— Замечательно, — задумчиво ответила Лорен. — В ней столько скрытой силы и жизни.

То же самое подумал и Рийс, когда впервые увидел скульптуру.

— Дай-ка мне взглянуть на тебя, — сказал он, приказав себе не замечать в ней ничего, кроме наряда.

Она повернулась к нему, скромно потупив глаза. На ней были черные атласные брюки и украшенный вышивкой оранжевый пиджак с высоким воротником и длинными рукавами. Волосы, заплетенные в косу, лежали ровно. Макияж был почти незаметным.

— Как тебе удалось распрямить кудри? — спросил Рийс.

— С помощью геля.

— Ты умеешь быть разной, — мрачно заметил Рийс.

— Таковы условия сделки.

— Будь проклят тот день, когда ты вошла в мой кабинет. С тех пор у меня не было и секунды покоя.

— Кажется, позвонили в дверь, — сообщила Лорен и взяла его под руку. — Не пора ли поприветствовать гостей, дорогой?

Рийс завороженно смотрел на мягкий изгиб ее губ, растянутых в улыбке.

Не теряй головы, приказал ему внутренний голос. Не хватало еще, чтобы она догадалась, что тебе безумно хочется медленно расстегнуть пуговички пиджака и ласкать ее грудь, пока она не упадет к твоим ногам с мольбой отнести ее в постель.

Вечер казался бесконечным, скучным и переполненным формальностями, которые обычно не раздражали его. Еда могла бы порадовать даже самого придирчивого знатока японских блюд. Рийс сидел на полу, как это принято в Стране восходящего солнца, скрестив ноги, и наблюдал за тем, как Лорен непринужденно беседует с гостями, очаровывая их своей непосредственностью. Она казалась идеальной хозяйкой дома. Его мать непременно одобрила бы ее и посоветовала бы жениться на ней. А Клеа, его сестра, искренне полюбила бы ее. И Лорен, если он хоть что-то понимал в людях, понравилась бы милая Клеа. Больше, чем ей нравится он, — это точно.

Клеа была семью годами моложе брата. Ее не стало пять лет назад…

Даже спустя столько лет Рийс не мог заставить себя вспомнить тот последний день, который они провели вместе. Как опрометчиво он оставил сестру у входа в чикагский банк, не зная, что живой уже не увидит. Его пальцы сжали бокал. Какой смысл теперь вспоминать об этом. Клеа не вернешь.

Рийс встрепенулся, почувствовав, что на него кто-то смотрит. Взгляд бирюзовых глаз Лорен был устремлен на него, и в нем читалось сострадание. На какое-то мгновенье ему захотелось, забыв обо всех, обнять Лорен, зарыться лицом в ее волосы и рассказать, как все произошло в тот страшный день. В тот день, который оставил незаживающую рану в его сердце.

Ну, конечно, иди и поплачься ей, язвительно хмыкнул внутренний голос. С чего это тебя вдруг потянуло на откровения? Ты ведь никогда никому не говорил о том, что чувствовал после смерти Клеа. Почему же решил открыться Лорен Кортни? Рийс сдвинул брови и нахмурился, не желая допускать Лорен в свои мысли, зная, что этим ранит ее. В глазах девушки мелькнула боль. Она опустила взгляд на тарелку. Соседка справа что-то спросила у нее. Лорен ответила, но ее щеки оставались бледными, напоминая цветом тончайший фарфор сервиза на столиках.

Клеа не понравилось бы то, как он ведет себя с Лорен. Но Клеа давно умерла.

Именно воспоминания о ней заставили его купить статую Мадонны с Младенцем — она воплощала в себе то сокровенное, что отняла у него смерть сестры.

Мечтая остаться в одиночестве, Рийс улыбнулся мужчине средних лет, сидевшему напротив, и спросил, не видел ли тот чудесный храм на одном из северных островов Японии. Так минута за минутой прошел этот вечер, и вот Лорен и Рийс уже стояли на пороге, прощаясь с гостями. Он помахал рукой последней машине, удаляющейся по дорожке от дома в пьянящую сосновым запахом темноту, и закрыл дверь.

— Все прошло замечательно, — подытожил Рийс.

Лорен не ответила. Не убирая руки с его локтя, она спросила с той прямотой, к которой он уже начал привыкать:

— О чем ты думал за ужином, Рийс? Ты выглядел очень расстроенным.

Минутный порыв довериться ей был подавлен привычной сдержанностью и закрытостью, ставшими его единственной защитой за эти годы.

— Не помню. Об упавшем курсе на фондовой бирже. Или о необходимости уволить управляющего тайским филиалом. Послушай, ты все время твердишь, что мы должны неотступно следовать условиям контракта. Вот и держи свое любопытство при себе.

— Неужели так страшно допустить мысль, что ты такой же живой человек, как все остальные? — не выдержала девушка. — Или ты думаешь, небеса упадут на землю, если ты признаешься, что иногда чувствуешь боль?

— Замолчи, — процедил Рийс сквозь зубы. Лорен закусила губу.

— Я же заметила, какое у тебя было лицо… как будто ты увидел привидение. Что бы там ни произошло, что бы ты ни натворил — об этом можно рассказать мне.

Он уставился на ее руку, нервно сжимавшую его локоть. Изящные пальцы без колец. Оранжевый лак в тон пиджаку. Еще не зажившие порезы. Эти самые пальцы вырезали статую, при виде которой у Рийса перехватило дыхание — такой мощный поток истинных человеческих чувств исходил от нее. Эти самые пальцы, теплые и уверенные, два дня назад касались его груди и живота, наполняя первозданной страстью, которой ему раньше не приходилось испытывать.

Да, Лорен было нужно его тело. Но и душа тоже. А этого он ей дать не мог.

Рийс взял ее руку и оторвал от своего локтя.

— У тебя слишком буйное воображение, — холодно ответил он. — Твоя напористость меня просто бесит. Иди спать.

Ее ресницы дрогнули под темными крыльями бровей. Но, взяв себя в руки, Лорен вскинула голову, расправила плечи и посмотрела ему в глаза.

— Возможно, у тебя много денег, Рийс, — спокойно начала она. — Но по большому счету ты нищий. Ты не знаешь близости с другим человеком. Не умеешь делить с ним жизнь.

— Я не нуждаюсь в сеансах популярной психологии.

— А ты вообще ни в чем не нуждаешься. И ни в ком. И меньше всех во мне, — пробормотала Лорен, развернулась и пошла к себе.

Ее бедра, скрытые атласом черных брюк, плавно покачивались в такт шагам. Рийс отогнал внезапный порыв вернуть Лорен, прижать к груди и рассказать о том солнечном дне в Чикаго, о луже крови на тротуаре, о толпе зевак, о вое полицейских сирен. О чувстве вины, которое словно схватило его за горло и никак не отпустит.

Нет, остановил он себя. Нельзя. Ты волк-одиночка. И ни к чему менять такое положение вещей, черт побери. Даже если женщина с глазами, подобными водам тропических морей, и волосами цвета полированного тикового дерева считает, будто тебе следует раскрыть душу.

Лорен захлопнула за собой дверь. Но Рийс понимал, что этот жест значил гораздо больше. Она гордая женщина. И не станет ни о чем умолять его.

И будет неукоснительно следовать условиям договора, потому что умеет держать данное слово. Но вечером в воскресенье исчезнет из его жизни точно так же, как сейчас исчезла из гостиной: решительно и стремительно.

Всему конец.

Бормоча ругательства, Рийс отправился к себе.

Семь часов спустя он проснулся неотдохнувшим: всю ночь его мучили кошмары, в которых Клеа и Лорен звали на помощь, а он, как ни пытался, ничего не мог сделать. С тяжелой головой, по которой словно ударили пыльным мешком, Рийс поплелся в душ. Через полчаса, надев темно-синий костюм, он вошел в кухню чисто выбритым и слегка посвежевшим. Но Лорен была не одна.

Неожиданным гостем оказался Сэм Льюис, протеже Рийса и когда-то молодой человек Клеа. Он примостился у окна и смотрел на улицу. Лорен стояла рядом с ним, смеясь его шуткам. По всему было заметно, что они прекрасно поладили.

— Сэм? Что ты здесь делаешь? — резко спросил Рийс.

Тот повернулся, широко улыбаясь.

— А, привет. Приехал в Ванкувер по делам. Морин сказала, что ты здесь. Вот зашел поздороваться.

Лорен тоже повернулась. На ней были широкие брюки с большими накладными карманами и накрахмаленная белая блузка. Заплетенные в косу волосы блестели на солнце.

— Доброе утро, — холодно приветствовала его она. — Мы тут с Сэмом как раз обсуждаем, не отправиться ли нам в поход в горы.