не в спальне жены наверху! Я тогда практически не занималась массажем, записавшись на курсы психологии в университет Мердока. Я просто хотела работать ровно столько, чтобы нам с Дорин и Ларой хватало денег на жизнь.

Всего через пару дней раздраженный старик начал свою кампанию, направленную на то, чтобы выселить меня, обратившись в местное правление после того, как его злобные попытки повлиять на поддержавшего меня владельца ни к чему не привели. Он созвал соседей, чтобы обсудить «то, что происходит в доме номер четыре». Мне не позволили прийти, хотя я написала дружелюбное письмо, адресуясь ко всем обитателям соседних домов, напомнив, что лишь я отвечаю за свои действия. Никто не соизволил ответить. Нашими соседями по другую сторону дороги были молодые люди, у которых постоянно проходили вечеринки, и они часто мочились на изгородь с балкона, но это жильцам не казалось проблемой – какие мелочи по сравнению с тем злом, что процветало в моем доме! Встреча закончилась формальной жалобой в городской совет Фримантла, который приказал мне немедленно прекратить работу в доме, или меня будут преследовать по закону.

Я была вынуждена смириться с тем, что мораль часто порождает предубеждения, и никто не может быть большим ханжой, чем старый неудовлетворенный баптист, который предпочитает влажные сны и лицемерие эротическому массажу. Мы написали нашим соседям веселое прощальное письмо, а Дорин порадовала их своей любимой пьесой Пуччини «О, мой возлюбленный Отец», сделав самую высокую громкость, «чтобы доказать, что мы – образованные художники. Мы — ценный вкладв общину, а не помеха».

Мы с Дорин расстались, и я переехала в Субиако. В первую же неделю мне нанесла визит полиция нравов, поскольку мои предыдущие соседи прислали им злопыхательский донос. Сначала раздался звонок: офицер представился клиентом, откликнувшимся на объявление в газете. Они оказались неплохими парнями, хотя безразлично отнеслись к тому, что, когда я увидела их на пороге в форме, меня стало бросать то в жар, то в холод. Заглянув в массажную комнату, где на стене висел мой сертификат, они улыбнулись и попрощались. Уже направляясь к двери, старший сказал: «Кстати, мы бы хотели, чтобы вы пришли к нам и зарегистрировались как одиночный работник; так мы будем знать, кто вы, и больше вас не побеспокоим».

Так я и сделала. В невзрачном офисе, полном равнодушных полицейских, мое фото занесли в картотеку. «Если вы решите оставить свое занятие, дайте нам знать, и мы снимем вас с учета», – сказал молодой офицер, когда я уже направилась к выходу. Если б только я могла в это поверить! Поскольку я не нарушала закон, в деле не будет «уголовных» записей, заверили меня, но весь этот процесс свел мой идеал китайской жрицы к общему знаменателю порока,повергнув меня в смятение. Я почувствовала себя «необходимым злом» – так называли меня люди, если не желали осуждать мою профессию, хотя все равно делали это посредством подобных высказываний. Они бы никогда не оценили Божью жрицу любви, да и как они могли?

Молчаливые слезы омыли еще одну трещину в моей прекрасной вазе…

Дома я взглянула в зеркало и отметила перемену в выражении лица. Оно было целеустремленным, холодным и серьезным, лишившись золотистого света, который я часто представляла вокруг своего отражения. В тот момент я выглядела на все свои сорок пять лет. Это меня поразило, и, заглянув в себя глубже, я поняла, что испытываю беспокойство по разным поводам. У меня не было профессии (учительство не в счет, я не хотела этим заниматься). Возраст указывал на то, что конец работы был не за горами – в секс-индустрии необходимо иметь соответствующие внешние качества, или ты становишься отработанным материалом. Руки постепенно грубели, несмотря на воздействие большого количества масла, пусть даже миндального, а сухожилия и вены начинали выдаваться, как на сильных руках моего отца.

Я подумала о клиентах, обращавшихся ко мне в последнее время, например о Бене, больше похожем на гнома. Стимулировать его упрямый член – работа совсем не для богини. Его морщинистое тело напоминало прокипяченную шерстяную одежду, рот полностью не закрывался из-за торчащих вперед зубов, а уши были большими, остроконечными и торчали в стороны. Бен нигде надолго не задерживался и не вызывал симпатии, понимая и принимая это. Настойчивее любого кота, он не обращал внимания на отказ, каким бы грубым он ни был.

У Бена была раздражающая привычка теребить мои соски, сидя на краю массажного стола, болтая ногами и чмокая губами, пока я работала с его членом. Именно работала – ему было сложно достичь оргазма. Это все, чего хотел Бен: ни массажа, ни секса, только изнуряющее снятие напряжения и быстрый поцелуй. Он вытягивал сморщенные губы трубочкой и закрывал глаза, ожидая прикосновения. Как это согласовывалось с духовным аспектом моей работы? Где тут обмен энергиями? Неужели я докатилась до того, что занимаюсь этим только ради денег?

Мне пришлось признать, что большинство моих клиентов не вписываются в образ путешествующих торговцев, изображенных на китайских вазах. Эти мужчины были только собой, приходя ко мне по причинам, которых могли не осознавать, и редко об этом говорили. Найденный мной идеал оказался ущербным. Я могла уважать их и отдаваться работе целиком, но не стоило рассчитывать на подлинное уважение каждого, кто оказывался у меня в комнате.

После осознания этого факта нечто внутри меня изменилось, и пути назад уже не было. Чистое удовольствие и радость, которую я когда-то испытывала, исчезли. Я начала чувствовать отвращение от нежелательных прикосновений. К моей досаде и ужасу, это случалось все чаще и чаще. Рука мужчины, лежавшего ничком на столе, блуждала в поисках меня. Он не видел моего лица, поэтому не мог понять, что я имела в виду, отведя его руку в сторону. После нескольких секунд молчаливого смирения рука вновь скользнула по моей ноге. Он хотел трогать меня между ног, пока я его массировала, не спрашивая у меня разрешения и, что хуже, не принимая отказ. Я уворачивалась от беспокойных рук, массируя тело за телом. Работая с хорошо знакомыми клиентами, я обычно ничего не надевала под юбку, но теперь начала носить трусы и более длинные юбки в качестве препятствия на пути навязчивых пальцев. Брюки исключались – я должна была оставаться женственной и привлекательной и все равно заслуживать уважения!