Мать Мэри Джон доводила до нашего сведения указания главы ордена, координировала выполнение монахинями их обязанностей, ежемесячно проводила с каждой из нас беседы, проверяя, насколько мы продвинулись или, наоборот, отстали, поправляла, если это необходимо, и налагала наказания. Она же вела некоторые из дневных собраний, проводившихся во время отдыха. У меня создалось отчетливое впечатление, что, несмотря на то что она тщательно выполняла свою задачу, связанную с испытаниями, это противоречило ее природе. Поэтому исходящие от нее наказания были более приятными и в то же время более болезненными. Возникал вопрос: «Зачем наказывать, если это кажется неправильным?» И ответ оказывался таков: «Пути Господни (то есть правила и методы главы ордена) неисповедимы, и мы здесь не для того, чтобы спрашивать, а для того, чтобы приносить жертву в виде послушания». Мать Мэри Джон обладала состраданием, но ее преданность ордену была сильнее.
В «СТЕЛЛА МАРИС» работал профессиональный садовник, круглый год выращивая цветы и овощи. Он сердился, регулярно получая противоречивые приказы и в результате этого делая много работы впустую. В начале осени он сдался и ушел. Такого от простого слуги никто не ожидал! Сестры забыли, что он не давал обета послушания. «Он же любит свой сад, его очень уважают за хорошую работу. Он вернется», – слышала я разговоры между сестрами, но они ошиблись. Сорняки на овощных грядках расцвели буйным цветом, а он так и не вернулся. Тогда мы и столкнулись с одним из незабываемых безумных приказаний главы ордена – десятерым из нас велели выдернуть всю крапиву голыми руками. Мы не должны были останавливаться до тех пор, пока не уничтожим все сорняки.
Если вас когда-нибудь жалила английская крапива, шипы которой впиваются в кожу, вы знаете, что боль после этого не проходит довольно долго. Когда крапива жалит, это ощущается как слабый, а иногда и довольно-таки сильный удар тока в зависимости от чувствительности кожи. Мы сначала колебались, но потом поняли, что мы должны подвергнуться испытанию болью.
Я ухватилась за крапиву обеими руками и немедленно вздрогнула от резкой боли, однако решила, что лучше всего продолжать работать, вооружившись крепкой волей. На двух обширных участках росла высокая крапива с толстым стеблем, будто выведенная специально. Вскоре наши руки покраснели до локтей. Мы трудились около двух часов, до тех пор пока не вырвали последний сорняк. После чего мы вымыли руки, надеясь, что боль уйдет, но так и не смогли от нее избавиться. Холодная вода была благословением для горевшей в мучительном жару кожи, однако грубое покалывание никуда не делось. Ночью я не могла уснуть от жгучей, пульсирующей боли и видела, что никто из нас не спал.
«Почему мы выдирали эту крапиву без перчаток?» – тихо спросила во время отдыха невысокая сестра-ирландка.
Всем нам было интересно услышать ответ, и мы с нетерпением прислушались. Мать Мэри Джон поняла вопрос, но, поскольку у нее не было вразумительного объяснения, она промолчала, пристально глядя на свое вышивание.
ЧАСТО МЫ выслушивали речи о ценности страдания. Мысль приблизиться к Иисусу через боль обладала для нашего коллективного эго невероятной притягательностью. Жизнь в «Стелла Марис» была напряженной, и страдания в меню стояли ежедневно.
В главном храме у меня всегда возникало чувство, что лучше оставаться как можно незаметнее, чтобы не привлекать к себе внимания. Плохо, что меня, высокую и с прямой спиной, иногда принимали за мать Клэр, личную помощницу главы ордена, у которой были широкие квадратные плечи, выглядевшую так, словно она аршин проглотила. Мы обе были стройными, почти шести футов ростом. На этом схожесть заканчивалась, однако я неплохо умела изображать ее манеру ходьбы, держа плечи очень прямо.
Неприятно было ощущать в храме взгляды, большую часть времени нацеленные на тебя. Если я садилась в то время, когда надо стоять на коленях, можно было ожидать вопроса, почему я это сделала. Объяснения, что у меня тяжелые месячные и я чувствую тяжесть в животе, не принимались. Глава ордена ходила по проходу взад-вперед, наблюдая за тем, кто был сосредоточен, а кто нет, и оценивала качество наших размышлений. Она предпочитала, чтобы мы не использовали для подсказок книги, кроме той, что читали в часовне вслух, хотя нам не запрещалось иметь письменные напоминания. Когда я однажды утром использовала требник, она начала взволнованно ходить мимо меня. Обычно я располагалась с краю скамьи, у прохода, чтобы не мешать тем, кто сидит сзади, видеть алтарь. Шурша одеждой, глава ордена ходила взад-вперед, и я опустила глаза. Она шумно перебирала четки, все ожидая, что я обращу внимание на ее намеки. Я притворилась, что ничего не замечаю, чуть ли не провоцируя ее вырвать книгу у меня из рук. Она этого не сделала, хотя, вероятно, была близка к этому.
Позже в тот день нас созвали в зал для собраний на беседу с главой ордена. В зале, где едва могли поместиться все мы, рядами расставили стулья, а перед ними поставили стол и кресло. Как обычно, я сидела с краю, на этот раз дальше от двери, у большого зарешеченного окна.
Настоятельница начала расспрашивать некоторых монахинь о том, как они выполняют правила и ведут религиозную жизнь. Сестра Бриджет, блестящий преподаватель истории, была знаменита своими новаторскими таблицами, и ее студенты демонстрировали прекрасные результаты. Эта ирландская монахиня в свои тридцать с небольшим являлась координатором обучения в школе и была вне себя, когда ее вынудили оставить свое отделение и классы. Я видела ее горе, когда по приказу главы ордена все сделанные ею таблицы порвали, а ей запретили возвращаться в школу. Сестра Бриджет была крайне возмущена, не понимая причины случившегося.
Внимание главы внезапно переключилось на меня. «Сестра Мэри Карла, – услышала я голос, прерываемый легкой отрыжкой от несварения, – о чем ты думаешь во время размышлений?»
Под влиянием охватившей меня паники ответ возник мгновенно. «Ни о чем», – выпалила я, краснея от всеобщего внимания и очевидной глупости произнесенного. Я отреагировала бездумно, продемонстрировав классическое отрицание, часто встречающееся в мыльных операх, которых я никогда не видела.
Настоятельница воспользовалась моей ошибкой. «Так я и думала», – сказала она, и в зале раздались смешки.
Я опустила голову, решив молчать. Меня настолько переполнили эмоции от этой внезапной нападки, что сознание оцепенело и я не смогла бы ничего сказать, даже если б очень захотела. Главе ордена не было интересно разговаривать с глупой сестрой, поэтому меня оставили в покое, и беседа о размышлениях продолжалась.
После этого я четко осознала сомнительную природу трансов, в которые так легко впадала. К примеру, читая книгу, я могла так увлечься, что переставала понимать, где нахожусь. Это продолжалось достаточное время, и, чтобы пробудить меня, требовались определенные усилия.
НА МОЮ долю выпало особое поручение. Самым необычным было то, что глава ордена сама дала мне инструкции. Мы с сестрой Энджелой слушали ее вместе, и я была в восторге от возможности поближе рассмотреть «орангутанга». Сходство было столь поразительным, что я мгновенно погрузилась в размышления, и негромкие инструкции растворились в мечтах и бесконечных сериях прерывающих слова отрыжек. Я решила, что не слишком разумно просить главу ордена повторить сказанное; кроме того, мне казалось, что она намеренно проглотила половину слов, чтобы мы не смогли ничего понять. Ее внушающее трепет присутствие было единственным, что осталось у меня в памяти после той встречи.
Я надеялась, что сестра Энджела слушала внимательнее и лучше поняла указания. Мне запомнилось лишь то, что я должна собрать помидоры и раздать их, а сестре Энджеле надлежало мне помогать. Нужно было обойти пять мест, включая детскую школу-интернат. Сказала ли нам глава, сколько людей было в каждом доме, чтобы мы распределили помидоры поровну? Я не могла вспомнить ничего, кроме ее бормотания о «туда» и «сюда».
