Фабель взял пакет и открыл. Карта была сложена в маленький буклет. На ней был изображен орел со свастикой. Эмблема нацистского режима.

— Его удостоверение личности, — пояснил Шевертс. — Теперь у вас есть имя покойника.

Удостоверение на ощупь было ветхим и шершавым. И почти целиком однородного коричневого цвета, включая фотографию. Однако Фабель смог рассмотреть серьезное лицо юноши. Явно подросток, но уже начали проявляться черты взрослого мужчины. Фабель удивился, что сразу узнал в нем того покойника у реки.

Курт. Лицо, на которое смотрел сейчас Фабель, лицо, которое он видел тогда на раскопках в Хафенсити, принадлежало Курту Хейманну, родившемуся в феврале 1927 года, проживавшему в Хаммербруке, Гамбург. Фабель снова перечитал данные. Сейчас этому парню было бы семьдесят восемь. Фабель обнаружил, что этот факт как-то не укладывается у него в голове. Для Курта Хейманна, шестнадцати лет от роду, время просто остановилось в 1943 году. Он был обречен на вечную юность. Фабель осмотрел кожаный бумажник. Бумажник тоже потерял всякую гибкость и на ощупь был заскорузлым. Внутри лежали остатки нескольких рейхсмарок и фотография светловолосой девочки. Сначала Фабель подумал, что это возлюбленная Хейманна, но, присмотревшись, заметил фамильное сходство с парнем. Сестра скорее всего.

Фабель поблагодарил Шевертса и, поднявшись, протянул археологу снимок «черченского человека». Когда Шевертс открыл папку, чтобы убрать картинку, внимание Фабеля привлекло другое изображение.

— А вот этот парень мне знаком, — улыбнулся он. — Персонаж из Восточной Фризии, как и я. Можно?

Фабель взял снимок. В отличие от предыдущих мумий лицо этой практически превратилось в скелет, и лишь кое-где на лишенных плоти костях остались кусочки коричневой дубленой кожи. А удивительным в этой мумии было то, что роскошная грива волос и борода сохранились в абсолютной целости. И именно из-за волос ему и дали соответствующее прозвище. Потому что хоть за этой мумией и закрепилось название фризской деревни, возле которой ее нашли, именно удивительно яркий рыжий цвет волос поразил воображение как археологов, так и публики.

— Ну да, — кивнул Шевертс. — Знаменитый Рыжий Франц. Или, более официально, человек из Ной-Верзена. Он великолепен, правда? Из ваших краев, говорите?

— Почти. Я из более северной Восточной Фризии. Из Норддайха. Ной-Верзен находится у Буртангского болота. Но о Рыжем Франце я знаю с детства.

— Он прекрасное подтверждение моих слов о том, что у этих людей появилась новая жизнь. В наше время. В данный момент он разъезжает по свету вместе с экспозицией «Тайна болотных мумий». Сейчас он в Канаде, если не ошибаюсь. Но он еще и отлично демонстрирует то, что вам рассказывал на раскопках в Хафенсити Франц Брандт о разных типах мумификации. Это болотная мумия, причем совершенно отличная от мумий из Урумчи. Вся его плоть сгнила, осталась только кожа, дубленая и окрашенная болотными кислотами. Фактически она превратилась в кожаный мешок, а внутри — скелет. Но его волосы просто поразительны. Это не натуральный цвет. Их окрасила дубильная болотная кислота.

Фабель, слушая Шевертса, смотрел на снимок. Рыжий Франц с короной пламенеющих волос и широко открытым, будто в крике, ртом. Волосы. Крашеные рыжие волосы.

По спине Фабеля побежал холодок.

11.00. Северная Альтона, Гамбург

Мария попросила Вернера прикрыть ее на пару часиков. Однако заговорила она об этом, уже стоя и снимая пиджак со спинки стула, так что это больше напоминало постановку перед фактом, а не просьбу. Вернер, сидевший напротив, отодвинулся от стола и откинулся назад, вопросительно глядя на Марию.

— Он не обрадуется, если узнает… — Вернер потер обеими руками бритый затылок.

— Кто? — спросила Мария. — Узнает что?

— Ты отлично меня поняла. Ты сваливаешь, чтобы и дальше разнюхивать детали по делу Ольги, так? А шеф тебе приказал бросить это занятие.

— Я делаю именно то, что он сказал. Отправляюсь в отдел по борьбе с организованной преступностью, чтобы передать им кое-какие сведения. Такты прикроешь меня или нет?

В ответ на ее агрессивный тон Вернер лишь пожал плечами:

— Я справлюсь со всем и один.

Это здание ввергало Марию в депрессию всякий раз, когда она на него смотрела.

Когда-то у него имелось свое предназначение. Люди проводили тут весь рабочий день, ели в столовой, болтали друг с другом или обсуждали прибыль и рост заработной платы. Это огромное одноэтажное здание в Северной Альтоне некогда было предприятием. Небольшим. Скорее всего тут расположилось какое-то мелкое производство или что-то в этом роде. Но теперь это была унылая пустая коробка. Почти ни одного целого окна. Облупленные стены покрыты граффити. Полы скрывал густой слой пыли и кучи битого кирпича и мусора.

Мало похоже на любовное гнездышко.

Но именно сюда «низшее звено» гамбургской проституции приводило клиентов. Тут работали главным образом сидевшие на героине или еще каком-нибудь наркотике девицы, обслуживавшие клиентов по куда более низким ценам, чем их самые жалкие «коллеги» на Гербертштрассе и прочие шлюхи. Работавшие тут девицы вертелись как белки в колесе, чтобы оплатить свои недешевые пагубные привычки и набить кошельки сутенеров. И свидетельства их активной деятельности виднелись тут бледными пятнами: использованные кондомы валялись повсюду.

Ольга Неизвестная не была наркоманкой. Это совершенно точно выявили при вскрытии. Ольга была вынуждена торговать своим телом в этом мерзком грязном месте по совсем другим причинам.

Мария пересекла пустое пространство основной части здания и остановилась в паре метров от угла. По иронии судьбы здесь было чисто и пустынно. Команда криминалистов, обследовавшая место преступления, изъяла отсюда каждый обломок кирпича для исследования. Убийство произошло три месяца назад, но складывалось впечатление, что в этот конкретный угол приводившие сюда клиентов девушки умышленно не заходили. Возможно, считали его проклятым. Или думали, что тут водятся призраки. Здесь появился только один новый предмет: в углу сиротливо лежал маленький букетик увядших цветов. Кто-то положил его как печальное напоминание об отнятой в этом месте жизни.

Мария отлично помнила, как все выглядело, когда она пришла сюда впервые. Это воспоминание всегда возникало в ее мозгу четко и в деталях, словно было сфотографировано и заархивировано ее подсознанием. Ольга была некрупной девушкой. Хрупкая, субтильная, она лежала в этом углу, маленькая и жалкая. Ее кровь, смешавшись с пылью на полу, превратилась в мутную вязкую массу. Обычно Мария, в отличие от коллег-мужчин, старалась воспринимать место преступление отстраненно. Но это убийство почему-то ее задело. Она и сама толком не понимала, почему воспоминания об останках безымянной проститутки вызывали у нее бессонницу, но ей не единожды приходила в голову мысль, что это как-то связано с тем, что она сама едва не стала жертвой убийцы. А еще ее поражало, как жестоко Ольгу обманули. Как правило, большинство преступлений, которые вели полицейские из Комиссии по расследованию убийств, совершались в определенной среде: алкоголиков и наркоманов, воров и дилеров, ну и, конечно, проституток. Но эту девочку силой затащили в этот мир. И то, что казалось обещанием новой жизни на Западе, с нормальной работой и лучшим будущим, оказалось обманом. Ольга, или как там ее звали на самом деле, отдала свои деньги — наверняка все, что у нее было или что смогла собрать, — только для того, чтобы обречь себя на рабство, а в конечном итоге на отвратительную смерть в безвестности.

Мария, присев на корточки, осмотрела увядший букет. Не бог весть что, но все же кто-то обозначил место смерти человека, у которого было прошлое, были надежды и мечты. Кто-то достаточно неравнодушный, чтобы положить сюда цветы. И теперь Мария, после долгих расспросов, знала, кто это был.

Она выпрямилась, услышав разнесшийся эхом по помещению стук двери в дальнем конце здания и последовавший за этим стук каблуков.