— Послушай, дорогая, задумала тайком себя похитить — нет проблем. — Сьюзи кладет руки на руль. — Хочешь обмануть Ричарда — валяй. Но меня-то тебе не провести. Ты здесь из-за Холлиса. У меня это, правда, в голове не укладывается — ну да, может, и впрямь не должно. Может, тебе просто надо увидеть его: убедиться, что у него к тебе — ничего серьезного.

— Я так рада, что должность репортера местной газеты позволяет тебе устраивать: мне сеанс психоанализа.

Марч открывает дверь и, не обернувшись, выходит. Она взбешена. Хотя, немного поостыв, понимает, что злится на Сьюзи по очевиднейшей причине — та действительно права. Марч направляется в бар (он в двух шагах) увидеть Холлиса. Сьюзи и в самом деле неплохо изучила свою подругу, и это при том, что сама Марч не знает, хватит ли у нее духу идти по импульсу души. Так или иначе, в то время как Сьюзи отчаянно сигналит, пытаясь не дать произойти непоправимому, Марч переступает порог бара.

В дни их детства «Лев» был местом, куда взрослые захаживали лишь от случая к случаю. Неприлично было подолгу здесь околачиваться. Нынешняя же популярность сего заведения — определенно не заслуга оформления: бессменный наугахайд, [14]деревянная обшивка да три оленьи головы (над туалетами и телефоном-автоматом). Сюда приходят набраться под завязку — и только лишь.

Ныне вечером бар полон, ни одного свободного столика. Марч, то и дело извиняясь, пытается пробраться к стойке. Без толку. И тогда она бесцеремонно торит себе путь. Пробившись, она призывно машет рукой бармену и, убедившись, что замечена, просит налить ей стакан красного вина.

Шум — дикий. По телевизору над баром — игра бостонских «Кельтов», [15]справа — чрезмерно жаркий спор («А я говорю, нам надо где-то одолжить моторку!»), ближе к ночи рискующий опасно заматереть. Музыкальный автомат тоже надрывается вовсю, хотя единственное, что из него сквозь ор доносится, — тяжкое буханье басов. Марч успевает завладеть освободившимся стулом, теперь хоть можно сесть и оглядеться. Не ошибается ли, часом, Сьюзи? Трудно представить себе Холлиса в этой полупьяной толпе мечущим дротики в круглую настенную мишень или жарко спорящим о плюсах и минусах задней площадки «Кельтов».

В дверях появляется Сьюзи. Пара секунд — и она у стойки (благодаря тому, наверное, что все ее здесь знают).

— Привет, Фред, — бросает она бармену. — Мне — то же, что и ей. Что там у тебя? — (Это уже к Марч.) — Неразбавленный приступ злости? Коктейль из слабоумия и безрассудства?

— Красное вино, — невесело усмехается Марч.

— Вот и мне того же. Знаешь, имей ты тут свою машину, я за милую душу укатила бы сейчас домой. Назло.

— Ты можешь, ты такая. У меня вообще-то все в порядке. А кроме того, его здесь нет.

— О нет. Он здесь, — Сьюзи кивает в направлении дальнего угла. — Во-он там, за последним столиком.

«Будь осторожнее с желаниями», — не уставала повторять маленькой Марч миссис Дейл. Однако, похоже, сегодня она уже постановила отправить к чертям собачьим всяческую осторожность. По крайней мере, до завтрашнего утра.

Его стул подпирает стенку. За столом еще пятеро мужчин, но Холлис, кажется, в другой от них вселенной. Он их не слушает. Он ждет, когда его увидит Марч Мюррей. Ждет с того момента, как она переступила порог.

Она обернулась так стремительно, что подбитый локтем стакан выплеснул вино, и Марч промакивает лужу салфеткой для коктейля.

— Еще не поздно уйти, — советует на ухо Сьюзи.

Марч совершенно его проглядела бы, не укажи на него подруга. Различие между ним и остальными пятью мужчинами (по большей части это клерки Департамента общественных работ) недоступно обычному зрению. На них такие же старые ботинки и потертые джинсы; как и Холлис, они сидят в пальто и куртках (так завсегдатаи демонстрируют, что, мол, забежали в «Лев» ненадолго — засядь они даже на всю ночь). Различие лишь в том, что сам воздух вокруг него словно наэлектризован (гневом, жаром, светом?); в том, как он способен взглянуть на другого человека. И как смотрит на нее прямо сейчас. Его взгляд материальнее крепко сбитой стойки бара, на которой лежат ее локти; реальнее батареи бутылок за барменом; вещественнее дерганий за рукав куртки (это Сьюзи силится отвлечь подругу и увести ее от греха подальше).

— А я предупреждала: эта твоя «игра» — посерьезней «монопольки», и ты, видать, совсем не расположена ее заканчивать, — кричит сквозь шум подруга (спор справа про пресловутую моторку становится не в меру жарким). — Давай-ка выбираться отсюда.

Теперь Марч нет нужды особо убеждать. Ее трясет. На кону — слишком многое, и она напугана последствием своих же действий. Желание увидеть Холлиса и реальное пребывание в одном с ним помещении — это, мягко говоря, несколько разные ощущения. Кроме того, теперь, когда они решили уйти, это не так-то легко осуществить. Заведение битком набито, дым коромыслом. Сьюзи сталкивается с Бертом Мерфи, редактором спортивных новостей «Горна», и, пока они мусолят газетные сплетни, Марч (вопреки твердому решению выбраться отсюда без душевных потрясений) бросает, обернувшись, взгляд в дальний конец комнаты, туда, где сидит Холлис. Точнее, сидел. Его уже там нет, и ее сердце ухает куда-то вниз, где и остается, пока Марч не понимает: он пробирается сквозь толпу. Прямо к ней.

Бывает, возникает шанс взглянуть на кого-то и увидеть изнутри. Шанс этот крайне редок и потому подобен электротоку. Словно неизвестная форма электричества устремляется от одной души к другой. Всего лишь доля секунды, но в этот миг ты видишь саму сердцевину другого человека. Даже в толкотне запруженного людьми бара. Он приближается к тебе, а музыкальный автомат надрывно горланит кантри — песню, которую ты никогда прежде не слыхала и никогда уже не забудешь. Увидеть все его раны и разочарования занимает времени не более чем вдох и выдох. И так же быстро он приблизился. Теперь внутрь Холлиса не попадешь. Ни отбойным молотком, ни дрелью, ни умоляя его об этом на коленях.

— Никогда не думал, что встречу тебя здесь. — Странно, но, несмотря на галдеж, Марч отчетливо слышит его негромкий голос. — Не твой тип заведений, правда?

— Возможно. По крайней мере, не так уж здесь и плохо, как представлялось.

Ах, лучше бы ей надеть что-нибудь другое, а не этот кошмарный черный свитер и старые джинсы да привести волосы в порядок…

— Я слышала, ты разрешил моей дочери кататься на своем коне.

— Твоей дочери? — изображает удивление Холлис.

— А ты, можно подумать, знать не знал?

Ну зачем, зачем он все еще такой красавец? Что дает ему право говорить с ней так самонадеянно, будто после стольких лет он продолжает быть самым важным объектом в ее мироздании, единственной немеркнущей звездой?

— Она не говорила тебе, что я все еще жду?

— Да-да, конечно. — Марч пытается выглядеть беспечной, вопреки тому, что творится на душе. — Не пожалею пейса поспорить, что за это время ты даже не взглянул ни на одну из женщин. Ну как, стоит биться об заклад?

Люди то и дело походя пихают их. Никакой уединенности. Холлис кивает Марч следовать за ним к месту поспокойнее, под оленьими головами на стене. Тут, пошатываясь, ходят только по надобности (в туалет, иными словами). Какой-то мужчина во хмелю, но уважительно благодарит Холлиса за поддержку в городском совете. Тот обращает на него внимания не больше, чем на пустое место, а Марч сейчас в таком замешательстве, что не познала бы этого мужчину и под страхом смертной казни. В ноги бьют гулкие вибрации музыкально автомата. Сьюзи права: она сумасшедшая. До беспредела.

— Не я, а ты — тот из нас, кто не стал ждать, — произносит Холлис.

Уже у выхода Сьюзи, обернувшись, замечает Марч и яростно машет ей рукой. Холлис придвигайся, заслоняя от Марч подругу.

— Я?! А почему ты не писал, не звонил, исчезнув неведомо куда? Почему не вернулся за мной?

Это она, конечно, произнесла, не подумав, но слова вырвались и их не воротить. Нужно бы сказать: «Да пошел ты! Я ждала. Ждала годами. А зря, не надо было». А вместо этого она вроде как оправдывается, признавая поражение. Это видно по улыбке Холлиса, он всегда так раньше улыбался, когда побеждал.