— А, так это Сьюзи тебя сегодня с нетерпением ждет? — сипит Гвен пуще обычного.

Нет ответа. Гвен фыркает и, отвернувшись, смотрит в ночь.

— Я так и думала, — дымит она на морозе выдохами. — Правда и впрямь нечто тебе несвойственное.

— Ладно, — произносит наконец Марч. — Сегодня у меня встреча с Холлисом — раз ты такой правдолюб.

Она заводит мотор и несется по грунтовке на скорости, с которой им в поворот явно не вписаться.

— А я, можно подумать, не знала, — ворчит себе под нос Гвен.

— Что здесь такого? — пытается быть убедительной Марч. — Мы целую вечность знакомы, вместе росли.

У Гвен комок в горле. Ей непереносимо видеть, как поступают с ее отцом — самым лучшим человеком из всех, кого она знает. Он, конечно, не самый разговорчивый папа на свете — бывали семейные трапезы, когда вообще никто слова не проронит, — но только до тех пор, пока не завести с ним речь о жучках и паучках. Гвен была рядом с отцом, когда он специально остановил машину — посмотреть, как лесной паучок плетет свою сеть. И своими глазами видела (в Йосемитском национальном парке, куда они приехали на день ее десятилетия), как он что-то говорил заблудившемуся медвежонку, а тот — она готова поклясться! — внимательно слушал.

Гвен знает: отец регулярно шлет матери открытки. Она нашла одну сегодня утром. «С мыслью о тебе» — гласила типографская надпись. А на обороте, рукой отца: «Мне каждый день тебя недостает». Гвен заплакала. Для такого молчуна и скрытника, как ее отец, это почти крик души, а мать, похоже, все никак его не услышит.

— У нас с Холлисом встреча в ресторане «У Димитрия». Это что, преступление?

Да, преступление — чувствует сама Марч. Иначе бы она так не защищалась.

— Да это вообще не мое дело, — отворачивается Гвен.

Мать лжет. Они не в ресторан идут. «Ну да, ну да», — думает Гвен, когда та наспех объясняет, что ей надо к Сьюзи, в аптеку, в магазин… «Срочно понадобилось прикупить еды на ночь глядя? Так я и поверила, — скажет Гвен своей подруге Минни (если хоть когда-нибудь дозвонится, черт возьми), — так и поверила хоть одному ее слову».

Хэнк тоже все знает. Да и как ему не знать? Однажды она встретила его, когда, как обычно, шла к Таро. Хэнк ждал ее на подъездной аллее. Уговаривал пойти в школу прямо сейчас, в такую рань, и вид у него был странный, словно виноватый. Гвен глянула вперед — у дома стоит «тойота». Значит, мать провела здесь ночь, а Гвен и не подозревала. Думала, та еще спит, когда, по своему обыкновению, тихо заперла входную дверь в пять тридцать утра.

В другой раз она видела их, когда выгуливала Систер. В пикапе, на обочине дороги, что ведет с шоссе на Лисий холм. Она быстро отвернулась, однако успела заметить запрокинутую голову мастери, ее открытый рот, их поцелуй. Гвен пробежала весь путь к дому — тщетно, слишком многое запечатлела память.

— Ты поднимаешь шум из ничего, — продолжает убеждать Марч.

— Послушай, ты не обязана ничего мне объяснять. Это твоя жизнь — и точка.

Гвен откидывает голову на сиденье и глядит в окно. И вдоль шоссейной Хай-роуд, и на центральной Мейн-стрит — призраки, балерины, ниндзя, рыцари… Веселый Хеллоуин. Словно вся власть в городе перешла к детям. Они повсюду, на каждом перекрестке. Носятся, светя фонариками, с сумками, полными сластей.

— Спасибо за то, что подвезла, — бросает Гвен, выходя у дома. Крис, и закрывает дверцу машины, прежде чем мать успевает что-либо сказать.

У Крис уже битком набито, в прихожей целый ворох курток. Музыка так гремит, что басы проникают сквозь стены и даже сквозь одежду Гвен.

— Наконец-то! — восклицают Крис и Лори, когда она появляется на кухне.

Мать Крис готовит пунш на апельсиновой газировке и соке грейпфрута. Все девушки, как положено в такую ночь, в черном. Даже блондинка Крис надела черный ведьминский парик.

— Ты потрясающе выглядишь, — отмечает Лори.

— Думаешь?

Гвен не уверена. Ах, ей бы научиться без стеснения воспринимать комплименты, распрощаться со своей вечной зажатостью…

Мать Крис закончила с закуской и напитками и удаляется в дальнюю комнату, ибо обещала дочери не стеснять своим присутствием их вечеринку. Не успевает за ней закрыться дверь, как Алекс Махони (новый, с недавних пор, бойфренд Лори) достает литр виски — «подкорректировать» пунш. Всех искренне веселит хитроумный план набраться-таки под завязку. За исключением Гвен; она смотрит на Хэнка, входящего через заднюю дверь. Лицо с мороза в румянце, листочки прилипли к светлым волосам. На нем поношенное черное пальто (одно из тех как пить дать, что перестал носить Холлис), джинсы, чистая белая рубашка. Гвен уже неплохо его знает: он, конечно, сам гладил рубашку, тщательно и очень осторожно (не дай бог прожечь!), потому и опоздал. И Гвен любит его за это еще больше.

— Вот и ты, дружище, — приветствует его Алекс, протягивая стакан. — Этот пунш, поверь, тебя проймет.

Хэнк понимающе усмехается в ответ, но ставит стакан на стол и идет к Гвен.

— Прекрасно выглядишь, — наклонившись, шепчет он.

— Спасибо.

Ей удалось! Она сумела выслушать комплимент, не конфузясь. А раз так, то все теперь может случиться. Сегодня — словно ночь ее мечтаний. Гвен обвивает Хэнка руками. Он — единственный. Была ли она когда-нибудь в своей жизни счастливее, чем теперь, когда танцует с ним или, сидя на подлокотнике кресла, смотрит, как он метает дротики в мишень? К полуночи Гвен готова уходить. Они хотят пойти на озеро Старой Оливы и остаться нам наедине. Кроме того, компания, хлебнув ядреного «пунша», становится все более несносной. Самое время уйти.

— А знаете, что у нас следующим номером программы? — интригующе спрашивает Алекс. — Глухая топь.

— О!

Кто-то заухал, словно привидение. Рассмеялась девушка, коротко и нервно.

— Я серьезно. Захватим парочку красных петард и ка-ак…

— Неужто будем выкуривать Труса? — звучит предположение.

— Кишка тонка! — дразнится Крис.

Смеются.

— Не буди… Труса, пока тихо, — переиначивает пословицу кто-то осторожный.

Гвен, морщась, слушает все это, а затем поворачивается к Хэнку — сказать, какие же великовозрастные балбесы эти парни. Но его уже нет. Ни в комнатах, ни в кухне, ни в прихожей.

— Видела Хэнка? — спрашивает она Лори, а потом по очереди всех, кто попадается ей на пути.

Никто не видел. Гвен в смятении. Будто в те пару минут, когда она отвернулась от него, все пошло не так. Схватив куртку, она выбегает на улицу. Оставил ее на вечеринке, ушел, не попрощавшись, — что все это значит? Почему он там, за два квартала, идет по улице так быстро, что черное пальто развевается за ним плащом?

Гвен бежит изо всех сил и, догнав, с досады бьет кулачком прямо в спину.

— Как ты мог? — кричит она сквозь слезы. — Так-то ты поступаешь с теми, о ком обещал всегда заботиться? Уходишь, бросаешь?

Хэнк бледен. Посреди темной улицы не угадать выражения его лица. Вдруг Гвен понимает, что не только у нее на глазах слезы.

— Что случилось?

— Трус, — произносит Хэнк.

— Тот мужик в Глухой топи, которого они собрались пугать?

— Это мой отец.

Они молча идут сквозь город. Два-три запоздалых вымогателя сластей обзванивают двери, но большинство уже разбрелись по домам спать. Восходит серп луны, однако ночь по-прежнему необычно темна. Хэнк, руки в карманах, идет так быстро, что Гвен еле поспевает. Первоначальный план отброшен, они не на озеро идут — куда уже перебрались, ища уединенности и романтики, десятки парочек с вечеринок, — а берут курс на холм.

— Разве твоя вина, что ты сын Алана?

Хэнк улыбается, но как-то безотрадно.

— В самом деле? Тогда почему мне так хреново?

— Может, он не такой плохой, как говорят.

Хэнк не желает это обсуждать и еще больше ускоряет шаг. Они опять идут молча, в тишине, тарой нужной сейчас им обойм. Вот и дом на Лисьем холме. Хэнк останавливается.

— Я устал. Увидимся завтра.

Для ожиданий Гвен в отношении «ночи сбывшихся мечтаний» это чересчур. Мечта разрушена, убита. Нет, так просто домой она не вернется!