— Кому-нибудь уже удалось связаться с Грифом?

— О да, твой отец наконец связался с ним вчера вечером, точнее, ночью. Наш посол, их посол и так далее и тому подобное. До него самого добраться не удалось, но его местонахождение уже установлено. Потребуется, наверное, не меньше недели, прежде чем он доберется домой, но по крайней мере мы знаем, что он приедет.

— Это хорошо…

— Вот именно. Я сразу же приехала в больницу, чтобы сказать Каролине, что Гриф едет домой. Я надеялась, эта новость по крайней мере взбодрит ее, но вместо того, чтобы обрадоваться, она стала всхлипывать. Расплакалась так громко, что медсестре даже пришлось дать ей успокоительное. — Вдоволь повозмущавшись неподобающим поведением дочери, его мать тут же перешла к другому вопросу. — Гаррет, я хочу, чтобы ты приехал в клуб в субботу вечером. Там будут танцы. Ежегодная июньская…

— Спасибо, мам, но я лучше отправлюсь на каторгу в Сибирь. — Ну вот. Он почти добился ее улыбки.

— Не упрямься. Ты нужен нам там. Мы должны выглядеть как одна дружная семья.

Гаррет почесал подбородок.

— Не понимаю, кому какое дело, дружная мы семья или нет.

— Это очень важно. Все общество заметит, если нас не будет. И, в первую очередь, пострадает твоя сестра, если люди начнут думать, что она психически… неуравновешенна.

— Есть люди, которые будут сплетничать вне зависимости от того, что мы скажем или сделаем. Но их мнение меня не волнует. Думаю, Каролину тоже, поэтому не понимаю, к чему все это.

— Гаррет, я знаю, ты не разделяешь наши с отцом ценности, но твоя сестра любит клуб. У нее там много друзей. Когда она придет в себя, то захочет вернуться к нормальной жизни. И вечеринка поможет ей…

— Ну, хорошо, хорошо, я приду.

Мать подозрительно прищурилась.

— Придешь?

— Ну да, скажи только, во сколько.

После того как мать ушла, он еще час посидел с Каролиной. Поговорить с ней не удалось, поскольку она спала, видимо, из-за того, что ей только что дали успокоительное.

Какой бы пыткой ни было посещение клубной вечеринки, хорошо, если туда действительно придут друзья Каролины. Возможно, кто-нибудь прольет свет на причины ее депрессии. Он расспросил многих, но, разумеется, не всех ее знакомых, поскольку не жил в Иствике уже много лет.

Тревога и беспокойство по-прежнему не покидали его. Пока что он ничем не помог сестре.

Гаррет не привык к неудачам. Черт возьми, он не привык чувствовать свою беспомощность. Возможно, работа, по крайней мере, немного отвлечет его. Но не успел он припарковаться и выйти из машины, как увидел еще одну виновницу своих бессонных ночей.

На Эмме была серебристо-голубая тенниска, облегающая высокую грудь как перчатка, и белая юбка, которая казалась тоньше носового платка. На запястье поблескивал сапфировый браслет.

У Гаррета перехватило дыхание.

За два дня он почти — почти — забыл о том, как она красива.

Гаррет знал, что снова увидит Эмму — в Иствике это было неизбежно, — но он рассчитывал на некоторую передышку. На какое-то время, чтобы подготовиться к новой встрече. И напомнить себе, что он зрелый, успешный мужчина, а не подросток, находящийся во власти гормонов.

Впрочем, у него все-таки была пара секунд, потому что он заметил ее первым.

Эмма стояла к нему спиной на верхнем пролете черной лестницы, которую он использовал, чтобы входить в квартиру, минуя нижний этаж. Поднявшись на несколько ступеней, Гаррет с удивлением обнаружил, что Эмма складывает какие-то коробки и мешки у его двери. А потом она повернулась.

— Привет, Эмма, ты прекрасно выглядишь. Но что это? — Он указал на коробки.

Она услышала его, он точно знал. Но в тот миг, когда их глаза встретились, она замерла, словно ее сердце перестало биться. И, черт побери, его собственное сердце тоже на какое-то мгновение остановилось.

Ее лицо было чуть тронуто загаром, губы не накрашены, глаза широко распахнуты. Тенниска плотно облегала грудь, и от этого вида у Гаррета засосало под ложечкой. Светлая летняя юбка выглядела так, словно снималась очень быстро. Вызывающе быстро. Соблазнительно быстро. Один взгляд, и Гаррет мог думать лишь о том, какой восхитительной могла бы стать их близость.

— Я… — Выражение ее лица стало непроницаемым. Она снова овладела собой. — Мне не давала покоя мысль, что ты живешь в голой квартире. А у меня в галерее полно красивых вещей, поэтому я подумала, что могу одолжить тебе кое-что, чтобы сделать жилье более уютным.

Среди вещей, которые она привезла, были несколько картин, статуэтки, пара банных полотенец, корзина с посудой и столовыми приборами, яркий плед ручной вязки. Многое было, несомненно, из галереи, но не все.

Он посмотрел на нее.

Эмма редко проявляла нервозность, однако неожиданно затеребила серьгу.

— Тебе необязательно брать все. Если что-то не по вкусу…

Он продолжал молча смотреть на нее.

— Я живу совсем рядом, всего через два дома, поэтому глупо было не предложить тебе воспользоваться вещами, которые немножко украсят квартиру, позволят почувствовать себя уютнее.

Гаррет молчал.

Эмма опустилась на верхнюю ступеньку, и он тут же сел рядом. Их руки соприкасались при малейшем движении.

— Это очень мило с твоей стороны, — наконец тихо сказал он. — Но ты ведь пришла не только для того, чтобы украсить мое жилище, верно?

Она помолчала немного, затем со смешком вскинула руки, признавая свое поражение.

— Тебя трудно обмануть. Да, ты прав. Признаю, мне необходимо было сделать это.

— Что именно? Привезти вещи? — Он жестом указал на коробки. — Только не подумай, что я не оценил твою щедрость. Квартира замечательная, и я прекрасно в ней устроился, но она действительно совсем необжитая.

Эмма кивнула.

— Да, но это был просто предлог, чтобы прийти. На самом деле мне очень хотелось увидеть тебя.

Она подтянула колени к груди, одернула юбку, заправила прядь волос за ухо. И внезапно перестала выглядеть сдержанной, элегантной владелицей галереи, а вновь превратилась в юную девушку, в которую он когда-то был по уши влюблен.

— Я все время думаю о том, как убежала от тебя во время нашей последней встречи, — призналась Эмма. — Не помню, чтобы я еще когда-нибудь вела себя так трусливо.

Он не собирался целовать ее. Возможно, он думал об этом, но в итоге все произошло само собой.

— Я не увидел в твоем побеге никакой трусости. Что я увидел, так это женщину, которая была потрясена. Но, с другой стороны, я тоже находился под впечатлением. Леди, вы здорово целуетесь.

Ее щеки вспыхнули ярким румянцем.

— Вот в этом-то и проблема. Не в том, как я целовалась, а как тыцеловался, приятель.

— Ага, твоя версия событий мне больше нравится. Мне было тяжело признаться самому себе, что женщина настолько выбила меня из седла всего лишь несколькими поцелуями. Гораздо легче принять на веру, что мои опыт и привлекательность потрясли тебя. Правда, должен сказать, я еще никогда не пугал женщину настолько, чтобы она унеслась со скоростью звука.

Из ее горла вырвался звук, похожий на смешок.

— Прекрати. Ты просто пытаешься успокоить меня. А я прекрасно знаю, что повела себя как трусиха.

— Уверен, мы оба скоро забудем об этом неловком моменте.

— Ну конечно, забудем. Мы же уже не дети. Просто… получилось действительно неловко. Поэтому я хотела поговорить об этом начистоту. Сказать, что сожалею о случившемся и что такое больше не повторится, поэтому тебе не нужно избегать меня.

— Ладно, проехали и забыли, — сказал он.

— Хорошо.

Ага, как будто это так просто. Он не был хорошим парнем и знал это, но все-таки обычно вел себя более порядочно. И не предпринимал попыток отбить чужую невесту. Проблема заключалась в том, что он сидел слишком близко от нее. В том, как солнце поблескивало в ее волосах, спадающих на лоб. Как она сидела, обхватив колени, словно девочка. В том, как эти фиалково-голубые глаза старательно пытались не смотреть на него.