Закончив выступление, Тамм перешел к обычной рутине. Конечно, было унизительно сидеть за столом с коробкой дисков на продажу, но он проделал это с тем же выработанным энтузиазмом, который научился вкладывать в свои выступления. Как правило, ему удавалось продать лишь несколько штук, ведь он выступал в основном перед поклонниками, у которых по большей части уже имелись его альбомы. Как бы выразились капиталисты, он насытил свой рынок.

Однако Корнелиус улыбался и вежливо болтал с теми, кто остался после выступления, держась с незнакомцами как со старыми друзьями, потому что все они были порождением одной эпохи. Но душа Корнелиуса рыдала. Когда-то он был голосом поколения. Он придавал значимость конкретному временному периоду. Он пел от имени и для миллионов тех, кто выступал против грехов отцов, грехов их собственного времени. И вот теперь он продает диски со своими песнями в гамбургском подвале.

Было уже почти два ночи, когда он подогнал свой фургон к задней двери и загрузил в него усилитель и прочее оборудование. Закончив, Корнелиус ощутил весь груз своих шестидесяти двух лет. Пока он выступал, прошел дождь, и булыжный двор старого завода блестел в лунном свете. Один из работников бара помог Корнелиусу все собрать, попрощался и закрыл служебные двери, оставив его во дворе одного. Он посмотрел на луну и отливающие серебром крыши вокруг внутреннего двора. Где-то на Ост-Вестштрассе промчалась машина с включенной сиреной. Корнелиус подумал о Юлии, теплой, свежей и молодой, лежавшей в постели. О том, что ему не место рядом с ней. О том, что ему теперь вообще нет нигде места. Корнелиус Тамм смотрел на луну с пустого двора старого пивоваренного завода и чувствовал себя ужасно одиноким. Вздохнув, он захлопнул задние дверцы фургона.

Он вздрогнул, когда увидел рядом бледного темноволосого парня.

— Привет, — произнес незнакомец. Его рука описала полукруг, и Корнелиус успел разглядеть что-то темное, длинное и тяжелое. Что-то ударило его по лицу, послышался треск, и Корнелиус ощутил слепящую боль в скуле и шее. Он упал так быстро, что даже не успел осознать падение. Он почувствовал округлую верхушку булыжника поврежденной щекой и понял, что камень влажный не от дождя, а от его, Корнелиуса, крови.

— Извини за лицо… — Теперь нападавший склонился над ним. — Но я не мог бить тебя по голове.

Корнелиус ощутил, как в шею вошла иголка шприца, лунный свет начал меркнуть.

— Это повредило бы твой скальп…

11.00. Хафенсити, Гамбург

Первое, что поразило Фабеля в открывающемся виде, — это что отсюда он видел раскопки, где обнаружили мумифицированное тело. Вспомнился кошмар, мучивший его в доме Грубера. Процессия мумий. Сон об огненной буре. Может, наследственная память и не имеет никакого отношения к генетике?

Квартира, безусловно, была одной из лучших, что им прежде попадались. Но почему-то Фабель был не в состоянии проявить должный энтузиазм. Агент по продаже недвижимости, фрау Хаармейер, оказалась высокой женщиной средних лет с дорогой стрижкой. Ее волосы были окрашены в тот самый светлый блонд, который предпочитают немки средних лет и из среднего класса, когда их волосы начинают седеть. Во время показа фрау Хаармейер умудрилась без слов донести две мысли: она полагает, что эта квартира Фабелю с Сюзанной вовсе не по карману и что выполняемая ею работа существенно унижает ее достоинство. Хотя она с должным энтузиазмом расписывала преимущества квартиры и ее близкое соседство с Хафенсити, в ее интонациях довольно явственно проскальзывало, что она делает это по привычке.

Сюзанне квартира явно понравилась, и она следовала за фрау Хаармейер по пятам, внимательно слушая и чуть склонив голову, как в минуты сосредоточенности. Соответственно фрау Хаармейер быстро перевела внимание на нее, полностью игнорируя Фабеля, пока он не удалялся в тот или иной уголок, желая рассмотреть какую-нибудь деталь. Тогда фрау Хаармейер поворачивала голову, чтобы через голову Сюзанны хмуро взглянуть на Фабеля.

В какой-то момент он заметил, что Сюзанна тоже хмурится подобным образом. Он понимал: ему следовало бы проявить большую заинтересованность. В конце концов, это ведь его идея — съехаться. Сюзанна сначала не больно-то охотно восприняла это предложение, и именно его настойчивость заставила ее изменить мнение. Однако все квартиры, которые они посмотрели, оставили его равнодушным, когда он сравнивал их с открывающимся из окна видом и месторасположением своего жилья в Позельдорфе. Но Фабель понимал, что после вторжения чужака в его личное пространство он никогда больше не сможет воспринимать вид из своего окна как прежде. Он невольно вспомнил свои чувства, когда его брак рассыпался: его словно выталкивали в новую жизнь, когда ему хотелось оставить все по-старому. Повернуть время вспять и склеить то, что разбилось.

Сюзанна не понимала его сдержанности. Она даже намекнула, что его боязнь перемен и неспособность вырваться из привычной рутины тормозит их отношения. Но дело было не только в этом. Он еще толком не мог сформулировать, в чем проблема, но что-то у него внутри переворачивалось от одной мысли расстаться с собственной квартирой. Для Фабеля было очень важно то, что именно в этой квартире он заново обрел равновесие после развода. Именно там он снова осознал, кто такой Йен Фабель. Именно там он начал новую жизнь.

Фрау Хаармейер провела их на кухню. Как и в других помещениях, вся внешняя стена была стеклянной. Кухня сверкала полированной сталью, а в воздухе витал слабый приятный кофейный аромат. Фабель лениво подумал, применяют ли застройщики какой-то специальный спрей, наполняющий кухню привлекательным запахом, или это призрачный аромат кофейных жаровен находившегося неподалеку Шпайхерштадта.

— Разве не чудесно? — воскликнула фрау Хаармейер с энтузиазмом, таким же фальшивым, как цвет ее волос.

— Впечатляет… — Сюзанна одарила Фабеля многозначительным взглядом.

— Великолепно, — ответил он с такой же степенью убежденности, что и фрау Хаармейер. Он снова посмотрел на площадку, где нашли мумифицированное тело. Археологические работы завершились несколько недель назад, и теперь сюда пришли застройщики. Ярко-желтые экскаваторы и тракторы, маленькие, похожие на скарабеев с той высоты, что смотрел Фабель, передвигались по всей площадке. Новый Гамбург вытеснял город прошлого, тот, где задохнулся и спекся до смерти юноша в адском горниле сотворенной людьми огненной бури.

Фабеля глодало чувство незавершенного дела. Он дал себе обещание найти семью мумифицированного мальчика, и ему еще предстояло это сделать.

Пока агент по недвижимости в очередной раз объясняла, что отсюда у них будет великолепный вид на причал с потрясающим новым зданием Оперы и концертным залом и что скоро это будет один из самых престижных районов Гамбурга, Фабель смотрел на стройплощадку и за нее. Он размышлял, каким образом фрау Хаармейр, рекламируя квартиры, подала бы напоминание о смерти как их несомненное преимущество.

На улице было прохладно, но солнце светило, а небо было светло-голубым.

— Мне очень понравилась квартира, — сообщила Сюзанна по дороге к машине. В ее мягком баварском акценте прозвучала металлическая нотка. — А ты не больно разговорчив.

Фабель поделился с ней сомнениями насчет вида из окна.

— А это и впрямь будет тебя сильно беспокоить? — спросила она тоном, в котором читалось, что не должно бы. — Это куда лучше, чем воспоминания о… ну, об этом…

— Ну и помимо этого… — Фабель решил привести менее субъективный довод для отказа от квартиры. — Она просто такая… ну, не знаю… Холодная. Бездушная. Это все равно что жить в офисном блоке.

Сюзанна вздохнула:

— А мне понравилось.

— Прости меня, Сюзанна. Просто это дело все никак не закончится, и моя голова занята только им.

— Послушай, Йен, у нас появился отличный повод вытащить тебя из той квартиры. Мы можем купить эту. И это будет означать для нас новое начало. Для обоих.