Дирк был рядом, когда Фабеля с напарником подстрелили. Неудачное ограбление, совершенное группой террористов… Фабель тогда получил серьезное ранение, а его напарник не выжил. Франц Веберен, двадцати пяти лет от роду, женатый менее трех лет, отец полуторагодовалого сына, лежал на улице возле коммерческого банка и дрожал от холода, а кровь вытекала из него, образовывая темную лужу на светлом асфальте.
Это был самый паршивый день за всю карьеру Фабеля. И закончилось все на пирсе на берегу Эльбы, где раненый Фабель стоял напротив семнадцатилетней девчонки, вооруженной трескучими политическими лозунгами и пистолетом, который она упорно отказывалась бросить.
«Она отказалась бросить пистолет…» Фабель повторял эту фразу как мантру вот уже много лет, словно пытаясь таким образом отбросить мысль о том, что он отнял у той девчонки жизнь, выстрелив ей в лицо, и она упала, как сломанная кукла, в темные холодные воды Эльбы. Дирк постоянно находился рядом с Фабелем. Каждый день, когда не был на дежурстве, он навещал Йена. И когда тот приходил в сознание, то всегда видел массивного надежного Дирка, сидевшего у больничной койки.
Именно тогда Фабель узнал, что существуют узы, которые, единожды образовавшись, уже не разорвутся никогда.
Сейчас Дирк был на пенсии и вот уже три года владел закусочной рядом с портом. Фабель приходил туда как минимум раз в две недели. Не потому, что ему так уж нравился способ приготовления Дирком жареной колбасы под соусом карри, а потому, что оба мужчины испытывали необходимость в безобидном легком подтрунивании друг над другом, ставшем неотъемлемой составляющей их дружбы.
Но порой Фабелю требовалось нечто посерьезнее. И когда ему попадалось какое-нибудь дело, задевавшее его сильнее обычного, или происходило убийство, потрясавшее его, несмотря на все годы работы, где он постоянно сталкивался со смертью, то он шел не к Отто Йенсену, своему лучшему другу, с которым у них было много общего, а к Дирку Штеллемансу.
Стойка в закусочной Дирка вполне соответствовала его внушительной внешности: безукоризненно чистая и блестящая, окруженная россыпью высоких столиков под белыми зонтиками. Дирк, в кипенно-белой поварской куртке, трещавшей на его массивной фигуре, и фартуке, просиял при виде Фабеля.
— Так-так… Вижу, ты сыт по горло дорогущими харчевнями Позельдорфа… — Дирк заговорил с Фабелем на фризском. Они оба были уроженцами Восточной Фризии и всегда разговаривали на этом диалекте: древней смеси германского, голландского и древнеанглийского языков. — Угостить тебя настоящей едой?
— Сойдет «Евер» и сырные шарики, — виновато улыбнулся Фабель. Он всегда тут заказывал на ленч одно и то же. С раздражением подумав о собственной предсказуемости, он отхлебнул глоток терпкого, с травяным привкусом, восточнофризского пива.
— Ты жизнерадостен, как всегда. — Дирк облокотился на стойку. — Что стряслось?
— Читал об убийстве Ганса Йохима Хаузера?
— Насчет Гамбургского Парикмахера? — Дирк пожевал губу. — Который грохнул Хаузера и еще какого-то ученого хмыря? Это дело ты ведешь?
Фабель, кивнув, отхлебнул еще пива.
— Это просто что-то с чем-то. Фиг его знает, откуда пресса узнала подробности, но сведения в публикации точные. Этот малый действительно снимает скальпы.
— Он правда красит им волосы в рыжий цвет?
Фабель снова кинул.
— Ерунда какая-то. — Дирк скептически поморщился. — Господь свидетель, я много чего повидал за время службы, но всегда находится очередной придурок, который преподносит что-то новенькое. Должно быть, этот малый — полный псих.
— На первый взгляд да. — Фабель посмотрел на стакан в руке, потом отпил еще глоток пива. — Но фишка в том, что он не уносит трофеи с собой, а пришпиливает где-нибудь на видном месте.
— Послание?
— Начинаю думать, что да, — пожал плечами Фабель. Несмотря на солнечный день, он ощущал какой-то внутренний холод. Возможно, от пива. А возможно, это было проявлением беспокойства, не покидавшего его с того самого момента, как он увидел фотографию «человека из Ной-Верзена». Рыжего Франца, чьи волосы приобрели почти красный цвет после тысячелетнего сна в холодном темном болоте. — Но почему он это делает? — Фабель задал вопрос скорее себе, чем Дирку. — И в чем смысл окрашивания в красно-рыжий цвет?
— Красно-рыжий? Ну, красный как бы цвет предупреждения, да? Ну или все дело в политических взглядах. Красный — цвет революции, прежней Восточной Германии, коммунизма и прочей фигни. — Дирк прервался, чтобы обслужить клиентку. Дождавшись, пока женщина удалится, он продолжил: — Разве Хаузер не принимал участия в заварухах в шестидесятых — семидесятых годах? Может, у этого твоего убийцы зуб на красных…
— Может быть… — вздохнул Фабель. — Кто знает, что творится у такого человека в голове? Я утром кое с кем разговаривал, и мне порекомендовали покопаться в прошлом Хаузера. В частности, в его политическом прошлом. Посоветовали даже копнуть поглубже, чем при обычных обстоятельствах расследования подобного дела. Но я не припоминаю, чтобы хоть где-то проскальзывали сведения, что Хаузер принимал участие в «прямых действиях».
— Ты не можешь этого точно знать, Йен. Сейчас в политических верхах полно людей, у которых есть свои скелеты в шкафу.
Фабель допил пиво.
— Что ж, придется заглянуть в один из таких шкафов… Мне до зарезу нужна хоть какая-то ниточка, за которую можно потянуть.
21.30. Осдорф, Гамбург
Мария сидела на софе, держа в руке пустой бокал и покачивая им как колокольчиком. Из кухни появился Франк Грубер и забрал его у нее.
— Налить еще?
— Налить еще. — Голос Марии был ровным и нерадостным.
— У тебя все нормально?
На кухне Грубер убирал в посудомоечную машину грязную посуду. Несмотря на свои тридцать два года, он выглядел как школьник. Рукава рубашки закатаны до локтей, густые темные волосы прикрывали задумчиво нахмуренные брови.
— Ты уже прилично выпила…
— День был тяжелый. — Мария посмотрела на него и улыбнулась. — Я копалась в прошлом той русской девочки, убитой три месяца назад. — И тут же исправилась: — То есть украинской.
— Но мне казалось, вы кого-то уже взяли за это убийство, — сказал из кухни Грубер и тут же появился с наполненным бокалом. Он поставил вино на столик перед Марией и уселся рядом с ней.
— Ну да… Просто дело в том, что у этой девочки нет имени. В смысле настоящего имени. И я хочу ей его вернуть. Она всего лишь стремилась к новой жизни. Хотела стать кем-то другим в другом месте. И иногда я ее очень даже понимаю. — Мария отпила большой глоток «Бароло». Грубер положил руку на спинку софы и ласково погладил Марию по светлым волосам. Она слабо улыбнулась.
— Я беспокоюсь о тебе, Мария. Ты ходила снова к своему доктору?
Мария пожала плечами:
— Была на этой неделе. Мне жутко не понравилось. И я понятия не имею, есть ли от этого прок. Не знаю, может ли вообще хоть что-то пойти на пользу. Ладно, давай сменим тему… — Она указала на большой антикварный буфет у стенки: — Новый?
Грубер вздохнул, продолжая гладить ее по волосам.
— Да… Я купил его в эти выходные. — По его тону было понятно, что он неохотно меняет тему. — Мне нужно было что-то к этой стене.
— Кажется дорогим, — заметила Мария. — Как и все тут…
Она обвела бокалом комнату, имея в виду не только обстановку, но и дом в целом.
— Извини, — сказал Грубер.
— За что?
— За то, что я богатый. Ты не выбираешь, в какой семье родиться, знаешь ли. Я не просил себе богатых родителей, как другие не просят бедных.
— Меня это не волнует… — отмахнулась Мария.
— Неужели? Но я иду своим путем, знаешь ли. Всегда шел.
Мария пожала плечами:
— Я же сказала, что меня это не волнует. Должно быть, это здорово — иметь много денег.
Она снова окинула взглядом комнату. Отделана со вкусом. Мария знала, что Грубер владеет этой огромной двухэтажной квартирой по праву. Это была нижняя часть большого особняка в квартале Хохкамп района Осдорф. Она подозревала, что он также является владельцем и остальной части дома, которая сдается в аренду. Да и сама квартира представляла собой весьма дорогую недвижимость. А о стоимости всего особняка Мария могла только догадываться. Гамбург — самый богатый город Германии, а родители Грубера, насколько было известно Марии, богаты даже по гамбургским стандартам. Франк Грубер — их единственный ребенок. Конечно, он рос в обстановке, когда ни в чем не знают отказа. Мария часто размышляла, зачем выбирать работу эксперта-криминалиста, когда можно и так иметь все, что хочешь.
