Двое стражников по-прежнему крепко держали его за плечи, и он ощутил давление еще чьих-то рук на тело и на ноги. Глаза его между тем оставались открытыми. Вокруг него кружились темные и густые болотные воды с примесью земли. Его золотая грива вздымалась и колыхалась, мутная вода приглушила сияние волос.

Он задержал дыхание. Он знал, что не должен этого делать, но инстинкт приказывал удерживать воздух в легких, бороться за жизнь. Затем легкие начали словно разрываться от недостатка кислорода, и тут он в первый раз попытался оттолкнуть руку жрицы. Она легонько надавила снова, и хватка чужих рук стала крепче. Он почувствовал, что его погружают еще глубже, и вот уже спину оцарапали затонувшие папоротники и камни на дне.

Паника, приближение которой он ощущал все это время, теперь догнала его с воплем, что не будет никакого возрождения, не будет никакого нового начала. Будет только смерть. И пришел его черед завопить, и его крик вырвался огромной гроздью пузырей, помчавшихся сквозь муть воды вверх, к свету, которого он больше никогда не увидит. Холодная противная жижа хлынула в рот и в горло. У нее был привкус земли и червей, корней и гниющей зелени. Вкус смерти. Вода хлынула в протестующие легкие. Он судорожно забился, но теперь еще больше рук удерживало его, придавливая книзу и обрекая на смерть.

В этот момент он почувствовал на горле поцелуй ножа жрицы, и водоворот воды вокруг него стал еще темнее. Краснее.

Но он ошибался. В конце концов возрождение состоится. Однако, прежде чем свет дня снова его коснется, пройдет более шестнадцати веков, а его золотистые волосы сменят цвет и станут огненно-рыжими.

И только тогда он возродится. Как Рыжий Франц.

Железнодорожная станция Норденхам, город Норденхам, 145 километров к западу от Гамбурга

Железнодорожная станция Норденхам находилась на дамбе, возвышавшейся над рекой Везер. Этим октябрьским днем на платформе ожидала прибытия поезда семья. Большое станционное здание, платформу и металлическую кованую решетку четко освещало осеннее солнце — яркое, но совершенно холодное.

Семья — отец, мать и ребенок — стояла в конце платформы. Отец был высоким худощавым мужчиной лет тридцати пяти. Длинные густые и очень темные волосы были зачесаны назад, открывая широкий бледный лоб, но несколько непокорных прядей завивались на воротнике куртки. Длинные темные бакенбарды, усы и козлиная бородка подчеркивали бледность его кожи и тонкие губы. Мать тоже была высокой — лишь на пару сантиметров ниже мужа — с серо-голубыми глазами. Из-под вязаной шерстяной шапочки выбивались длинные прямые светлые волосы. На женщине было желто-коричневое пальто длиной до щиколотки, а на плече висела большая разноцветная сумка-макраме. Мальчику на вид было лет десять, но он отличался высоким ростом — явно пошел в родителей. Лицо ребенка казалось бледным и грустным, как у отца, а на голове шапкой курчавились взъерошенные темные волосы.

— Жди с мальчиком здесь, — ласково, но твердо приказал отец семейства. Он убрал с лица женщины прядку светлых волос. — Когда Пит приедет, я пойду к нему один. При малейших признаках осложнений хватай мальчика и убирайся с платформы.

Женщина кивнула, но в ее глазах промелькнул страх. Мужчина улыбнулся ей, нежно сжав руку, и двинулся прочь. Дойдя примерно до середины платформы, он остановился. Из конторы вышел рабочий Немецких железных дорог, спрыгнул с платформы на полотно и решительно зашагал через рельсы. Из помещения касс вышла женщина средних лет, одетая с характерной для богатых западногерманских бюргеров безвкусицей, и остановилась метрах в десяти правее мужчины. Высокий бледный человек словно не замечал этой вспышки активности, но на самом деле он внимательно следил за всеми, кто находился на станции.

Из помещения касс вышел еще один человек, тоже высокий и худощавый, но светловолосый. Его длинные волосы были стянуты в хвост. На узком бледном лице виднелись следы перенесенной в детстве ветрянки. Он старался двигаться легко и непринужденно, но, в отличие от брюнета, в каждом его жесте читалась напряженность, а в глазах — неуверенность и волнение.

Мужчин теперь разделял от силы метр. Широкая улыбка стерла с лица брюнета суровое выражение — так солнечный луч и к рассеивает тьму.

— Пит! — радостно, но негромко произнес он.

— Говорил я тебе, что это неразумно, — без улыбки бросил блондин с явным голландским акцентом. — Говорил я тебе не приходить. Это очень плохая идея.

Темноволосый мужчина, по-прежнему улыбаясь, философски пожал плечами:

— Да все в нашей жизни неразумно, друг мой Пит, но совершенно необходимо. Как и эта наша встреча. Боже, Пит… Как же здорово снова тебя видеть! Деньги принес?

— Возникли кое-какие проблемы, — ответил голландец.

Темноволосый мужчина посмотрел в конец платформы на женщину с мальчиком. А когда снова перевел взгляд на голландца, тот уже не улыбался.

— Что за проблемы? Нам нужны деньги, чтобы уехать и найти новый дом.

— Все кончено, Франц, — проговорил голландец. — Все кончено уже давным-давно, и нам следовало с этим смириться. Остальные… они тоже так считают.

— Остальные? — фыркнул темноволосый. — Я от них ничего и не жду. Они лишь кучка ничтожеств из среднего класса, прикидывающихся активистами. Примазавшиеся к нам и испуганные. Слабаки, изображающие сильных. Но ты, Пит… От тебя я жду большего. — Он снова позволил себе улыбнуться. — Да ладно, Пит. Ты не можешь сейчас все бросить. Я… Ты нужен нам.

— Все кончено. Разве ты сам этого не видишь, Франц? Пришло время забыть о той, прежней, жизни. Я просто больше не могу этим заниматься, Франц. Я утратил веру. — Голландец сделал пару шагов назад. — Мы проиграли, Франц. Проиграли.

Он отошел еще, увеличивая расстояние между ними. При этом он нервно поглядывал по сторонам, и темноволосый мужчина проследил за его взглядом. Ничего не увидев, он тем не менее ощутил тревогу и сжал в ладони лежащий в кармане пистолет Макарова.

Голландец снова заговорил, и глаза его стали теперь совершенно дикими.

— Мне очень жаль, Франц… Прости…

Развернувшись, он побежал прочь.

Дальше все произошло в считанные секунды, хотя, казалось, само время застыло.

Голландец на бегу орал что-то кому-то невидимому. Железнодорожный рабочий ринулся к женщине с мальчиком, сжимая в вытянутой руке пистолет. Почтенная домохозяйка с удивительной ловкостью припала на колено и выхватила из-под пальто оружие. Прицелившись в темноволосого мужчину, она заорала, приказывая ему заложить руки за голову.

Темноволосый резко обернулся в сторону женщины и мальчика. Та быстро сунула руку в сумку, и ее боковая сторона отвалилась, разорванная очередью из пистолета-пулемета «Хеклер и Кох МП5», который, как стало ясно, она прятала там. Одновременно женщина резким толчком отшвырнула мальчика в сторону на землю. Очередь прошила человеку в форме железнодорожного рабочего грудь и разнесла лицо.

Блондинка развернулась, наводя пистолет-пулемет, по-прежнему находящийся в разорванной сумке-макраме, на женщину-полицейского, переодетую в домохозяйку. Та мгновенно перевела пистолет с мужчины на блондинку и дважды выстрелила. А потом еще дважды. Пули попали матери мальчика в грудь, в лицо и в лоб, и та умерла раньше, чем успела рухнуть на платформу.

Мужчина видел, как погибла блондинка, но времени скорбеть не было. Он слышал крики десятка бойцов спецназа в касках и бронежилетах, высыпавших на платформу из здания станции и откуда-то из-за него. Некоторые сердито приказывали жестами голландцу убраться с линии огня. Женщина снова навела пистолет на темноволосого. Тот судорожно пытался вытащить из кармана «Макаров», и когда наконец достал, то не стал целиться ни в женщину, ни в других бойцов спецназа.

Первая пуля, выпущенная противницей, ударила его в грудь как раз в тот момент, когда он разнес выстрелом затылок голландца.